Рамаяна по-русски - Олег Юдин

Ниоткуда в руках старца появились лук и стрела. Но, глядя на место, где только что была целая рать воинов, полупроводник Иван Сусанин обнаружил, что стрелять ему не в кого. В течение нескольких секунд болото проглотило почти две тысячи ракшасов, тоскливо и сыто булькнув напоследок. Не было ни предсмертных криков, ни проклятий, ни угроз. Всё случилось устрашающе быстро.

Лишь далеко-далеко возникли и долетели до старца одинокие голоса перепуганных насмерть шестерых слабаков, отставших от строя:

– У, блин! Ну его на фиг! Бежим отсюдова!

– Всё-таки, ушли некоторые, – молодым голосом сказал старик, сорвал с лица усы и бороду – и оказался Лёхой. – Придётся искать вас, голубчики. Только бы вы Светулю раньше не нашли!

Когда совсем рассвело, к краю леса, окаймляющего болото, приблизились шестеро задыхающихся от бега солдат без оружия. На их измождённых лицах появились подобия улыбок: спасительная твердая земля была рядом. Не добежав до леса полусотни шагов, передний воин вдруг упал лицом вперёд, в болотный мох. Бегущий вторым склонился над ним – и получил стрелу в затылок. Ещё четыре выстрела – и с воинами Душмана было покончено.

Из леса вышла Света. Она приблизилась к трупам, держа стрелу на тетиве. Но её предосторожность была чрезмерной: ракшасы так и не подали признаков жизни. Вернув свои маленькие стрелы в колчан, жена Романа, молча скрылась в лесу.

Вечером быстро промелькнувшего дня она встретила Алексея у пещеры и на его слова о том, что нескольким ракшасам удалось спастись, ответила:

– Они не добежали до края болота несколько шагов.

– Что с ними случилось? – удивился Лёха.

– Шри Дурга убила их. Поужинай – и отправляйся в горы на помощь Роману.

На Грани Всюду и Нигдеад атакует ржою стали.По пояс в ледяной водежелезу мы преградой встали.

Мрак выползает изнутри.Парализует сердце ужас.Пот ледяной со лба сотри,Гайятри-мантру повтории пояс отстегни – не нужен!

В мерцаньи лунного лучапочувствуй рассечённой кожейпроникновение меча,что не вернётся больше в ножны.

Рассветных сумерек игра.За пол-мгновения до Богав ничто солдаты серебрауходят лунною дорогой.

Пыль крови – в брызгах, в синеве…Пусть серебро слабее стали —но Ветер утренней травеспоёт, как крепко мы стояли!

Нам суждено волнами быть?Мы не уйдем? Нам не вернуться?А для того, чтоб просто ЖИТЬ,необходимо лишь проснуться…

25. Но спускаемся мы с покорённых вершин…

– Минувшей зимой в горах выпало много снега, – сказал Гата на своём птичьем языке. – Он ещё не слежался. Это хорошо. Видишь козырёк на противоположной вершине?

– Да, – ответил Роман.

– Твоя стрела долетит до неё?

– Надо попробовать.

– Времени будет немного. Они движутся быстро. Чтобы тебе было легче сориентироваться, в момент, когда надо будет стрелять, я подлечу вплотную к тому месту, куда должна попасть стрела. После того, как выстрелишь, кричи как можно громче: снег может сойти и от крика. После того, как снег пойдёт вниз, ты должен, не мешкая ни минуты, быстро перебраться на следующую вершину по правой стороне перевала. Хвост колонны не должен успеть выйти из ущелья. Иначе тебе придётся биться с тысячами воинов.

Коршун взмыл в фиолетовое небо и стал описывать круг высоко над вершинами, склонившимися над горным провалом.

Роман внимательно следил за летящей птицей, держа оперение стрелы на тетиве.

Вдруг Гата резко сменил траекторию, неожиданно быстро сблизился с Ромкой и, призывно крикнув, направился прямо к снежному козырьку на противоположной стороне пропасти. Муж Светы, отсчитывая мгновения полёта коршуна, натягивал тугую тетиву из мурвы, стараясь рассчитать силу выстрела. Когда Гата повернул в сторону, вплотную сблизившись со снежной массой, нависающей над ущельем, Роман мягко разжал пальцы левой руки – и стрела тонко и угрожающе запела, рассекая воздух. Вслед стреле лучник отправил истошный крик, полностью освобождая лёгкие от воздуха.

Стрела, уменьшившись в размерах, исчезла из вида, пение её стихло.

Крик отразился эхом от горных вершин. И вдруг, по прошествии нескольких долгих мгновений, слабый голос эха утонул в нарастающем рёве сдвинувшегося с места снега. Лавина, набирая силу и входя во вкус, пошла вниз – и вскоре все окрестные горы содрогнулись от её ужасающей мощи.

Впрочем, Роману некогда было уделять почтительное внимание вырвавшемуся на свободу снежному потоку. Лишённый короны царевич деловито и размеренно двинулся вниз по тропе, стремясь как можно быстрее выполнить наказ Гаты – перебраться на следующий пик восточного гребня тянущегося к югу ущелья.

Под гору Ромка бежал довольно быстро – оно и понятно (а про земное притяжение пусть вам помор Ломонос расскажет). Но вскоре королевичу пришлось туго, ведь с середины пути тропинка стала всё круче и круче загибаться вверх.

Ракшасы перехитрили Гату: лес, тянущийся меняющей ширину лентой, скрыл их движение от глаз коршуна. Когда Роман обнаружил появление отряда вражеских воинов, бежать было поздно. Да и сил почти не оставалось: подъём в гору оказался чересчур крут, а Роман очень спешил.

Похоже, ночных бродяг было около полусотни. Они возникли, что называется, перед самым носом – всего в нескольких шагах.

Самый высокий среди незваных гостей – обладатель растрёпанной гривы длинных красно-коричневых волос, которые были заметно светлее смуглой кожи, вышел вперёд и сказал:

– Я – Кара, малыш. Отдай мне твои игрушки – и, возможно, мы пощадим тебя.

Роман закрыл глаза, вдохнул полной грудью, задержал на миг дыхание, поднял внимание над головой, а потом быстро выдохнул. Сразу же он почувствовал прилив сил, грудь перестала беспорядочно вздыматься – и можно было ответить ракшасу на его деловое предложение. Но Роман решил немного подождать с ответом. Развернувшись, экс-королевич бросился наутёк.

Ни Кара, ни его спутники не ожидали такого поворота событий. Несколько секунд они стояли, удивлённо глядя вслед удирающему Ромке, а потом кинулись следом.

К тому времени Роман уже успел оторваться – и скрылся из вида за поворотом тропы.

– Во попал! – думал Ромка, убегая от приближающихся к нему с каждой секундой ракшасов. Они хоть и малость тормознутые ребятки, но длина шага у них раза как минимум в полтора больше, чем у человека. Мозг Романа работал чётко и быстро. Даже трудно представить, сколько миллиардов операций в секунду успевал в эти экстремальные мгновения проводить старый добрый Ромкин мозг. Впрочем, не такой уж и старый: каких-нибудь тринадцать с половиной миллиардов лет. Но не о возрасте своём пёкся мозг в секунды позорного бегства. Мысли мелькали разные. Эфир запечатлел и передал некоторые из них:

– Значит, так: если догонят – сразу убьют. А всё из-за неосторожности. Ежели убьют – ничего страшного. Как говорится, до GAME OVER далеко: в запасе останется ещё 70 процентов жизней. Но сдаваться раньше срока нет никакого резона – должен быть какой-то неожиданный выход.

После не совсем оригинальной мысли о выходе из возникшей ситуации за спиной царевича раздался характерный звук: так штангисты двадцатого века ревут, отрывая штангу от помоста. С помощью какого-то незнакомого – наверное, седьмого – чувства Ромыч догадался, что нагнавший его самый расторопный из ракшасов с усилием вздымает над головой дубину, чтобы от всей души приласкать ею позорно удирающего человечка и превратить оного в пригодное для употребления в пищу мёртвое тело.

Отключив мысли, Ромка без промедления прыгнул в сторону – и исчез из поля зрения преследователей в пресловутом терновом кусте. Он не слышал удара дубины о землю. До того ли ему было?! Ведь в следующий миг Роман обнаружил под собой бездонный провал. Впрочем, где-то глубоко-глубоко виднелась длинная узкая дорожка и копошащиеся на ней люди-муравьи.

Пролетев по параболе ещё чуть-чуть, Роман обнаружил уступ, к которому стремительно приближалось его тело. Падая на автоматом сгибающиеся в миг прикосновения к земле ноги, юный анти-парашютист завалился на спину. И правильно сделал: от желания упасть вперёд королевича избавила находящаяся всего в нескольких сантиметрах прямо по курсу пропасть. Упав на спину и стараясь отвлечь внимание от взорвавшейся в спине вспышки боли, Роман вспомнил, что небо обладает ослепительно синим цветом. А небо в этот миг ласково смотрело на царевича – и по своему извечному обыкновению не обнаруживало никаких эмоций.