Раиса Немчинская - Максимилиан Немчинский

Галантные французы подарили миру прекрасный афоризм: «Женщине столько лет, на сколько она выглядит». Немчинская, избрав гимнастику профессией, обречена была оставаться молодой. Она постоянно думала о своем возрасте. И попробуй не думать об этом, выступая в цирке, который чуть ли не официально принято именовать искусством молодых.

Она сражалась за свою молодость стоически. Обязательная утренняя гимнастика, холодные обтирания, многочасовые репетиции, регулярное питание, непременный час сна перед вечерним представлением — эту тяжелую ношу она добровольно взвалила на себя и несла через всю жизнь.

Чем дальше, тем решительней Немчинская, такая компанейская, легкая на подъем, стала отклонять приглашения посидеть, скоротать вечерок. Ведь в гостях приходится пить, в гостях надо есть, а каждый лишний кусок и глоток могли сказаться на работе. Но поступиться ею ради собственного удовольствия артистка не желала.

Раиса Немчинская стала беспокоиться о собственной внешности задолго до того, как возникла в этом необходимость. Как истинная женщина, она начала «колдовать» над цирковым костюмом.

Обычный наряд воздушных гимнасток еще со времен первой «Луны» она раз и навсегда заменила на трико. В те годы оно было отличительным производственным костюмом полетчиков. Однако Немчинские решили, что белое нарядное трико, плотно облегающее тело, более точно соответствует романтическому строю их номера, чем всячески разукрашенные, но все-таки бытовые по силуэту купальники. Трико, в котором начала выступать гимнастка, было с традиционно открытой спиной, оно оставляло руки обнаженными.

К 1951 году, когда Немчинской и тридцати девяти не исполнилось, она внушила себе, что руки ее утратили былую гибкость и плавность линии, что недостаток этот, замеченный ею, тем более виден зрителю, что он просто кричит о ее возрасте, что публика ходит в цирк не за тем, чтобы смотреть, как под куполом кувыркаются старухи, и, следовательно, ей, при такой внешности, делать на манеже нечего. Выискивать в себе недостатки артистка умела и делала это, надо сказать, с изощренным талантом. Впрочем, не менее талантливо она изыскивала возможности скрывать свои недостатки.

А. А. Судакевнч, известная когда-то актриса немого кино и не менее прославленная художница по костюмам, нарисовала, по просьбе Немчинской, эскиз трико с закрытой спиной, воротником-стоечкой и пышными рукавами из воздушного шифона, наподобие тех, которые украшали колеты танцовщиков в классическом балете. Чтобы зрительно уравновесить рукава, было решено обуть ноги в мягкие сапожки на шнуровке, которые в цирке именуют борцовками. И, как последний художественный штрих, Анеля Алексеевна предложила пустить по манжетам, груди и верху сапожек яркую полосу русского орнамента. Костюм сразу же получил образную завершенность. Чтобы подчеркнуть фольклорный колорит костюма, тогда же был изготовлен широкий, словно струящийся с плеч, трехсполовинойметровый жемчужно-розовый плащ для вылета, окаймленный стилизованным рисунком из переплетенных колосьев.

Артистка на время успокоилась, довольная тем, что ее «старческие» руки надежно спрятаны шифоном. Но костюм получился настолько эффектным в силуэте, так трепетно рукава отзывались на каждый трюк и просто движение, что вскоре подобный наряд стал чуть ли не обязательным для воздушных гимнасток. Всем захотелось пышных рукавов. Немчинская, конечно же, болезненно воспринимала такое тиражирование своего костюма. Вдвойне болезненно потому, что противостоять приходилось не только себе, но и коллегам по жанру, чем дальше, тем более и более юным.

Склонный к философским обобщениям, умеющий объять и сформулировать суть явления, писатель Л. М. Леонов утверждает, что профессия — это привод человека к современности. И действительно, влюбленный в дело мастер не может не ощущать потребности как-то передать в своей работе чувства и мысли, которые обуревают его в жизни. А манежная пластика артиста, подчас даже невольно, отражает малейшие изменения его жизненного, бытового поведения. Тем более ярко и своеобразно может прозвучать целенаправленная пластическая завершенность трюковых комбинаций, когда о них специально думают, над ними работают именно как над выразителями манежного образа. Трудно назвать тот момент, с которого начинается в цирке работа над манежным образом. Для отбора точных, единственно возможных на сегодняшний день жестов, для нового осмысления трюков необходим, конечно, исходный замысел. Но всякий раз даже у одного и того же человека он может проявляться чрезвычайно своеобразно и неожиданно.

Так, скажем, для Немчинской появление в костюме широких рукавов, ненавязчиво вводящих в ее облик русское фольклорное звучание, обернулось решительным пересмотром всей манеры поведения. Костюм потребовал большей собранности в исполнении трюков, широты движений, что в свою очередь изменило и характер комплиментов. Больше того, возникла необходимость отказаться от традиционной для номеров Немчинской музыки Чайковского, найти музыкальное сопровождение более подвижное и современное по ритму и оркестровке. Стремление к цельности образа немыслимо без целесообразного отбора всех средств воздействия на зрителя, которыми в состоянии располагать цирковая артистка.

Этапы овладения манежным образом просто и последовательно выглядят на бумаге, а на деле были долгим и мучительным трудом, потребовавшим напряженной работы. Дело в том, что в цирке любой пустяк вырастает в проблему, связан с бесконечными подгонками и доводками. Даже обрывы, в которых артистка всегда себя чувствовала уверенно, пришлось отрабатывать заново из-за появления борцовок. До этого ведь она всегда работала и репетировала в легоньких открытых тапочках на перепонке, в них ноги совсем иначе ощущали веревки. А ведь для того, чтобы пустить новый трюк, новый реквизит, новый костюм в работу, к нему нужно привыкнуть, в него нужно поверить, о нем нужно перестать думать. Но и тогда нельзя считать себя застрахованным от самых невероятных сюрпризов.

Вот какое письмо довелось мне однажды получить от мамы:

«День прилета, подвески, премьеры кончился кошмарной фантасмагорией. Во время мельнички на животе (я работала во французском нейлоновом трико) материя закрутилась вокруг трапеции несколько раз и, когда я сделала обрывчик, трико и не подумало освободиться.

Я вертелась и так и сяк, принимала всевозможные позы — все напрасно. Наконец, попросила ножницы — за мной следом весь зрительный зал попросил ножницы — ведь это Одесса. Но когда их подтянули на веревочке, мне вдруг так стало жалко резать трико, что я об этом вслух сказала и бросила ножницы вниз. Конечно, одесситы начали переспрашивать и пересказывать друг другу мои слова. Про себя я подумала, что платила ведь за трико в Париже собственные восемь тысяч франков, ни за что его не испорчу, буду висеть хоть до завтра.