Семена огня - Владимир Свержин

— Бредит, — сочувственно покачал головой возница и крикнул возглавлявшему колонну герцогу Нурсийскому: — Дружок ваш, кажись, помирает!

— Так, гроза Богемии, приготовь свой нос для зарубок. Если ты намерен в связи с моей безвременной кончиной дать волю чувствам, то есть, глупо хихикая, пинать мои бренные останки или просто надеешься сделать мне искусственное сдыхание любым известным тебе способом, то знай: я тут же восстану из мертвых, оторву твои уши и скормлю их ближайшему мимолетному дракону.

— Ну что вы, господин инструктор, я сейчас опечалюсь.

— Опечалюсь? И это все, чего я заслужил, работая не прикладая рук?! Печалиться ты будешь, если я по возвращении просажу твое убогое стажерское жалованье на скачках в Дерби. А здесь ты должен быть вне себя от горя, так, чтобы даже Станиславский, спроси у Бастиана, он знает, кто это такой, рыдал у тебя на плече и прочувствованно повторял: «Верю».

Валет, хватай свое банджо и сыграй для создания настроения что-нибудь трагическое, любимый отходняк юбиляра, ну, в смысле — наоборот: «Вы жертвою пали в борьбе роковой». И если при этих аккордах никто не вспомнит, что рядом находится монастырь, пусть тебя внезапно озарит мысль, что мне хорошо бы исповедаться, собороваться и сделать прочие реверансы перед встречей с Творцом Небесным.

— Это позволит нам выиграть немного времени, — догадался Карел.

— Ну, если я буду исповедоваться во всех моих грехах, это позволит дождаться естественной смерти всего нашего конвоя, но мы не будем столь бесчеловечны. Поэтому остановимся только на главных. Дня три я вам обеспечу.

— Господин инструктор, а если Арнульф и его люди откажутся ждать?

— Карел, отказываться ждать — это священное право любого человека. Не хотят — пусть катятся «пид тры чорты», как говорят в стране древних укров.

— Но они не захотят, — по-прежнему сомневался Карел. — У них же приказ!

— Вот же дилемма. Буквально гамлетовского масштаба коллизия! Что ж, тогда пусть не катятся. Главное, мой августейший соратник, шоб ты был просто в лужу безутешен. Бессмысленно тащить с собой на ратную забаву человека, который рыдьмя рыдает, бьется в конвульсиях и кричит не своим голосом: «На кого ж ты меня покидаешь?!» — и прочую благомуть в том же роде.

— Но я так не могу.

— Должен. Иначе каждый час я буду вставать со смертного одра и заставлять тебя лить обильные слезы, подобно пожарному брандспойту.

— Зачем? — оскорбился Карел.

— Мой юный друг, все это затем и для того, чтобы ты, наконец, уразумел — «не могу» осталось за камерой перехода. Тоже мне, молодой Вертер — могу, не могу… Должен — значит, можешь! Все! Тема закрыта! Набирайся трагизма во взоре, твои бессвязные рыдания порадуют меня больше, чем условно осмысленные речи!

Бастиан, переговоры с преподобными отцами лежат на тебе. Как там было в первоисточнике: «Да не оскудеет рука берущего». А теперь — вперед, скорчили подобающие случаю рожи и марш-марш ко мне! Сцена пятая, акт первый, закат глаз и перемена маршрута.

Ночь ушла в бесконечное прошлое, и наступило утро, залившее летним светом лесную крепость и ее окрестности. Деревья, казавшиеся угрюмыми, скрывающими неведомую опасность, теперь напоминали добродушных исполинов в зеленых плащах со множеством пронизанных лучами прорех. Утро наступило, как наступают в общественном транспорте на ногу, мигом выдернув из тягостных раздумий.

Женя вскинулась на жесткой лежанке и оторопела, обведя взглядом убогую спальню. Она не помнила, как очутилась на топчане, а память упорно не желала возвращать ее к этому мигу. Вместо того ей снова и снова вспоминался ужасающий вид широченной спины с множеством свисающих, подобно пелеринам странного плаща, жировых складок. Евгения постаралась отогнать явившуюся взгляду картинку: толстенные, как у слона, ноги с когтистым птичьим оттопыренным назад пальцем вместо пятки.

«Наверное, я спала, и это мне приснилось», — попыталась успокоить себя девушка. Версия, конечно, многое объясняла: тревоги и опасности прошедшего дня могли вызвать в недрах мозга такие странные завихрения, что и вовсе можно было с головой поссориться.

«Кажется, в этом сне Бастиан читал мне стихи. Какую-то такую довольно жуткую поэму. А значит, что может быть проще, надо вызвать его и спросить! Постой, — Женечка одернула себя в последний момент. — А если не читал, если это только часть сна? Я буду выглядеть полной дурой. — Она встала, поправила сползающую с плеча лиловую шелковую сорочку. — Ну, не полной, вполне стройной, но все же дурой! Счастье, однако, что здесь нет зеркала, должно быть, выгляжу я сейчас устрашающе, под стать Брунгильде. Каким-то образом нужно вновь превратиться в высокородную даму и потребовать теплой воды».

Она подошла к окошку бойницы, за которым жил будничной гарнизонной жизнью двор крепости. Слышались людские голоса, ржание коней, глухие удары топора, бряцание оружия. Евгения выглянула. По ту сторону бревенчатой стены до нее никому не было дела. Почему-то это огорчило Женю, хотя она понимала, что в принципе такое положение дел должно ее радовать. Как говорил на инструктаже этот несносный Лис: «Чем тише, тем живее». Она вновь поглядела во двор, усыпанный песком. Сейчас желтоватого покрова было уже почти не видно, затоптанный, разнесенный по всей округе, он лишь кое-где еще лежал тонким слоем на утрамбованной сотнями ног земле.

«Стоп. Песок! Здесь же не лед, а значит, нет никакой необходимости посыпать двор песком. А он лежит…».

Память услужливо вытащила ей нужное воспоминание: Фрейднур, едва не угодивший ночью под взбеленившегося скакуна. Он стоял там, — девушка точно вспомнила это — неподалеку от ворот. Стоял, точно пришибленный, и глядел на землю, на этот самый песок.

«Он что-то там увидел. Нечто такое, что вызвало удивление бывалого воина. Интересно бы выяснить, что!»

Женя задумалась, пытаясь сообразить, как лучше организовать встречу с десятым сыном храброго папаши Зигмунда и как сформулировать вопрос, чтобы не выдать заинтересованности.

Конечно, после чудесного спасения от незримого дракона могучий норманн смотрит на нее с почтением и трепетом, но любое неосторожное слово может разрушить созданный его воображением ореол. Прежде всего, следует позаботиться о внешнем виде. Племянница могущественного Инсти, повелителя незримых драконов, благородная дама не может выглядеть как ведьма перед сожжением. Она собралась с духом, приосанилась, напуская на себя вид раздосадованной принцессы после ночевки на горошине и, чуть приоткрыв дверь, крикнула: