Пекин и Великая Китайская стена - Елена Грицак

В день совершеннолетия, то есть в 16 лет, каждому жителю Поднебесной даровалось право спустить отросшую косу, прикрыв темя маленькой шапочкой. Помня о строгости императорского указа, китайские мужчины берегли волосы. Чтобы не пачкать вещь, стоившую жизни, в дороге или во время работы они свертывали ее на затылке. Однако в торжественных случаях черная коса ложилась на спину, ведь представать со свернутой косой перед чиновником считалось неприличным, а порой и преступным.

Преступление и наказание

Постигая китайский характер, трудно не столкнуться с интересным понятием «потерять лицо», которое в Поднебесной трактовалось широко, сложно и касалось не только физиономии. В китайском мировоззрении «потеря лица» означала открытое признание ошибки и считалась большим несчастьем, оттого каждый человек старался свое лицо сохранить. Восхищаясь искренностью легендарных героев, сами китайцы ею не обладали. Как вельможи, так и простые крестьяне заботились о репутации, употребляя стандартный набор формальностей, куда входили улыбки, низкие поклоны, льстивые слова и напрасные обещания. Совершив дурной поступок, европеец мог принести извинения и остаться в глазах окружающих благородным человеком. В старом Китае гражданская казнь угрожала не столько виновнику, сколько тому, кто опрометчиво покается в грехах.

Считалось, что мандарин-взяточник не «потеряет лицо», если будет держаться высокомерно с народом и унижаться перед императором. Казнокрад без сожаления занимался воровством, демонстрируя притворную вежливость и хорошие манеры. Честному крестьянину избежать наказания помогали подарки, а в случае вины он в любом случае представал перед судом (кит. ямынь).

Присутственное место, где вершилась расправа над всеми, кто не имел туго набитого кошелька, представляло собой комплекс построек, по традиции разделенных дворами. Двери каждого павильона были оборудованы красными фонарями. Число оград и ворот ямыня зависело от богатства начальника. Показателем его знатности, степени уважения и состоятельности служили наддверные элементы: резные портики, карнизы с углами, оформленными статуэтками духов и священных животных. В центральной части усадьбы проживал судья с семьей. Здесь же располагалась его приемная, гостиная, карцер для подследственных; крошечные боковые каморки предназначались для охранников и слуг.

Во время заседания глава ямыня восседал за большим красным столом, на котором в определенном порядке раскладывались кисточки, баночки с красной и черной тушью, цилиндр с бирками и деревянный брусок. Последний являлся немаловажным элементом судопроизводства: судья колотил им по столу, желая навести страх на присутствующих. По обе стороны от стола стояли надзиратели – рослые стражи в остроконечных шапках, с бамбуковыми палками в руках. Длинные тяжелые трости служили мощным средством воздействия и на обвиняемых, и на свидетелей.

Заседание суда

Бамбуковая палка, по виду напоминавшая весло, была окрашена в черный цвет сверху и красный снизу, что выглядело устрашающе, одновременно помогая скрывать следы крови. Охранники часто забивали человека до смерти или наносили ему тяжелые увечья. Большинство преступников расплачивались жизнью за надуманную вину, о чем поведал читателям русский дипломат И. Коростовец, посетивший Китай в конце XIX века: «…Китайцы уважают закон, даже несправедливый. Чувство законности врожденное в каждом из них, на какой бы ступени социальной лестницы он ни стоял. Однако не подлежит сомнению его животный страх перед судом, как перед стихийной силой, более страшной, чем голод и наводнение, готовой ежеминутно, без всякого повода уничтожить его жизнь и благосостояние».

Виды наказаний: а) шейные колодки; б) бамбуковая клетка

Судья не унижался до разговора с палачами, предпочитая общаться с помощью деревянных бирок. Тотчас после допроса он бросал бирки на пол, показывая таким образом, сколько ударов палкой должен изведать осужденный. Приговор приводился в исполнение сразу и в том же присутственном месте. Впрочем, по китайским законам человека объявляли преступником еще до суда. Обвиняемый следовал в ямынь под звуки гонга, окруженный стражами, как правило, уже избитый, со связанными руками и бамбуковыми палочками, продетыми в мочки ушей. На 30-сантиметровые обрезки бамбука крепились записки с текстами, где были перечислены все его проступки.

Для того чтобы заставить народ повиноваться, чиновники прибегали к самым изощренным наказаниям. Шейные колодки не считались жестокой карой, хотя существование в ошейнике из досок не могло быть приятным. Тяжелые деревянные колодки с круглым вырезом надевались на злоумышленника, которого днем водили по общественным местам, а ночью оставляли в землянке, кишащей насекомыми и грызунами. По изощренности истязаний китайское правосудие соперничало со средневековой инквизицией. Одна из местных казней называлась «стояние в извести». Человека со связанными руками ставили в бочку с засыпанной на дно негашеной известью и закрывали крышкой, оставляя голову снаружи. Вначале приговоренный стоял на стопке черепицы; пластины одну за другой убирали, одновременно подливая воду, чтобы несчастного обволакивали жгучие пары. Последнюю черепицу убирали на 3–4-й день, и тогда его ноги оказывались в бурлящей извести, а лишенное опоры тело провисало, сдавливая шею, что влекло за собой медленную смерть.

Не менее изощренным видом казни была бамбуковая клетка в виде усеченной пирамиды, изготовленной из толстых шестов высотой немного больше человеческого роста. На верхнюю перекладину набивалось несколько узких бамбуковых дощечек с отверстием для головы обреченного. Человеку связывали руки за спиной и ставили в клетку так, чтобы шея упиралась в перекладину. Это могло привести к немедленному удушью, поэтому, чтобы растянуть казнь, под ноги преступника подкладывали несколько черепиц, которых он едва касался кончиками пальцев. Глиняные пластинки убирали одну за другой. Стараясь хоть немного продлить себе жизнь, человек напрягал мышцы, стараясь устоять на цыпочках, но все равно умирал, как только под ногами оказывалась пустота.

На стене каждого ямыня висел плакат с красивой надписью: «Распространяем высокие моральные качества». Лицемерие этих слов подтверждалось, когда суду подвергались представители имущих классов. Богачам угрожала не смерть, а только «потеря лица», хотя и репутацию можно было спасти с помощью уловок. Совершивший преступление богач, конечно, подвергался допросу так же пристрастно, как и простой крестьянин. Он разговаривал с судьей, стоя на коленях, но после приговора, едва только бирки падали на пол, осужденный вскакивал на ноги и, отбегая в сторону, уступал место нанятому крестьянину.

Если богатый человек с помощью денег избавлялся даже от легкого наказания, то бедняку приходилось терпеть мучения и в некоторых случаях идти на смерть. Власти не возражали против такой практики, ведь, принимая наказание вместо преступника, бедняга избавлял семью от нищеты, а государство от потенциальных бунтовщиков. Единственной формой протеста против притеснений являлось самоубийство. Доведенный до отчаяния человек убивал себя на пороге дома обидчика, обрекая того на судебную тяжбу и погребение за собственный счет. Однако главная неприятность заключалась в том, что душа самоубийцы навсегда поселялась в жилище врага. Угрожая покончить собой у двери богатого дома, крестьяне порой добивались справедливости. По древним поверьям, наложив на себя руки, человек становился духом, поэтому мог легко отомстить за себя или своего несчастного родственника. Особенно важным моментом в таком деле был способ самоубийства. Решив умереть добровольно, китаец выбирал яд, голодную смерть или удушение. Подобного рода самоубийца не прыгал в пропасть, не разбивал голову о каменную мостовую, ибо намеревался сохранить тело для существования в загробном мире.

Эх, дороги!

Расположение и высота жилых зданий Пекина определялись социальным положением домовладельцев. Вельможи строили дома в 2-3 этажа, чего не могли позволить себе простые жители, обитавшие в одноэтажных постройках. Строгий иерархический порядок в отношении жилищ стал причиной появления оригинальной архитектурной композиции. Особое, чисто китайское построение зданий, распространившееся на всю империю, сообщало жилой застройке красоту и живописность. Кроме того, неповторимый колорит городам придавали изящные мостики внутри кварталов, а также большие мосты, каких немало имелось и внутри, и за пределами всех населенных пунктов. Являясь самой удобной переправой через водные потоки, они были функциональной и, что немаловажно, эстетичной частью транспортной системы, которой так гордились китайцы.