Черная мантия. Анатомия российского суда - Борис Миронов

Экраны погасли. Начался допрос Карватко по его видеопоказаниям на следствии.

Прокурор: «Давая показания в суде, Вы указали, что допрос велся путем прочтения каких-то листов. Но перед Вами лежал всего один лист. Почему Вы сказали, что листов было больше?»

Карватко: «Мне кажется, их было несколько».

Прокурор: «Кто положил лист?»

Карватко: «Не знаю. Мне положили и велели читать».

Прокурор: «А как протокол допроса на 11 листах уместился на один листок?»

Карватко: «Там были записаны даты и факты».

Прокурор: «А почему Вы не смотрели постоянно на этот листок?»

Карватко: «Я постоянно на них смотрел».

Судья прерывает допрос: «Я поясню присяжным заседателям, что вопросы следственных действий по закону не обсуждаются. Но в связи с тем, что сторона защиты эти вопросы затрагивала, то я разрешаю стороне обвинения затрагивать эти вопросы во имя принципа равенства сторон».

Вдохновленная разрешением судьи Пантелеевой впротиву всех законов обсуждать следственные действия, в допрос включается сторона защиты.

Першин, адвокат Квачкова: «Кто такой Олег Васильевич Корягин, который стоял за Вашей спиной?»

Не тут-то было! Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. Вопрос снят.

Першин: «Сколько раз и почему прерывалась съемка допроса?»

Вопрос снят.

Першин: «Вы с адвокатом, присутствовавшим на допросе, заключали соглашение?»

Вопрос снят.

Михалкина, адвокат Миронова: «Адвокат интересовалась состоянием Вашего здоровья?»

Вопрос снят.

Михалкина: «Укажите количество лиц, присутствовавших на допросе?»

Вопрос снят.

Миронов, подсудимый: «Почему Ваша речь на видеозаписи была вялой, невнятной, рваной?»

Карватко: «Меня допрашивали несколько дней, прежде чем допросил следователь».

Миронов: «Что за ожоги у Вас на руках?»

Судья: «Вопрос снимается как не относящийся к делу и не просматривающийся на видео».

Найденов, подсудимый: «Что за записи лежат перед Вами?»

Карватко: «Это записи, где мне определено, что нужно сказать следователю».

Найденов: «Вас допрашивали в СИЗО в качестве кого?»

Вопрос снят.

Найденов: «Вас в качестве свидетеля допрашивали?»

Уставшая снимать вопросы судья перешла к угрозам: «Найденов, я предупреждаю Вас о недопустимости неподчинения председательствующему судье».

Найденов невозмутимо кивает: «Обыск у Вас дома был до допроса?»

Вопрос снят.

Найденов: «Когда Вас поместили в СИЗО, Вы помните?»

Судья: «Найденов! Вы предупреждаетесь за ненадлежащие вопросы. Это может повлечь взыскания вплоть до удаления из зала суда».

Найденов: «На записи мы видим Вас небритым. Это сколько суточная небритость?»

Про небритость вопрос тоже не угоден, хотя бритье к следственным действиям не относится.

Найденов: «Что у Вас за повреждение левой кисти?»

Вопрос снят.

Найденов: «Вас Корягин консультировал перед допросом?»

Вопрос снят.

Котеночкина, адвокат Найденова: «Показания, которые Вы давали под запись, были следователем записаны дословно?»

Судья вмешивается: «Вопрос я снимаю, так как закон не требует дословной записи показаний».

Закалюжный: «Возражаю. В законе сказано: «Протокол допроса — по возможности дословно». Ваша честь, предоставьте Яшину возможность задать вопросы свидетелю».

Пантелеева в ответ: «Адвокат Закалюжный, суд предупреждает Вас о недопустимости нарушения порядка судебного заседания».

Закалюжный взрывается: «Я расцениваю Ваш ответ как препятствие адвокатской деятельности!»

Пантелеева успевает возвратить себе невозмутимый образ египетского сфинкса: «Уважаемые присяжные заседатели, прошу вас оставить без внимания заявление адвоката Закалюжного».

Прокурор приступает к оглашению еще одного документа следствия — заявления свидетеля Карватко, направленного им Генеральному прокурору Российской Федерации 30 марта 2005 года, то есть, спустя всего лишь три дня после допроса, показанного на видеозаписи. Заявление небольшое, но до неузнаваемости меняющее смысл и тон только что состоявшегося допроса: «Я пришел к выводу, что на даче Квачкова могло готовиться покушение на Чубайса. Прошу допросить меня по этому вопросу».

Во как! Только что на протяжении всего допроса Карватко твердил одно: «не могут они быть причастны… не верю… нет, не причастны…». Так что же вдруг изменилось за эти три дня? Снова вопросы к Карватко.

Прокурор: «Вы данное заявление писали собственноручно?»

Карватко: «Я его переписал».

Адвокат Першин: «Добровольно ли было написано это заявление?»

Вопрос снят.

Адвокат Михалкина: «Слова в тексте заявления формулировали Вы сами?»

Карватко: «Нет».

Судья снимает вопрос и просит присяжных не обращать внимания на ответ.

Адвокат Закалюжный: «В этом заявлении Вы указываете лиц, по которым хотите дать более подробные показания. В связи с чем?»

Карватко: «Не я это заявление составил. Было указано, что так надо писать — я написал».

Судья прерывает Карватко и распаляется гневом: «Вопросы — кто составил заявление? когда составил заявление? — рассматриваются без присяжных заседателей! А в отношении Вас, адвокат Закалюжный, могут быть приняты дисциплинарные меры, вплоть до замены Вас на процессе».

У прокурора в руках протокол допроса Карватко 2 апреля 2005 года, в день его освобождения из СИЗО Твери. Ни с того ни с сего в протоколе допроса вдруг всплывают новые факты, должные, по мнению обвинения, изобличить подготовку подсудимых к покушению на Чубайса: остановка Карватко по просьбе Яшина на месте будущего взрыва, поездка в Жаворонки вдоль большого владения за железным забором и большими зелеными воротами, появление мужчины по имени Иван… Прокурор зачитывает: «Я стал свидетелем разговора между Квачковым и мужчиной по имени Иван. Из разговора я понял, что Квачков ругает его, что он приехал не на своей машине, и что у Ивана сломалась автомашина Хонда» и обращается к Карватко: «В суде Вы сказали, что не знаете, как появился Иван. А здесь в протоколе написано, что он подъехал на автомашине Хонда?»

Карватко: «Кто это писал?! Это я писал?! Следователь это писал, как ему нужно было! Мои показания изменены».

Першин: «Соответствует ли действительности, что Яшин останавливался на шоссе?»

Карватко: «Нет!»

Михалкина: «Поясните, откуда Вам стало известно про автомашину Хонда?»

Карватко: «Про Хонду мне рассказывал господин Корягин. Он сказал, что там было две Хонды. И одна из них уехала в сторону Питера»

Три документа от 27, 30 марта, 2 апреля показывают, как нарастают в показаниях Карватко факты, обличающие «злоумышленников», как от уверенности «не причастны» свидетель дрейфует к предположению о подготовке покушения, а потом и вовсе к твердым «фактам» таковой подготовки. Перед судебным многолюдством обнажил Карватко правду, как шантажом и пытками, страхом за семью добывали следователи нужные им показания, подробно, в деталях и с конкретными фамилиями рассказал суду Карватко как фальсифицировали дело покушения на Чубайса. Вот только будет ли эта правда принята судом, ведь как утверждает следователь Генеральной прокуратуры Ущаповский в России существует право использования показаний при дальнейшем отказе от этих показаний. И это право, в отличие от наших гражданских, конституционных прав, действует неукоснительно. 

Судья намерена зачистить зал от подсудимых (Заседание двадцать четвертое)

Суду предстояло разобраться с аккумулятором, найденным недалеко от места взрыва. Брошен он был там, как пытается убедить присяжных прокурор, подрывниками, однако экспертиза дала однозначное заключение, что аккумулятор подрывникам не нужен был вовсе, в схему подрывного устройства он не входил. Но аккумулятор — единственная ниточка, связывающая подрывников с Квачковым, ведь именно этот аккумулятор, как доказывает следствие, Карватко накануне 17 марта видел на даче Квачкова. И «вспомнил» об этом Карватко как раз накануне своего освобождения из тверского СИЗО, вернее, Карватко отпустили из тюремного изолятора после того, как его долго спрашивали про аккумулятор и он, наконец, про него «вспомнил».

Из озвученного на суде протокола стало ясно, что следователь предъявил Карватко «аккумуляторную батарею в группе из трех аккумуляторных батарей». Протокол имел явно недружественные отношения с логикой: «Карватко заявил, что в предмете № 2 он опознает аккумулятор, виденный им на даче Квачкова: «Однозначно опознать этот аккумулятор я не могу, так как у него не ярко-зеленый индикатор и на нем нет наклеек. Но он похож на тот, который я видел на даче Квачкова, так как он серого цвета и у него синяя ручка». Любой здравомыслящий человек, владеющий русским языком, понимает, что «опознал» и «однозначно опознать не могу» — разные вещи, что «похож» вовсе не означает «тот самый». Защита попыталась в этом разобраться.