Цыпленок и ястреб - Роберт Мейсон

— Вот это, — вмешался кто-то, — потрясет его, Мейсон.

Позади Коннорса стоял Джон Холл и прислушивался к нашему разговору.

— Ты должен, — продолжал он, — преподать ему урок.

— В смысле?

— Ты должен убить его, — ответил Холл.

— Чего вы прикалываетесь? — я поглядел на него серьезно. — Я правда считаю, что надо что-то сделать. Например, отстранить его от полетов и перевести в штабную палатку, к его собратьям поближе.

Джон обратил на меня вопрошающий взгляд:

— Мама дорогая, — сказал он. — Неужели ты хочешь обвинить наших штабных близнецов в том, — и тут его голос упал до зловещего шепота, — что они тоже паршивое ссыкло?

Коннорс засмеялся. Штабные офицеры, Оуэнс и Уайт не летали на задания. Но ходили слухи, что они записывают себе часы боевого налета, чтобы получить медали.

Холл продолжал:

— Если так, Мейсон, то получится грязно, грязно.

— В смысле?

— А как ты собираешься убить всех троих, чтобы не получилось грязно? — и Холл, ухмыльнувшись ухмылкой безумца, сделал гигантский глоток из своей неизменной фляги со "Скотчем".

Когда мы разбили лагерь в точке Лима, моросил дождь. Большинство вертолетчиков из 24 машин остались в кабинах, разве что Нэйт отправился побродить. Деревенский пейзаж искажался в каплях дождя, текущих по плексигласу. Воздух оставался жарким, неподвижным, сырым. От дождя легче не стало. У меня за спиной борттехник чистил свой пистолет, а стрелок спал. Рядом со мной стояла машина ведущего и полковник подошел, чтобы поговорить с нашим командиром роты, Уильямсом. Мы были здесь уже два часа. Ждали.

— Сэр, такого сорок пятого вы точно не видели, — борттехник, сержант ЛаРой, протиснулся между креслами и протянул мне свой пистолет.

— По-моему, обычный сорок пятый, — ответил я. ЛаРой не был штатным бортехником; он был инспектором технической службы и сейчас набирал часы налета.

— Он так выглядит, сэр, но это мое собственное оружие, не армейский образец. Я его немного доработал.

Отлично. Фанат короткоствола.

— Правда?

— Ага. Я вот, к примеру, срезал часть спусковой пружины. Перышка достаточно, чтобы выстрелил.

— Зачем?

— Ну, если вы слишком сильно давите на спуск, это сбивает вам прицел.

— Ну, здорово.

ЛаРой покачивал пистолетом в футе от моего лица и, надо думать, ждал, что я начну восхищаться. Восхищаться я не стал. Неожиданно он отодвинулся и я услышал лязг. Обернувшись, я увидел, что он извлекает магазин из рукоятки.

— Гляньте, сэр. Не поверите, какой он легкий. Я спилил кучу металла.

— Ладно, ЛаРой, верю. Отличный пистолетик, кто бы сомневался.

— Ну давайте, сэр. Просто щелкните разок, — ЛаРой все пихал мне пистолет, держа магазин в другой руке. — Вот, я его разрядил.

Я подумал, как, наверное, ЛаРою здесь нравилось — вокруг столько разных пушек и пуль, и все настоящее. Мне стоило бы поразмыслить больше, прежде чем взять его пистолет.

Курок был взведен, поэтому я держал оружие очень осторожно, хотя и знал, что оно не заряжено. Я направил дуло вверх и начал смотреть, куда бы прицелиться. С пистолетами у меня отношения не особо складывались, я люблю ружья. Мушка покачнулась. За стеклом стоял строй "Хьюи", колебавшийся в струйках воды. Я инстинктивно отвел от них оружие. В прицеле появилась спина полковника. Народу здесь явно было многовато. Я продолжал целиться, держа оружие двумя руками и подыскивая какое-нибудь открытое место для щелчка, хотя бы и с незаряженным пистолетом. Наконец, я направил его на один из приборов передо мной.

И в тот самый момент, когда я подумал, что можно нажать на спуск, раздался оглушительный грохот и пистолет с силой ударил меня по рукам. Прибор разлетелся на куски. Меня оглушило во всех смыслах слова. Из дула лениво выплыло колечко дыма, а мне захотелось обернуться и убить ЛаРоя. Впрочем, вот сейчас пистолет действительно был разряжен.

Я спокойно передал оружие ЛаРою, белому, как мел.

— Хороший спуск, сержант. Это уж точно.

Возле моего "Хьюи" начала собираться небольшая толпа, глазевшая на выходное отверстие от пули и небольшую ямку в грязи, где эта пуля, наконец, остановилась. Полковник, сложив руки на груди, наблюдал, как я выбираюсь из вертолета, и я почти физически видел над его головой "речевой пузырь" со словами "ГОВНЮК ТУПОЙ". Уильямс молча сидел позади него, свирепо глядя на меня.

А ведь старички уже почти что начали принимать меня. Вот до этого момента. Блин.

Пока мы не вернулись в расположение роты, Уильямс не сказал ни слова. Но перед ужинам он послал за мной Оуэнса, штабного офицера:

— Майор Уильямс ждет вас в своей палатке.

Хи-хи.

— Это было самое идиотское, кретинское, тупое, что я только видел в жизни, — сказал Уильямс. Но мудаком меня все же не назвал.

— Но…

— Если пилот в своем уме вот так играется с оружием, ему нет никакого оправдания.

— Но… — я попытался свалить все на ЛаРоя.

— Если еще раз стрельнешь в один из моих вертолетов, спущу шкуру. Понял, мистер? — в голосе у него чувствовалось напряжение и я решил больше не спорить.

— Так точно, сэр, — я отдал честь и вышел.

Чтобы посыпать мне раны солью, останки прибора — это был радиокомпас — повесили в штабной палатке. К торчащей пружине приделали записочку, гласящую, что это жертва первого выстрела в Кавалерии, который был сделан изнутри ее собственного вертолета.

Аэродром к югу от места нашей дислокации построили французы и Кавалерия считала его своей собственностью. Мы заняли аэродром и окружающую территорию, включая и берег реки, где построили душ. Рядом с рекой саперы Кавалерии разместили несколько своих машин. Их специальные установки прокачивали воду через фильтры, химически обеззараживали ее и нагревали, а потом подавали в душевые палатки. Примерно шесть таких грузовиков и палаток образовали наш душ.

Когда я впервые услышал команду "На помывку становись!", то подумал, что у меня начались галлюцинации. Душ бывал только в общежитиях советников и в лагерях спецназа. Конечно, в Сайгоне, Кинхоне, Натранге и Плейку люди принимали душ, но ведь это же были туристы? До нынешнего момента, судя по всему, кавалерийское командование считало, что чем грязнее мы станем, тем больше это будет нас угнетать, от чего мы должны сделаться злее и с большим энтузиазмом корчевать пни и все такое. В общем, мы были прилично грязными и саму новость уже было приятно слышать.

Через день после того, как я подстрелил радиокомпас, двадцать пять наших забрались в грузовик и поехали в душ.