Записки опального директора - Натан Гимельфарб

Как нам потом рассказали, пленных в тот же день отправили в Проскуров и они были преданы суду военного трибунала.

В тот же день, вечером, в Красилове появились первые беженцы. Еврейская семья с двумя детьми дошкольного возраста на телеге, запряженной одной лошадью, за три дня, убегая от немцев, покрыла расстояние более двухсот километров. Они совсем выбились из сил. Их накормили, устроили на ночлег, предложили остаться, но они заявили, что в этом нет никакого смысла, так как немцы будут в Красилове через два-три дня и евреям здесь оставаться нельзя.

Только теперь, когда прояснилось положение на фронте и стала очевидной реальная угроза оказаться в ближайшие дни на оккупированной немцами территории, евреи заговорили об эвакуации, вернее о бегстве.

В пятницу и в субботу несколько еврейских семей, наскоро собрав вещи первой необходимости, бежали из местечка, оставив без присмотра домашних животных и нажитое годами имущество. Это могли сделать те, кто имел телегу и лошадь. Таких в Красилове было совсем немного. На одну телегу укладывали свои пожитки две, а то и три семьи. Рассчитывать на поезд или автомобили не имело смысла, ибо автомобилей тогда было мало и все они были изъяты у предприятий, организаций, колхозов и совхозов и отправлены в воинские части, а поезда через Красилов проходили довольно редко и были переполнены людьми и грузами. На помощь местной власти также не следовало надеяться, так как указаний сверху об эвакуации населения не поступало, а их собственной инициативы хватило только на организацию выезда своих семей. Об этом хозяева района позаботились своевременно и, хоть это было сделано в большой тайне под покровом ночи, об этом красиловские евреи узнали незамедлительно, со всеми подробностями.

В пятницу уехала семья Зильбершмитов. Их дочь Клара Кучер работала в местном отделении Госбанка и ей поручили вывезти в тыл денежную наличность. Для этого выделили грузовой автомобиль и одного милиционера для сопровождения и охраны ценностей. Ей удалось погрузить в кузов всю семью и даже кое-что из вещей. Мы с Сёмой ходили прощаться с ними. Клара заканчивала с Сёмой еврейскую школу, затем училась в финансово-экономическом техникуме и они были очень дружны в течении многих лет. Прощались тепло, как будто чувствовали, что никогда больше не встретятся.

Утром, в субботу, стало известно, что на рассвете покинули Красилов ещё несколько еврейских семей. Уехали Туллеры, родители, братья и сестра Нюни Туллера - лучшего друга Зюни и семья Фишбергов с дочерьми, Геней - мечтой моей юности и Лизой - лучшей подругой Полечки.

Вспоминая сейчас эти трагические дни, предшествующие вступлению немецких войск в наше

местечко, невольно прихожу к мысли, что гибель нескольких тысяч красиловских евреев, оставшихся в этом

маленьком городке, вовсе не была неизбежной. Если бы даже евреям не оказывали никакой помощи в

эвакуации, а только объективно информировали их о положении на фронте, большинство из них покинуло

бы Красилов и спасли бы себя, жизнь своих детей и внуков. А то, что партийное и советское руководство

района знало действительное положение дел на фронте и примерные сроки прихода немцев, не вызывает

никакого сомнения.Вывезли же из райцентра денежную наличность, документацию районных

организаций и, наконец, семьи руководителей района, а сказать людям о нависшей над ними опасности не хватило ни ума, ни желания, ни совести. Так и напрашивается мысль, что всё это сделано не без злого умысла, и невольно возникает вопрос: почему на протяжении пяти десятилетий, прошедших после окончания войны, никто не понёс наказания за это злодеяние? Ведь те немногие из евреев, чудом бежавших из прифронтового Красилова за день-два до прихода немцев, выжили в эвакуации и вернулись в местечко после его освобождения от фашистской оккупации.

Нетрудно догадаться почему замалчивался этот вопрос в годы коммунистической диктатуры, так как позиция руководителей Партии и Правительства по «еврейскому вопросу» была хорошо известна. Но вот уже около десяти лет бывшими советскими Республиками управляют так называемые «демократы», а никаких изменений в вопросе ответственности за гибель сотен тысяч ни в чём не повинных советских евреев на оккупированной территории не произошло.

19

Сёма работал с утра и до поздней ночи. В субботу, ещё до его ухода в военкомат, зашла тетя Хавале. Она до сих пор не пришла в себя после ареста дяди Айзика, о котором так ничего больше и не узнала. Её единственная просьба - помочь ей спасти Лёвочку. Она знала, что Сёма собирался вывезти семью и просила взять хотя бы ребёнка, если для неё не будет места. Было странно слышать это от Хавале. Лёвочка для нее был дороже всего на свете. Своему любимцу она отдавала все свои силы, знания, средства. Она души в нём не чаяла. Нужно сказать, что он того стоил. Это был мальчик редкой красоты, обаяния и удивительных способностей. Какой силы должна была быть любовь матери, чтобы такого ребёнка отдать фактически чужому человеку, каким для Лёвочки была тётя Шура, чтобы спасти его.

Можно себе представить положение Сёмы, который, как и все мы, очень любил Лёвочку, но не мог ничего конкретного ответить или пообещать Хавале. Не мог потому, что ещё не знал, как отнесётся военком к его просьбе разрешить ему взять с собой жену и троих детей в машину с документацией, которую он должен завтра доставить в Винницу. Не мог ещё и потому, что не знал, как к этому отнесётся Шура. Как бы там не было, но Хавале ушла без всякой надежды на нашу помощь в спасении Лёвочки.

Нам же Сёма велел быть готовыми к отъезду вечером в субботу или, в крайнем случае, в воскресенье утром, а сам ушёл в военкомат.

Ушли и мы с Безей на склад боеприпасов. Это был наш последний рабочий день в полку. Накануне получили приказ об отходе из Красилова. Нашим надеждам остаться в полку не суждено было сбыться: майор не пожелал нарушить устав, и решительно отказался оставить нас в части. Да и Сёма вряд ли разрешил бы мне это сделать, ибо нужно было остаться с семьей, как старшему мужчине.

Тяжёлое чувство овладело мною, когда мы в этот день прощались с Безей. Мы оба чувствовали, что расстаёмся навсегда.

В тот же день, вечером, к нашему дому подъехала небольшая грузовая машина «полуторка», гружённая документацией и сейфами, которые Сёма должен был доставить по назначению. В путевом листе значился конечный пункт: Винница, облвоенкомат.

Шофёр согласился взять только нашу семью, как распорядился военком, не пожелав даже слушать о Лёвочке. Как не умоляла его Хавале, какие деньги не сулила, он был непоколебим в своём решении.