Дело о полку Игореве - Хольм Ван Зайчик

Увидев это, второй нападающий горестно взвизгнул, сохранившейся рукой выхватил из-за пазухи тонкий нож и с триумфальным криком «Себе чести, а князю – славы!» полоснул себя по горлу, а потом в конвульсиях опрокинулся навзничь.

Баг недоуменно опустил меч.

– Кто бы мне объяснил, что тут произошло… О, да там же еще один, с Судьей Ди! Милостивая Гуаньинь! – Баг бросился назад.

Торопился честный человекоохранитель напрасно: когда он вошел в кабинет и ткнул пальцем в выключатель, в ярком свете ламп он увидел следующую картину.

Посреди разгромленного кабинета и беспорядочно рассыпанных трубок, вытянувшись во весь рост и раскинув руки и ноги, недвижно лежал облаченный в черное злодей, так легкомысленно схвативший не принадлежавший ему меч. Одежда на злодее была почти всюду равномерно разодрана, и кое-где проступали довольно серьезные раны, сочащиеся кровью. На груди у злодея рыжим взлохмаченным наростом возвышался Судья Ди; хвост воинственно ходил из стороны в сторону, слышалось приглушенное боевое урчание. Подойдя, Баг понял, почему его хвостатый приятель ведет себя тихо и не радует окрестности победным мявом и даже не шипит: у кота был занят рот. Судья Ди, вытянув шею, держал в своих немаленьких клыках кадык поверженного и урчал на полтона выше каждый раз, когда тот пытался пошевелиться. Кот добросовестно сторожил пленного.

– Ах ты мой хороший! – умилился Баг, глядя на кота – Ах ты мой человекоохранитель хвостатый! Ты подержишь его так еще пару минут? Я сейчас Крюку позвоню.

Апартаменты Богдана Руховича Оуянцева-Сю,

22-й день восьмого месяца, вторница,

ночь

Так и не удалось молодым супругам мирно посидеть рядышком перед экраном. Серия фильмы аккурат как кончилась; звезда уханьской сцены, народная лицедейка Люся Карамышева, игравшая отвратительную и злокозненную монахиню Ван, с неподражаемым артистизмом произнесла последнюю реплику: «Ну и шлюха! Сказала, что молебен шестого, а сама пятого пожаловала и денежки все прикарманила!» – и сей интригующий момент сменился титрами. Жанна, когда Богдан поведал ей о нежданных гостях, тоже лишь вздохнула. Некоторое время огорченно смотрела на мужа, а потом озабоченно качнула головой.

– Как ты переутомляешься, милый, – сказала она. – Что-нибудь разогреть? Или только кофей?

– Посмотрим, – ответил Богдан. – Но кофей – обязательно.

Несмотря на поздний час – а может, как раз благодаря ему, – от кофею оба научника и впрямь не отказались. Рудольф Глебович, потягивая волоски редкой седой бороды, спокойно прихлебывал живительный варварский напиток – Жанна делала отменный кофей; только по совсем уж бесстрастному, словно бы и не живому лицу великого лекаря можно было понять, что он пребывает в изрядном ошеломлении. Антон же Чу, не столь владевший собою, даже просыпал сахар из ложечки. Под мышкой он придерживал, словно боясь с нею расстаться, тонкую пластиковую папку, в коих обычно носят существенные документы; прямо себе под ноги он довольно несообразно поставил суму, снятую с плеча.

– Благополучно ли вы доехали? – спросил Богдан, когда гости расселись и чашки перед ними оказались полны. Начав обыденную беседу хозяина с гостями, он надеялся хоть немного успокоить обоих, помочь им перейти к делу: видно было, что Антон Иванович просто не знает, с чего начать.

– Да, вполне, – мрачно ответил Чу, держа чашку обеими ладонями. Густая, ароматная коричневая жидкость в чашке шла мелкими круговыми волнами. («Руки дрожат», – понял Богдан. ) – Светофоры нам благоприятствовали.

Богдан решил не тянуть.

– Что же в таком случае так вас взволновало? – спросил он.

Хладнокровный Сыма коротко покосился на Жанну. Богдан понял и чуть распрямился в кресле.

– Жанночка… – сказал он с улыбкой.

– Да-да, – ответила она и тоже приветливо улыбнулась гостям. – Простите, драгоценные преждерожденные, я вас оставлю. – И встала. – У меня еще столько дел по хозяйству… Я такая нерадивая, ночь на дворе, а я не успела полить цветы и пришить мужу пуговицу.

Выйдя из гостиной, она плотно, тщательно притворила дверь за собой.

Чу, невольно проводив молодицу глазами, едва только дверь закрылась, кинул папку на стол и открыл.

– Полюбуйтесь, – негромко сказал он.

Это были четыре большие фотографии. Сразу не очень понятно было, что они изображают. Какие-то пятна с едва заметными прожилками или точками посредине… Почти одинаковые.

– Погодите… – пробормотал Богдан, присматриваясь.

Это были фотографии человеческого тела очень крупным планом. Похоже, первые две изображали левую и правую стороны груди человека

Мужчины, это наверняка А вторые две – затылок и шею, тоже слева и справа.

– Что это?

– Это боярин ад-Дин, – ответил Сыма.

– Не понял.

– Эти фотографии входят в полный комплект документов, относящихся до текущего состояния боярина, – бесстрастно заговорил Рудольф Глебович. – Я, честно говоря, большого значения им не придал… Да и как было придать – легкие, уже почти зажившие кровоподтеки по обеим сторонам груди и по обеим сторонам подзатылочной части шеи. По сравнению с тем, что происходило с боярином… Порядка для мне сделали, разумеется, и эти фото – поскольку описание состояния делалось полное.

– И что вас тут… зацепило? Мало ли где мог человек ушибиться… тем более что, как вы говорите сами, синяки уже давнишние и, стало быть, с последними событиями никак не связаны.

– По всему выходит, что так, – нервно вставил Чу. – А, может, и не так.

– Поясните вашу мысль, преждерожденный, – попросил Богдан.

– Сначала закончу я, если позволите, прер еч, – сказал Сыма.

– Да, разумеется, – сказал Богдан. – Простите.

– Мне покою не давало то, что у столь уважаемого, степенного и, насколько нам удалось выяснить, далекого от буйных телесных забав человека, каким был прер ад-Дин, обнаружилось на теле целых четыре синяка. Вот здесь, – лекарь большими пальцами рук показал себе на грудь, где-то под правой и левой ключицами, – и вот здесь, – заведя руки за спину, он коснулся шеи по обе стороны от ложбинки под затылком. Богдан моргнул: где-то совсем недавно он слышал рассказ о синяках на груди. – Причем именно давних, – продолжал лекарь, – почти уже рассосавшихся, то есть не связанных с его нынешним печальным состоянием и членоповреждениями, каковые он в этом помраченном состоянии действительно легко мог бы получить. Я человек дотошный…

– Знаю, – кивнул Богдан. И тут вспомнил: опять Елюй!

Ведь это Баг говорил ему о синячищах на груди сюцая!

– Я сделал, в частности, увеличенные снимки этих образований. Они перед вами. Вы ничего странного не замечаете?

– Для меня тут все странно.

Сыма длинным ногтем мизинца коснулся крапинок посреди одного из синяков.

– Видите? То ли царапинка, то ли… укус.

– Укус?

– От укусов, например, насекомых, особенно если у человека есть предрасположенность, могут возникать серьезные и долго держащиеся припухлости и отеки. Первые слепни подчас кусают так, что синий бугор на коже держится пару седмиц. Вот и тут… Но я не мог понять, чей это укус. И я не мог понять, каким это образом насекомые, или кто бы то ни было, научились кусать так… неестественно.

– Что значит неестественно?

– То, что два пятна на груди расположены совершенно симметрично. И два пятна на затылке – тоже.

Повисла тягостная пауза. Богдан не мог понять, к чему клонит Сыма.

– Сегодня вечером, в восемь, если быть точным, я зашел посоветоваться к ечу Чу. Я ведь всего лишь лекарь, а он – обдумыватель и следознатец. Я показал ему эти фотографии.

– А я сказал, что не имею ни малейшего представления, чьи это могли быть зубки. Следы уже почти зажили, и прикус, если это прикус, не виден целиком. Да и форма… размер… ничего не приходило в голову. Для насекомого – крупно, для грызуна – мелко и форма не та, овальная, а не продольная… А потом… потом я вспомнил про вашу розовую пиявку.

«О Господи!» – подумал Богдан; еще ничего не было толком сказано, но он чутьем ощущал, куда клонится дело, и ему сделалось совсем не по себе от тревоги и смутного, нехорошего предчувствия.

– Уверенности у меня нет и по сей миг, – продолжал научник. – Но… – Он вдруг вспомнил о своем кофее и механически сделал несколько больших глотков. – След действительно уже, в сущности, пропал, остались отдельные участки… Но если по ним пытаться восстановить форму прикуса – это как раз могла бы быть пиявка невероятных размеров. Такая, что вы принесли… так и не сказав мне, откуда она у вас взялась, между прочим…

– Вы проверили? – затаив дыхание, спросил Богдан.

Антон Иванович судорожно вздохнул и со стуком поставил пустую чашку на блюдце. Сыма вновь взялся за волоски бороды.