Дон-Коррадо де Геррера - Гнедич Николай Иванович

— Государь мой! что вы? — говорит он.

— А! — вскрикивает диким, страшным голосом Коррадо. — Ад и все муки пылают в груди моей. Ни один отверженный дух, горящий тысячу лет во пламени, ни один дьявол не чувствовал тех мучений, какие терзают меня! Вооз, Вооз! Прохлади горящую мою внутренность; дай мне каплю воды!

— Хорошо, сударь, извольте! Только, ради бога, не кричите! Пойдемте, вам надобно успокоиться. — Он приводит его в комнату, сажает на стул и приносит воды. — Извольте, вот вам вода, а я теперь иду к Ричарду, ему надобно помочь, он чрезвычайно болен.

Дон-Коррадо остается с поникшею головою и в глубоком безмолвии.

— Умереть, — говорит наконец он глухим голосом и с судорожными потрясениями. — Умереть! — повторяет вполголоса и от сильного внутреннего движения упадает на близстоящую софу.

Глава 11

Чрез несколько времени приходит Вооз, смотрит на лежащего Коррадо и отступает от ужаса. Коррадо был подобен бледному привидению, губы его были искусаны; вдруг он шевелится и с скрежетом зубов испускает пронзительный визг. Вооз с трепетом подходит к нему, толкает его, берет его за руку, но тело его хладно и орошено потом. Он берет стакан воды и льет на него.

— Умилосердись! Помилуй! — говорит Коррадо слабым голосом и, приподымаясь, бросает вокруг себя помертвелые взгляды. — Где я? — говорит он. — В аду, во пламени! Тени! дьяволы! не мучьте меня!

— Да помилует вас Бог Израилев! — говорит Вооз.

— О! Он помиловал, страшно помиловал меня! — закричал, схватившись, Коррадо и бросившись на стену, где висела шпага.

— Что вы, Коррадо? — говорит, останавливая его, Вооз.

Коррадо вырывается, хватает шпагу, обнажает ее, смотрит на нее долго и пристально; руки его опускаются, лицо мертвеет, шпага падает на землю; Коррадо падает в руки Вооза и чрез несколько времени открывает глаза.

— Беги! — говорит он. — Беги! зови сюда всех, всех — Олимпию, Ричарда, сейчас!

— Они спят, — отвечает Вооз.

— Спят? Лжешь, скотина! Разве они глухи, разве они не слышали реву грома, трясения земли? Нет, и мертвые слышали его. Позови сюда всех. Или нет, пойдем со мною; я соберу всех и буду говорить такое, такое, что вечная ночь пробудится от сна своего, что все кости затрепещут в гробницах, что все живые оцепенеют. Пойдем! Да, постой, где старик?

— Там, где и был.

— Пойдем к нему.

— Да говорите, что вы хотели? — Что?

— От чего живые оцепенеют?

— Да, хорошо, пойдем: ты ступай влево, я направо, и всех тащи сюда.

Чрез несколько времени все люди, находящиеся в замке, были собраны в одну большую комнату. Бедную Олимпию притащили насильно. Коррадо подходит к ней.

— Что тебе снилось? — спрашивает он ее. Она молчит. — А! что? — говорит Коррадо.

— Еще ничего, — и цепенеет.

— Прочь, женщина! ты не в состоянии слушать меня! Прочь отсюда! — Олимпия выходит. — Слушайте! — говорит Коррадо. — Снилось мне, будто мой отец...[91] — При слове «отец» он останавливается и всех людей окидывает глазами. — Скоты! — говорит Коррадо. — Что же вы не смеетесь, разве есть у меня отец? Скоты! что ж вы не смеетесь? — Все люди, раболепствуя, улыбнулись. Коррадо с громким, страшным смехом продолжает: — Слушайте: снилось, будто бы он дал великолепный бал в моем замке; благоухание разливалось по всем комнатам; тысяча люстр насмехались над дневным светом; гром музыки пробудил всех мертвых, и все, все жители земные сошлись для празднества. Вдруг, слушайте! вдруг — от одного громового удара все люди, весь замок превратились в пепел; один я стоял на развалинах. Смотрю вокруг себя — везде царствовало опустошение; светила небесные превратились в черные уголья, страшный мрак окружал меня; вдруг от одной молнии весь горизонт делается пламенным; среди пламени является облако, окруженное громом и молниею. Я хотел бежать, но ноги мои окаменели. Троекратно сверкнула молния, троекратно ударил гром — я оцепенел; хлад проник все мои кости и прошел сквозь мозг. Я слышу голос, исходящий из облака. «Человек! — говорит он. — Дай отчет твоему Богу в делах своих. Ты молчишь! — сказал такой страшный, такой громкий голос, что зазвенело в ушах моих. — Ты думаешь, — продолжал он, — скрыть свои дела предо Мною, пред Тем, Который знает всё, все помыслы твои? Ты молчишь!» Кто это говорил? — спросил Коррадо предстоящих. — Кто бы это такой? Дураки! там не было никого, смотрите! — продолжал он с трепетом. — Из этого самого облака является книга — книга деяний человеческих;[92] она развертывается; я вижу все дела мои — и млею в ужасе; хочу умертвить себя, кусаю тело свое, но оно сделалось железным и зубы мои все искрошились. Я падаю ниц и не хочу смотреть, но невидимая сила поднимает меня. — «А! злодей, — вопиет голос, подобный реву громов, — ты хочешь укрыться во мраке, в убежище нечистой совести! Нигде, нигде не укроешься от Меня! Жертвы твоего злодейства вопияли об отмщении; их кровь, их слезы превратились в пар и достигли небесного престола; они услышаны — и день, день мщения настал!» Излетает пламя из облака, ревет страшный гром. «А, помилуй!» — хотел сказать я, но язык мой окаменел и один визг вышел из уст моих. Я думал, что я мертв; хотел пошевелиться, но не мог. «Смотри, злодей, на дело рук своих!» — сказал голос. Я смотрю — и вижу ужасные изображения, бледные как смерть. «Горе их убийце!» — восклицает голос. «Горе нашему убийце!» — восклицают привидения и исчезают. «Нет числа твоим беззакониям, — говорит голос, — ты разрывал узы родства, нарушал законы честности. Прощение всем грешникам земли; но тому, кто прервал законы природы, тому, кто возымел древнюю адскую злобу — горе! Горе братоубийце! Горе отцеубийце!» — «А, умилосердись! помилуй!» — вскричал я, млея в ужасе, но голос мой унесла буря. Опять гремит страшный гром, и облако, из которого исходил страшный голос, сделалось пламенным. Троекратный гром оглушает меня. Огненные, пламенные реки окружают меня. Ах! я во пламени, помогите! Сералюцо! Пизарро![93] Вооз! Помогите! Вырвите меня из кохтей дьяволов! — вскричал в ужасе Коррадо и бросился в сторону.

Глава 12

Вдруг с устрашенным видом прибегает Вооз. Дон-Коррадо лежал без памяти; он толкает его и приводит в чувство. Коррадо поднимается, страшно водит глазами — и цепенеет.

— Скорее! — говорит Вооз. — Ричард! А, дьявол! Ричард! Пойдем скорее! — говорит он Дон-Корраду, взявши его за руку.

— Куда? К отцу в башню? К Олимпии?

— Нет! Скорее ступайте!

Слуги расходятся. Вооз ведет Коррада к комнате Ричарда.

— Скорее, скорее! — говорит он. — Пушка заряжена, фитиль занесен. Ну, слушайте! Теперь исповедывается Ричард, отец Паоло наставляет его; он воздыхает из глубины сердца — и, дьявол! рассказывает все свои грехи и наши деяния.

— Деяния? — прервал Коррадо. — Погоди! — Он шарит в карманах и вынимает кинжал. — А! здесь. Смотри, Вооз, как он востер и еще троегранен. На три части... ха-ха-ха! на три части распадется сердце его. Так! Прежде, нежели он промолвит слово, прежде, нежели разинет рот, дьяволы перехватят ему глотку.

— Слушайте, слушайте, слушайте! — говорит Вооз.

Коррадо прислушивается: Паоло кончил молитву, и Ричард с священным трепетом облился слезами. Он с усердным умилением каялся в грехах своих и просил отца Паоло выслушать одну тайну — тайну страшную, которая гнетет его душу и не открывши которой не может он умереть спокойно.

— Так, — говорил Ричард, — Провидение избрало меня, чтобы открыть страшную тайну, страшное злодейство; слушайте, отец преподобный! в северной баш...

Не успел он выговорить этого слова, Вооз тушит свечу; Коррадо поражает его в грудь и с громким хохотом, с поднятым вверх и дымящимся от крови кинжалом убегает; отец Паоло убегает от страху.

С бледными устрашенными лицами попадаются навстречу Корраду множество слуг; запыхавшись, не могли они выговорить ни слова.

Другая толпа является.