Дамы из Грейс-Адье и другие истории - Сюзанна Кларк

– Я помешал вам, ваши высочества, – извинился Давид.

– Вовсе нет, – возразила принцесса Каритас. – Мы писали письма родным. Обычные письма вежливости. Извольте присесть, Давид бен Израэль!

– Вы не упомянули, что мы писали родным женского пола, – вмешалась принцесса Мед Диких Пчел. – Вы недостаточно ясно дали понять иудейскому доктору, что речь идет о наших кузинах. Мне не хотелось бы, чтобы наш гость решил, будто мы способны писать нашим родственникам мужского пола.

– Разумеется, речь шла о кузинах, а не кузенах, – согласилась принцесса Каритас.

– Мы не общаемся с нашими кузенами, – сочла нужным уведомить Давида принцесса Фламмифера.

– Мы даже не знаем их имен, – добавила принцесса Горестный Стон над Водой.

– И даже если бы знали, нам и в голову не придет им писать, – вмешалась принцесса Альба Перфекта

– Хотя мы слышали, что они очень красивы, – вздохнула принцесса Лакрима.

– Красивы? – возмутилась принцесса Каритас. – Да кто вам это сказал? Какая разница, красивы они или уродливы! Лично мне нет до них никакого дела. Я о них даже не думаю!

– Да неужто, милочка? – воскликнула принцесса Лакрима со слабым смешком. – Не могу поверить! По-моему, вы с утра до ночи только об этом и думаете.

Принцесса Каритас бросила на сестру злобный взгляд.

– И каким же кузинам вы писали? – быстро спросил Давид.

– Игрейне…

– Нимуэ…

– Элейне…

– И Моргане.

– Безобразные девицы, – заметила принцесса Каритас.

– Это не их вина, – великодушно промолвила принцесса Мед Диких Пчел.

– И давно их нет с вами? – спросил Давид.

– Ах! – воскликнула принцесса Фламмифера.

– Ах! – вздохнула принцесса Каритас.

– Ах! – вторила им принцесса Мед Диких Пчел.

– Их отправили в ссылку, – промолвила принцесса Беллона.

– На вечность… – начала принцесса Горестный Стон над Водой.

– …и один день, – закончила принцесса Фламмифера.

– Нам казалось, что все об этом знают, – сказала принцесса Альба Перфекта.

– Дедушка выгнал их, – объяснила принцесса Поцелуй над Могилой Истинной Любви.

– Они оскорбили его, – добавила принцесса Птица в Ладонях.

– Дедушка был очень недоволен ими, – заметила принцесса Горестный Стон над Водой. – Вот и отправил их жить в один дом, сказала принцесса Каритас.

– Совсем неподходящий дом, – вздохнула принцесса Альба Перфекта.

– Скверный дом! – воскликнула принцесса Лакрима, сверкая глазами. – Там одни только слуги-мужчины! Вульгарные и грязные, с толстыми скрюченными пальцами и колтунами в волосах! Наверняка эти прислужники всячески показывают кузинам, что не ставят их ни в грош! Впрочем, возможно, иногда они показывают им кое-что еще! – добавила принцесса с довольным и знающим видом.

Каритас рассмеялась. Давид покраснел.

– Дом этот стоит в лесу, – продолжила принцесса Птица в Ладонях.

– Совсем неподходящий лес, – добавила принцесса Беллона.

– Скверный лес! – воскликнула принцесса Лакрима взволнованно. – Совершенно сырой и темный, полный пауков и этих жутких, скользких, вонючих.

– А зачем дедушка отослал ваших кузин в этот лес? – быстро перебил Давид.

– Дело в том, что Игрейна вышла замуж, – ответила принцесса Каритас.

– Тайно, – добавила принцесса Горестный Стон над Водой.

– Нам казалось, что все об этом знают, – сказала принцесса Поцелуй над Могилой Истинной Любви.

– За христианина, – объяснила принцесса Каритас.

– Он учил ее играть на клавесине! – хихикнула принцесса Беллона.

– Ах, какие прекрасные концерты он исполнял! – воскликнула принцесса Альба Перфекта.

– А какие прекрасные у него были… – начала принцесса Лакрима.

– Рима! Да угомонишься ты наконец! – вмешалась принцесса Каритас.

– Кузины, – сладким голосом промолвила принцесса Мед Диких Пчел, – когда вас сошлют в сырой темный лес, мы непременно вам напишем.

– Вы же помните, – начала принцесса Поцелуй над Могилой Истинной Любви, – как я удивилась, когда она стала брать уроки каждый день. До появления мистера Картрайта Игрейна не слишком любила музицировать. Затем они стали запираться, что меня очень расстроило, ведь я обожаю клавесин! Поэтому мне пришлось подслушивать под дверью, но целую четверть часа в комнате было тихо, раздавался только странный диссонирующий звук, словно кто-то из них случайно облокотился на клавиши. Тогда я решила войти, но, взявшись за ручку двери, обнаружила, что с той стороны в замок вставлен ключ!

– Успокойся, Поцелуй, – сказала принцесса Горестный Стон над Водой.

– Ее только зовут Поцелуй, – охотно объяснила Давиду принцесса Лакрима, – на самом деле она не целовалась ни разу в жизни!

– Я только одного не понимаю, – начал Давид. – Допустим, принцесса Игрейна вышла замуж без разрешения своего деда, что, безусловно, очень плохо. В таких важных вопросах дети всегда должны советоваться с родителями или теми, кто их заменяет. Также и родители (или, в нашем случае, дедушка) должны учитывать не только финансовые стороны женитьбы и общественное положение жениха и невесты, но характеры и перспективы будущего семейного счастья. Нельзя не считаться с сердечными склонностями детей…

Пока Давид вещал о взаимных правах и обязанностях детей и родителей, принцесса Мед Диких Пчел уставилась на него со смешанным выражением неприязни и неодобрения, принцесса Каритас громко зевнула, а принцесса Лакрима изобразила, что от скуки готова лишиться чувств

– …но даже если принцесса Игрейна оскорбила своего дедушку, то почему вместе с ней были наказаны её сестры? – закончил Давид.

– Потому что они не остановили ее, – ответила принцесса Альба Перфекта.

– Потому что не донесли дедушке, – добавила принцесса Горестный Стон над Водой.

– Нам казалось, что все об этом знают, – сказала принцесса Птица в Ладонях.

– А что стало с учителем? – спросил Давид.

Принцесса Лакрима широко распахнула сине-фиолетовые глаза и с живостью подалась вперед, но тут из коридора донесся голос.

– …а когда я застрелил, ощипал и освежевал третью ворону, то обнаружил, что сердце у нее алмазное, как и обещала старуха. Так что вечер прошел не зря.

У Тома Ветер-в-поле была дурная привычка начинать разговор, не дойдя до двери, – так что те, к кому он обращался, успевали уловить только конец его речи.

– Что? – спросил Давид.

– Прошел не зря, – повторил Том.

Ростом Том был шести футов и на редкость красив, даже для эльфийского правителя. (Надо сказать, что высшие слои эльфийского общества не жалеют сил и времени, чтобы выглядеть привлекательнее рядовых его членов). Облик Тома поражал таким несокрушимым здоровьем, что, казалось, излучал слабое сияние, слегка смущавшее собеседника. Том снял парик, явив взору длинные прямые волосы яркого каштанового оттенка. Глаза у Тома были синими, и выглядел он не старше тридцати (последние три-четыре тысячи лет). Том огляделся, изогнул совершенную эльфийскую бровь и недовольно пробормотал:

– Дуб и Пепел! Сколько женщин в этой комнате!

Тут же раздался шелест девяти шелковых платьев, легкий щелчок двери, прощальный залп девяти ароматов, и друзья остались одни.

– Итак, где вы пропадали? – спросил Том, откидываясь в кресле и углубляясь в газету. – Я ждал вас вчера. Разве вы не получили мою записку?

– Я был занят с пациентами, да и сейчас должен уходить. Меня ждет мистер Монктон.

Сей богатый старый джентльмен из Линкольна написал Давиду три письма, в которых жаловался на необъяснимую боль в левом боку. В ответном письме Давид предложил джентльмену из Линкольна свой способ лечения.

– Впрочем, сдается, он не слишком мне доверяет, – добродушно заметил Давид. – Мистер Монктон состоит в переписке еще с одним врачом из Эдинбурга и каким-то колдуном из Дублина. Его также навещает местный аптекарь. Наши рекомендации расходятся, но это не важно – все равно мистер Монктон никому не верит. Теперь он написал, что умирает, и хотел бы увидеть нас всех. Шотландский врач, ирландский колдун, английский аптекарь и ваш покорный слуга! Я заранее предвкушаю удовольствие! Нет ничего более приятного и поучительного, чем общение с представителями своего сословия!

Том вздрогнул.[6]

– Старик действительно болен?

– Не имею понятия, ибо никогда его не видел.

Том снова уткнулся в газету, затем раздраженно опустил ее, зевнул и заявил:

– Я отправляюсь с вами, – и замолчал, ожидая проявлений бурного восторга со стороны друга.

С чего это Том решил, недоумевал Давид, что пребывание в Линкольне его развлечет? Долгие медицинские разговоры, в которых он ничего не смыслит, ворчливый старик, гнилостные испарения и зловещая тишина комнаты несчастного больного! Давид уже готов был поделиться своими опасениями с Томом, но внезапно ему пришло в голову, что совместное путешествие может оказаться небесполезным.