Полицейский - Эдуард Хруцкий

Они вышли из подъезда. Туман почти рассеялся, огонь фонарей стал ярче, но Мойка была такой же безлюдной. Видимо, никому особенно не хотелось шляться по улицам в это время.

Сабан с напарником, нагруженные мешками, ушли на несколько шагов вперед. Копытин закурил, оглянулся на дом и усмехнулся.

Все, теперь он уедет в Швецию, купит домик у моря и тихо дождется конца этого бардака, который Почему-то называют войной.

— В чем дело, прапорщик! — раздался у ворот властный голос.

И Копытин различил два офицерских силуэта. Вот же нанесла нелегкая. Он переложил наган из кобуры в карман шинели и зашагал к воротам.

— В чем дело, господа? Мы из… — Он не договорил. Прямо перед ним стоял его бывший командир батальона подполковник Львов. — Поручик Копытин? — Львов лапнул крышку кобуры. — Вы арестованы! Копытин выдернул из кармана наган.

— В машину! — крикнул он Сабану и дважды выстрелил в подполковника.

Но тут что-то горячее ударило его в грудь и запрокинулись фонари, дома, улица. Штабс-капитан Климов дважды выстрелил вслед убегавшим прапорщикам. Один словно споткнулся, но продолжал бежать. Второй выхватил автоматический пистолет и расстрелял всю обойму в сторону Климова. Тяжелые пули зацокали по стене, обдав лицо секущей каменной крошкой. Климов вскинул наган, но машина уже сорвалась с места, и он выпустил оставшиеся четыре пули вслед авто.

Говорить Немировский не мог, он сидел в кабинете, уставившись в одну точку и что-то мычал. Судебный врач Брыкин отпаивал его какими-то каплями из своего бездонного саквояжа.

— Никак, его удар хватил, Иван Иванович? — спросил Литвин.

— Да нет, Бог миловал, это у него нервное, взяли у него мазурики много. — Понял. — Литвин оглядел кабинет.

Ничего. Просто ничего, за что зацепиться, в комнате не было. На письменном столе две использованные сургучные палочки, окурок папиросы. Литвин взял его, достал лупу. Папиросы-то были заказные, на гильзах монограмма «КЛ» золотом нарисована. Если эти папиросы курил преступник, значит, маленькая зацепочка есть.

— Ты, Орест, иди с Богом, посмотри в других комнатах, как он в себя придет, я позову.

В гостиной сидел штабс-капитан Климов. Он курил и неохотно отвечал на вопросы Бахтина, всем своим видом показывая, как ему, фронтовому офицеру с орденом Владимира с мечами и бантом и георгиевским золотым оружием неприятен разговор с полицейским чиновником.

— Господин штабс-капитан, — Бахтин зло прищурился, — мне кажется странным, что вы вроде бы покрываете убийцу своего командира.

— Это дело военное, мы должны его решать промеж собой, а здесь целое полицейское разбирательство. — Простите, а вы какое училище кончали? — Александровское.

— Странно, что вы обо мне не слышали, — усмехнулся Бахтин.

— О вас? — С нескрываемым презрением спросил офицер. — А собственно, почему я должен был о вас слышать, милостивый государь. Александровское военное училище не готовит полицейских чинов.

— Моя фамилия Бахтин, на мне чин надворного советника, что по табели о рангах соответствует подполковнику… — Простите, как ваша фамилия? — Бахтин. Я закончил Александровское…

— Дуэль, — лицо Климова изменилось, — конечно, я слышал о вас, господин надворный советник…

— Называйте меня Александром Петровичем и помните, что нынче вы говорите с однокашником.

— Ну конечно! Мы с подполковником Львовым были в соседнем доме, я не знаю, как точно называется данное медицинское учреждение, наводили справки о его сестре, работающей в полевом санитарном поезде. Я ждал подполковника, потом он появился, веселый очень, и мы вышли на улицу У соседнего дома стоял военный автомобиль «Руссо-Балт». — Вы точно уверены?

— Абсолютно, авто моя слабость. Хочу добавить, что вожу авто, знаю двигатель, поэтому откомандирован на краткосрочные курсы при Политехническом институте и буду переведен в бронедивизион Западного фронта. — Вопрос снимаю, — улыбнулся Бахтин.

— В доме 68, у подполковника Львова проживал однокашник, и мы решили зайти, у ворот встретили двух прапорщиков, нагруженных казенными мешками, они не уступили дорогу подполковнику, и он сделал им замечание. Тут и появился поручик Копытин. — Убитый вами… — Но он…

— Мы не имеем к вам никаких претензий. Только прошу мне рассказать о нем.

— Я мало его знал. Павлон. Вышел в лейб-гвардии Литовский полк, мне говорили, что за растрату приварочных денег, был списан в Навогинский полк. Говорили, что нечестно играл. Но офицер был храбрый и дельный, правда, солдаты его не любили. Не могу сказать точно, у него дядя крупная фигура в столице, не то сенатор, не то… Впрочем, боюсь соврать. — Почему он дезертировал?

— Дело в Галиции было, мы захватили у австрийцев ящик с ценностями. И командир полка поручил Копытину и подпрапорщику Хохлову отвезти ценности в дивизию. — А что за ценности?

— Золото из музея. Старинные кубки, блюда, кресты. Я не знаю, но список наверняка есть в контрразведке. Было циркулярное письмо. Короче, через два дня нашли убитого Хохлова и взломанный ящик, а Копытин исчез. И вдруг…

— Виктор Петрович, позвольте я вас буду так называть. — Бахтин достал папиросу. — Не желаете? Расскажите об этих прапорщиках.

— Одного я не разглядел, а у второго такое неприятное крупное актерское лицо. — Почему актерское?

— Бритое и мятое какое-то. Одного я, видимо, ранил. И конечно четыре дырки ищите в машине. — Вы так уверены. — Абсолютно. — Климов засмеялся.

Звеня шпорами, вошел подполковник Тыщинский, пристав первого участка Казанской части.

— Голубчик, Александр Петрович, хорошо, что вы это дело-то взяли, значит, не зря мне ночью жареный гусь снился. Здравия желаю, штабс-капитан, терпите, влипли в полицейскую историю. Как пострадавший-то наш? — Вы садитесь, Павел Альфредович, — засмеялся Бахтин, — а то от ваших шпор да шашки грохоту, как от всего полицейского резерва.

— А мы у полковника Григорьева знатный банчок сообразили, а тут телефон. Ну кто эту гадость изобрел? — А что, и полицмейстер приехал? — Конечно. — Значит, работать спокойно не дадите.

А в прихожей густой начальственный голос разносил городовых, что-то гремело, звенело, падало.

— Александр Петрович. — В дверь гостиной заглянул Брыкин. — Прошу простить, господа. Бахтин вышел в коридор. — Можете говорить с хозяином.

Немировский лежал на диване, в углу горело маленькое бра, поэтому лицо его белело почти неразличимым пятном, на черном фоне кожаной обивки.

— Борис Сергеевич, я надворный советник Бахтин, чиновник для поручений сыскной полиции, вы могли бы ответить на мои вопросы?

— Они сказали, что из контрразведки, документы показали. — А вы проверили? — Я звонил в контрразведку… — Номер? — 406 — 94.

— Литвин, — не оборачиваясь, сказал Бахтин. — Что они взяли?

— Драгоценности, бумаги, десять тысяч франков, четыреста тысяч ассигнациями. — Вы можете описать мне прапорщиков?

— Я видел одного, неприятный такой… бритый, как актер.

— Александр Петрович, -наклонился к нему Литвин, — телефон этот летнего театра «Аквариум». — Едем.

В прихожей Бахтин подозвал надзирателя Свиридова.

— Мы уезжаем, а ты все запротоколируй вместе с помощником пристава. И выясни, где швейцар и городовой. Почему их не было. — Сделаю, Александр Петрович.

За Свиридова Бахтин был спокоен. Сыщик он неважнецкий, зато мастер писать протоколы. Умел он это делать и, главное, любил. На лестнице Бахтин спросил: — Гильзы собрали?

— Да, — Литвин вынул одну из кармана, — из кольта стрелял, жиганское отродье.

Давненько на памяти Бахтина такого не было. Правда, несколько лет назад начальник Московской сыскной полиции Кошко разоблачил группу мошенников. Они, переодевшись в форму жандармских офицеров, вымогали деньги у купцов и мелких фабрикантов. Но чтоб так нагло. Но военное время предлагало особые условия. Преступность стала более дерзкой и жестокой. Слишком много оружия ходило по рукам. Слишком много беженцев перебралось из западных губерний. Вполне естественно, что столицу наводнили уголовники из Варшавы, Вильно, Риги.

Но главное было даже не в этом. Война выплеснула на поверхность огромное количество темных дельцов. Они занимались поставками на армию, спекулировали продуктами, несмотря на строжайший приказ министра внутренних дел Маклакова о невывозе продовольствия за пределы губернии. Среди чиновников процветало фантастическое взяточничество. Брали десятки, сотни тысяч. Гигантский чиновничий аппарат империи был повязан словно уголовная малина. По стране шли слухи о финансовых махинациях окружения Распутина. Его квартира на Гороховой, 64, стала центром, где решались дела империи. Слава Богу, что общее разложение пока не коснулось сыскной полиции, во всяком случае, в Петрограде и Москве. Филиппов и Кошко твердой рукой выжигали скверну в своих департаментах. Подделка купонов, банковские аферы, столь редкие до войны, стали обычным делом. Аферисты, боявшиеся раньше одного слова «полиция», открывали туфтовые посреднические конторы. Три больших дела по банкам, которыми занимался сам Филиппов, так и не удалось довести до конца. Материалы забирались в департамент полиции, а виновных выпускали из арестантских домов. Поэтому сегодняшняя афера с использованием документов контрразведки не очень удивила Бахтина. Впрочем, его уже трудно было чем-либо удивить. Если бы не перестрелка, убийство двух человек, возможно, департамент забрал бы к себе и это дело. С тех пор как вице-директором назначили действительного статского советника Козлова, работать сыскной полиции стало весьма сложно.