Бандиты - Элмор Леонард

— Да, вернулась в мир. А он успел довольно сильно измениться.

— Но ты ничуть не отстала. Ты отлично разбираешься в моде, куда лучше многих женщин.

— Это несложно, достаточно пролистать журналы. Это только оболочка. Я продолжаю меняться, я становлюсь другой, Джек.

— Ты имеешь в виду не только одежду?

— Скорее, я сбрасываю кожу, становлюсь другим человеком.

— Снова мистический опыт?

— Не знаю.

— И в кого же ты превращаешься?

— И этого не знаю.

Она все так же смотрела на него — как-то странно смотрела, не так, как прежде. Или все дело в атмосфере этой комнаты, в колдовстве дождя, тишины, угасающего предвечернего света, струящегося в большие окна террасы? Что-то ему почудилось.

— Ты каждый раз кажешься мне другой, — сказал он.

— И ты мне тоже.

— Почему ты оставила монастырь?

— Я выгорела дотла.

— Как это?

— Я продолжала дотрагиваться до людей, но уже ничего не чувствовала.

— Ты заботилась о тех, кто в тебе нуждался.

— Нуждающиеся есть повсюду.

— Я думал, ты ушла из-за Амелиты.

— Это был повод. Это побудило меня уехать. Так или иначе, мое время пришло. Когда-то я стала сестрой Святого Франциска, оставив свою прежнюю жизнь, теперь я уехала из Никарагуа и покончила со своей второй жизнью.

— Ты уверена?

Она кивнула.

— Главное, чтобы от меня была польза.

Опять она сказала что-то, к чему Джек не был готов.

— Мне нужно отдать себя, раствориться в чем-то.

— Это дельце — увести пять миллионов — потребует от тебя полной отдачи.

— А в чем моя роль? Я сижу тут и ничего не делаю.

— Ты — мозговой центр.

Она не сразу отреагировала на его слова.

— Для тебя это игра? — с тихим удивлением спросила она.

— На государственную службу это не похоже.

— Тебе это кажется забавой. И все же ты согласился. Почему?

— Ради денег.

— Нет, ты сразу согласился, прежде чем я сказала, что деньги достанутся тебе. Забыл? Ты сказал, мы окажем услугу человечеству. Ты это всерьез сказал?

— Не знаю.

— Ты вообще что-нибудь воспринимаешь всерьез?

— Еще как. Но к большинству вещей просто невозможно относиться серьезно.

Она заулыбалась. Отделенный от Люси только кофейным столиком, Джек видел, как широкая, невиданная еще им ухмылка расплывается по ее лицу.

— Нравишься ты мне, Джек! — воскликнула она. — Знаешь, почему?

И снова мурашки побежали у него по шее, ближе к затылку.

— Ты похож на него.

Пропали мурашки.

— Хотя само дело для нас и важно и побуждения наши важны, но осуществить его мы можем как игру, да? Можем отнестись к нему как к забаве? — продолжала Люси.

— Представим себе, будто мы вспоминаем обо всем этом год спустя, — предложил ей Джек. — Если все получится, если мы не будем к тому времени в тюрьме, нам вся эта история покажется довольно забавной. Надо быть оптимистом, надо верить, что все сработает. Лучше представлять себе это как игру, тогда не так страшно.

В ее глазах снова вспыхнули огоньки, губы приоткрылись, Люси вновь одарила Джека улыбкой. Ему очень хотелось спросить, кого же он ей напоминает, но тут в дверях возник Каллен, а за ним по пятам следовала экономка.

— Мистера Делани к телефону! — возвестила Долорес.

В трубке уже булькал голос Роя:

— Криспин Антонио Рейна был осужден в тысяча девятьсот восемьдесят втором году во Флориде за подделку облигаций и отсидел девять месяцев в «Саут-Дейд».

— Каких таких облигаций?

— Понятия не имею. Может, из обоев нарезал. Потом его привлекли во второй раз: скрыл судимость, пытаясь купить большую партию оружия в том же штате. Хотел приобрести пять дюжин «беретт», якобы для стрелкового клуба. До суда дело не дошло. Потом феды пытались повязать его за поставку наркотиков из Флориды в Батон-Руж, вроде бы он продавал зелье студентам, но и это обвинение развалилось. По происхождению кубинец, в пятьдесят девятом его семья переехала в Никарагуа, служил офицером в Национальной гвардии, с семьдесят девятого в Майами. Фрэнклин де Диос, индеец из племени мискито, родился в Мусавасе, Никарагуа. В Майами появился год назад, проходил главным подозреваемым по делу о тройном убийстве, но до суда опять-таки дело не дошло.

— Вряд ли они имеют отношение к службе иммиграции, — вставил Джек.

— Так-то оно так, но полицейским машинам Второго округа дана команда оставить их в покое. Они якобы действуют в качестве правительственных агентов.

— На каком основании?

— Спроси лучше Уолли Скейлса. Его телефон 226-59-89.

— А он кто такой?

— Он из ЦРУ, Джек, и хотел бы я знать, на хрен, мы-то на чьей стороне? Кто тут хорошие парни, а кто плохие?

13

Даже ночью разминуться с Малышом было невозможно: Джек издали разглядел его массивную фигуру, двигавшуюся со стороны гостиницы по Бьенвилль в сторону Роял-авеню, где ждал его Джек. Протянув руку, Малыш вложил ключ в подставленную ладонь Джека.

— Теперь мы с Роем квиты, на хрен. Так ему и скажи.

— Мы ценим твою помощь.

— Цените-цените. Ключ бросишь под гардероб, там его найдет горничная. Вроде как он сам уронил. Он вечно накачивается допьяна. Ничего не сообразит.

— Ключ может понадобиться мне еще раз.

— Да ну тебя, Джек. — Малыш горестно помотал головой. — Больше я не стану подставлять свою шею.

— Я ничего не возьму. Он не заметит, что я побывал в номере. Войду и выйду. Всего десять минут.

— Да-да, все парни в «Анголе» воображали себя крутыми, ловкачами. Мы ведь там с тобой познакомились, если не ошибаюсь?

— Один раз я сделал глупость, — признал Джек. — Не продумал последствия. На этот раз все будет по-другому. Это последний раз.

— Как в том кино: «Еще один разок»? Только то кино называлось «Апрель в Париже», а у нас апрель в Новом Орлеане и пахнет жареным.

— Я не собираюсь начинать все по новой, если ты это имеешь в виду.

— Тебе просто понадобилось заглянуть в чужой номер.

— Только и всего. Осмотреться на местности.

— У него смуглая кожа, как у латиноса, и пятисотдолларовые костюмы. Посмотри сперва, нет ли у него в комнате бляхи, а потом уже принимайся за дело.

— Нет у него никакой бляхи.

— Ладно, Джек, вернешься на ферму — передавай привет Дымку и Отличнику, и той хитрой заднице Минни Мо, если он еще сидит. Погоди, дай соображу, кому еще…

Джек пересек пустынный вестибюль, прошел через внутренний двор в уютный коктейль-бар, изящный, залитый мягким сливочно-желтым светом. Ни души, только восточного облика бармен, который слегка оживился при виде Джека и налил ему водки.

Если бы Джек решил вернуться к прежнему ремеслу, то он, едва заглянув в такое местечко, развернулся бы на каблуках и пошел искать большой отель — шумный, набитый туристами и участниками всевозможных конференций с именными карточками на груди. Он бы перевоплотился в какую-то другую личность, ощутив жар толпы, вдохнув аромат духов этих девушек в вечерних нарядах, преследующих свою добычу, — Джека интересовали не сами девушки, а дамы в бриллиантах и их супруги, вытаскивавшие из карманов чеки или толстые пачки денег, скрепленные серебряным зажимом. Несколько дней Джек обычно проводил в гостинице, фильтруя ее постояльцев, потом, приглядев подходящую парочку, поднимался вместе с ними на лифте, выходил этажом ниже и быстро взбегал по лестнице, чтобы подглядеть, в какой номер они зайдут. Часом позже он осторожно толкал их дверь, проверяя, накидывают ли они на ночь цепочку. На следующий день, пока туристы щелкали фотоаппаратами на Джексон-сквер, он проникал в комнату, проверял ящики, чемоданы, косметички, заглядывал в ботинки, прощупывал карманы висевшей в шкафу одежды, потом осматривал цепочку. Если постояльцы накидывали на ночь цепочку, он заменял ее на другую, которую приносил с собой — она была на три-четыре звена длиннее. Вечером парочка возвращалась, накидывала на ночь цепочку, не заметив, что цепочка уже не та. Джек являлся попозже, пожарным ключом отпирал дверь, просовывал руку в щель и сбрасывал цепочку. Если он уходил с большой добычей, в хорошем настроении, он накидывал цепочку обратно на крючок. Иногда он перерезал ее.

Джек проделывал это раз за разом, уходя безнаказанным, но никому не мог рассказать о своих похождениях.

Он сидел у стойки бара, слушал, как коммивояжеры хвастают перед девчонками: «Знаешь, сколько компьютеров я продал в прошлом месяце?» — а у него в активе всего-то и было, что спрашивать: «Не снимались ли мы с вами вместе в рекламе в прошлом году?» Иногда он прикидывался, будто учит английский, и принимался говорить с французским прононсом.

Этот акцент он испробовал на Хелен, как только увидел ее впервые в баре «У Рузвельта» и вмиг был очарован ее изысканным профилем, длинными, изящно скрещенными ногами, которых почти не скрывала зеленая мини-юбка. Он сказал ей тогда, что приехал «из Пари», а она в ответ: «Это где-то возле Морган-Сити?»