Канатная плясунья - Морис Леблан

Никто еще не знал секрета. Он не мог удержаться, чтобы не высказать сокровенную мысль:

— Никто… Никто, кроме меня.

Распечатал конверт. Там был небольшой сложенный пополам лист бумаги, на котором написано всего лишь три-четыре строки. Эстрейхер, быстро их прочитав, казалось, очень удивился.

— О! Вот это здорово… Теперь я понимаю, почему никто ничего не нашел. Маркиз был неглуп, ловко спрятал.

Он стал молча ходить около Доротеи. Потом, обратившись к бандитам, караулящим троих иностранцев, сказал:

— Убежать они не могут, правда? Веревки крепкие! Идите к лодке и приготовьтесь к отходу.

Те нерешительно топтались на месте.

— Ну, что вы еще? Один рискнул:

— А клад… драгоценности?

Доротея заметила, что члены шайки настроены к предводителю недоверчиво, почти враждебно. Они боялись оставить его одного в тот момент, когда пришел час раздела добычи.

— Драгоценности? — закричал Эстрейхер, снова свирепея. — Что, я их съем, что ли? Вы получите обещанное, когда придет время… Да, чуть не забыл! Позовите остальных и все впятером отнесите труп «фальшивого маркиза». Сбросьте его в море. Марш! — Он метал на своих подчиненных такие грозные взгляды, что те не рискнули упорствовать.

— Сейчас шесть часов, — крикнул он вслед, посмотрев на часы. — Не позже семи я приду, и мы тотчас же отплываем… Приведите в порядок каюту! У нас будет одним пассажиром больше…

И, обращаясь к Доротее, спросил:

— Пассажир? Может быть, пассажирка?

Она не отвечала. Тоска ее увеличивалась. Страшная минута приближалась.

Эстрейхер все еще держал в руках конверт и записку маркиза. Вынув из кармана зажигалку, он поджег конверт, в последний раз перечитывая драгоценные строки.

— Восхитительно! Чудесно! Это куда лучше, чем копаться в земле… Ах, ну и маркиз, что за умная башка!

Когда сгорел конверт, он, свернув в трубочку самый документ, зажег его и, рисуясь, закурил от этого огня сигару. Бумага догорела. Осталась маленькая щепотка пепла. Повернувшись в ту сторону, где были пленники, Эстрейхер громко сказал:

— Смотрите, Вебстер, смотрите, Эррингтон и Дарио. Вот все, что осталось на вашу долю от секрета маркиза Богреваль. Пепел… А дуну я, не останется и этого… П-фу! Конец… Признайтесь, что вы вели себя дураками. Вас было трое, и вы не сумели ни завладеть драгоценностями, ни защитить прекрасную кузину… Да не трое, а шестеро, потому что в башне наверху вы все шестеро были против меня. Стоило одному из вас там схватить меня за шею — и баста… А вместо этого какой позор, какое поражение! Тем хуже для вас, и тем хуже для нее… Я ухожу. Вы остаетесь здесь. Надеюсь, вы обратили внимание на способ, которым завязаны на вас веревки… Когда вам надоест лежать спокойно, вырывайтесь, от этого будут затягиваться узлы у вас на шее… Как видите, я предоставляю в ваше распоряжение простой и приятный способ самоубийства… А теперь, кузина, скажи «прощай» своим глупым кузенам и идем со мной. Я готов на все, чтобы только добиться твоего согласия… Идем.

Сопротивляться бесполезно. Доротея пошла за Эстрейхером. Шагах в ста в закоулке между развалившимися стенами уцелела старая каменная скамейка.

— Садись… Здесь нам никто не помешает…

Но Доротея не садилась. Скрестив руки на груди, подняв голову, она молча, вызывающе и бесстрашно в упор смотрела на Эстрейхера.

— Не хочешь?.. Твое дело. — И, усевшись сам, выдержав короткую паузу, он начал: — Это у нас с тобой, Доротея, третья беседа по душам. Когда мы разговаривали в первый раз на террасе замка Роборэй, ты отклонила все мои предложения, притворившись оскорбленной. Но, милая моя, меня не проведешь. Я прекрасно разгадал твою игру и понял, что ты хочешь одна завладеть всем богатством. На твоем пути стоял я, надо было устранить меня. Ты сделала это с большим искусством и хитростью. А потом ты, поняв, что разгадку таинственных слов надо искать в Мануаре, решила поехать туда, вскружить голову молодому Давернуа и забрать медаль себе. Я все время следил и восхищался твоей работой. Только одно ты упустила из виду. Ты забыла, что объявила войну мне… И потерпела поражение. Теперь четыре краевых бриллианта Голконды у меня в руках… Я буду богат, Доротея, так богат, что могу позволить себе честную жизнь. И вот перед началом честной жизни я спрашиваю тебя: хочешь ты быть той пассажиркой, о которой я предупредил команду? Да или нет?..

Доротея презрительно улыбнулась.

— Ты молчишь? Ладно… Значит, придется прибегнуть к другим средствам. Не добром, так силой.

И угроза не произвела впечатления.

— Как ты спокойна! Ты, вероятно, не отдаешь себе отчета в создавшейся обстановке, если не понимаешь, что от одного движения моего пальца зависит жизнь и смерть твоих друзей и твоего мальчишки. Ты можешь их спасти.

— Их спасут другие. А вот вас не спасет никто и ничто.

— То есть?

— С постоялого двора, узнав о похищения Монфокона, я послала Кентэна в деревню, чтобы привести оттуда крестьян.

— Ой, как страшно! Пока крестьян соберут, да пока они сюда дойдут, я буду очень далеко.

— Они уже здесь, во всяком случае близко.

— Слишком поздно… Если бы у меня были хоть малейшие сомнения, я приказал бы своим людям унести тебя в лодку.

— Вашим людям? Не надейтесь на них. Вам они верят меньше, чем мне…

— Может быть, и не верят, но боятся и слушаются. Бросим эти разговоры. Слушай, Доротея. Я всегда презирал женщин, никогда не связывал себя с ними крепко. Но к тебе, Доротея, меня влечет, и ты можешь меня удержать надолго… Канатная плясунья, акробатка, княжна, воровка, во всех видах я тебя видал и во всех видах… Любил? Нет… Ненавидел? Тоже нет. Но горит у меня внутри страшный огонь, и я должен его затушить. Должен!

Он подошел совсем близко к Доротее и положил ей руки на плечи.

— Брось смеяться. Прикосновением к твоим губам я затушу огонь… Потом я уйду, оставлю тебя в покое, если ты не хочешь идти за мной. Да, уйду. Но только после, понимаешь, Доротея, после…

Он крепче сжимал руки, все ближе склонялся к лицу Доротеи. Она сделала два шага назад и была приперта к стене, а его шепот становился страстнее:

— В твоих глазах страх, Доротея. Как приятно видеть это! У тебя прекрасные глаза, и в них страх… О, это хорошая награда победителю. Губы твои дрожат… от страха, да? А мои дрожат от страсти. Я люблю тебя, Доротея, люблю. И буду любить еще больше. Всегда… И ты будешь моей…

Доротея, напрягая все силы, пыталась вырваться.

— Ах, так! Ну нет, моя милая! Упрямство к добру не приведет. Дай мне твои губы, слышишь ты, дай! А не дашь — за это расплатится Монфокон… Покорись добром, или ты увидишь, какого цвета мозги у твоего капитана.

Силы Доротеи иссякали. Она была близка к отчаянию. Наступал конец. Не смерть, но хуже смерти.

И в эту последнюю отчаянную минуту Доротея увидела, что на верху противоположной стены появился какой-то странный узкий и длинный предмет. Что это? Ах, ведь это Кентэн! Он взял у вдовы Амуру старое ружье. Он не стреляет, потому что из этого ружья стрелять невозможно. Оно годится только для того чтобы напугать. Прекрасно! Эстрейхер рано торжествовал победу. Победитель не он!

Вместо отчаяния на лице Доротеи появилось выражение такой уверенности, что с Эстрейхера сразу схлынул весь пыл. А когда Доротея рассмеялась, он совсем опешил и опустил руки.

— Что ты опять смеешься?

— По той же причине: вам спасения нет.

— Фу, черт! Кажется, и ты сошла с ума, как Жюльетта Азир.

— Нет. Я не сошла с ума. Все точно так же, как в Мануаре. Там Рауль, мальчики и полицейские пришли на помощь, и в тот момент, когда вы считали себя хозяином положения, над стеной появилось дуло ружья. Вы помните? Так и здесь. Ружья направлены на вас.

Эстрейхер растерялся. И вдруг Доротея властно приказала:

— Оглянись, мерзавец… Посмотри на их ружья. Ты под прицелом. Одно мое слово, и в твоей груди окажутся пули. Оглянись же!

Это была последняя четверть минуты. Эстрейхер оглянулся и увидел дуло ружья.

— Руки вверх, негодяй! Или тебя уложат на месте, как собаку! — крикнула Доротея и, ловко воспользовавшись замешательством Эстрейхера, выхватила у него из кармана револьвер. Вытянув руку и целясь в лоб Эстрейхеру, она презрительно процедила сквозь зубы:

— Идиот! Я же говорила, что тебе спасения нет.

Глава 17. Предсказание сбылось

Вся эта сцена длилась не дольше минуты, и за одну минуту положение резко изменилось.

Поражение превратилось в победу. Правда, Доротея понимала, что такого пройдоху, как Эстрейхер, надолго одурачить нельзя. Но все же надо идти на все, чтобы его захватить. А захватить окончательно возможно, только если удастся держать его в страхе до освобождения Вебстера, Эррингтона и Дарио.

И вот с апломбом, как будто в ее распоряжении целый воинский отряд, она командовала: