Атомная база - Халлдор Лакснесс

Конечно, он предпочитал бутерброды.

Пока я готовила бутерброды и кофе, я все время чувствовала на себе его взгляд, хотя и стояла к нему спиной.

— А как Боги? — спросила я, продолжая рыться в шкафу.

— Они объявили войну Кусачкам, — сказал мой гость. — Они говорят, что Двести тысяч кусачек, когда он еще верил им, этим Богам, разрешил им пользоваться «кадиллаком», и утверждают, что у них есть документ, подтверждающий это, а теперь Двести тысяч кусачек дешево продал машину.

— А ты купил ее и отнял у этих бедняжек? Они так гордились ею, мне просто трудно представить Атомного скальда без «кадиллака».

— А мне совсем не жаль Богов. «Мне отмщение», сказал господь…

— Ну как, удастся «Фабрике фальшивых фактур» продать страну?

— Конечно. Двести тысяч кусачек уже вылетел в Данию за костями. «ФФФ» организует зрелище для народа — пышные похороны. Будут приглашены важные гости.

Так мы болтали о разных вещах, пока я накрывала на стол, пока он, глядя на мои руки, вдруг не спросил:. =

— Можно переночевать у тебя?

— Оставь меня в покое, я сейчас выздоравливаю и снова становлюсь девушкой.

— Это как же понять?

— Если девушку семь лет никто не трогает, она снова становится чистой. — Я поспешила отойти к шкафу, чтобы он не видел, как я покраснела.

— Осенью мы поженимся.

— Ты с ума сошел! Как это могло прийти тебе в голову?

— Это хорошо для нас обоих. Для всех.

— Прежде всего я хочу стать человеком.

— Я тебя не понимаю.

— Неужели ты не видишь, что я ничего не умею, ничего не знаю, что я — ничто?

— Ты — душа северной долины.

— Хватит и того, что я завела ребенка от первого встречного, так неужели еще нужно и замуж за него выходить!

— Почему ты в прошлом году захлопнула передо мной дверь?

— А как ты думаешь, почему?

— Может быть, появился другой, а я впал в немилость?

— Конечно. Другой, третий, четвертый — все новые и новые. Я просто не успевала спать со всеми.

— Зачем ты кривляешься?

— Расскажи мне лучше о Рейкьявике. Расскажи хоть, кем ты стал. Я ведь даже не знаю, с кем я разговариваю.

— Скажи, кем ты сама хочешь стать?

— Я хочу научиться ухаживать за детьми. — Ему первому я призналась в том, о чем уже давно мечтала.

— Ухаживать за чужими детьми?

— Все дети принадлежат обществу. Но конечно, нужно изменить общество, сделать так, чтобы оно лучше относилось к детям.

— Изменить общество? — насмешливо переспросил он. — Я устал от этой болтовни.

— Значит, ты тоже сделался преступником? Так я и думала.

— Когда я был мальчишкой, я, не прочитав ни одной книги, сам додумался до коммунизма. Может быть, это происходит со всеми детьми бедняков в городе и в деревне, если они достаточно сообразительны и музыкальны? Потом я пошел в школу и забыл о коммунизме. Затем почувствовал призвание, как я тебе рассказывал, выпряг кобылу из сенокосилки и уехал на Юг. А теперь я хочу добиться, чтобы меня признало то общество, в котором я живу.

— Мы живем в преступном обществе. Это всем известно — и тем, кто на этом наживается, и тем, кто от этого страдает.

— Мне все равно. Живешь только раз. Я докажу, что умный человек, любящий музыку, может прожить, ни перед кем не унижаясь.

Я долго смотрела на него через стол, пока он ел.

— Кто ты? — наконец спросила я.

— «Кадиллак» стоит по ту сторону ручья. Если хочешь, поедем со мной.

— Не удивлюсь, если ты окажешься призраком с черной реки[51] и захочешь увезти меня в могилу.

Он сунул руку в карман, вынул туго набитый бумажник, открыл его и показал содержимое: стокроновые и пятисоткроновые бумажки, похожие на новенькую колоду карт.

— «Северная торговая компания», — сказал он, — автомобили, бульдозеры, тракторы, пылесосы, миксеры, электрополотеры. Все, что крутится, все, что шумит! Современность! Я возвращаюсь на Юг из своей первой коммивояжерской поездки.

Я протянула руку к деньгам:

— Давай я сожгу их, мой друг!

Но он засунул деньги обратно в бумажник и спрятал его в карман.

— Я не выше людей, как Боги, и не выше бога, как органист. Я только человек, а деньги эти настоящие. Я тебе показал мой бумажник, чтобы ты не считала меня сумасшедшим.

— Сумасшедший тот, кто считает деньги настоящими. Поэтому органист сжег деньги и одолжил у меня крону на леденцы. А теперь я раскрою тебе свою тайну: есть другой человек, который мне нравится больше тебя. У меня дрожат колени, даже когда говорят, что он за сто километров от меня. Но знаешь, что меня в нем пугает? У него в тысячу раз больше денег, чем у тебя. Он сказал, что купит мне все, что только можно купить за деньги. Но я не хочу быть фальшивой миллионершей. Я хочу жить на то, что сама заработаю. Может, если бы ты пришел с пустыми руками, я предложила бы тебе остаться ночевать, может быть, завтра утром я бы ушла с тобой пешком. А теперь я не предложу тебе остаться. Я не поеду с тобой.

Глава двадцать вторая

Божественные гости

Однажды серым осенним утром я проснулась и услыхала во дворе голос нашего пастора: он разговаривал с отцом через открытое окно. А потом у входной двери послышались шаги гостей. Я быстро оделась, унесла маленькую Гудрун и привела в порядок комнату, в которой мы с ней спали. Вошли гости.

Казалось бы, появление трезвого пастора в таком отдаленном месте в такой ранний час не предвещало ничего хорошего, но это впечатление тут же рассеялось, поскольку он избрал себе в спутники, как это и подобает истинному пастору, отправляющемуся в неожиданное путешествие, самих Богов. Не могу описать свое изумление, когда я увидела двух Богов. Ведь это благодаря им в первую очередь моя столичная жизнь представлялась мне теперь чем-то вроде сказки, полной чудес. И вот теперь они оба собственной персоной переступают порог крестьянского дома на Севере.

Но всем своим видом они ясно давали понять, что здесь не место и не время для глупых шуток: акционерное общество «Серьезность» — вот что было начертано на лицах посетителей, я бы даже сказала — акционерное общество убийц «Торжественность». Атомный скальд Беньямин словно шагал по горам, уходя головой в облака. А в глазах Бриллиантина можно было увидеть ледяной холод безумия, способный поразить пастора или девицу где-нибудь в подворотне.

— А где близнецы? — спросила я.

— Я обещал жене застрелить для них барашка, — улыбнулся Бриллиантин, показав свои ровные блестящие зубы.

— И ты попал в деревню? — спросила я Атомного скальда, бессильно опустившегося на диван.

— Весь мир — только база. А я — Беньямин, как сказано в Библии, младший брат.

— Они прибыли не с пустыми руками, — пояснил пастор.

— Мы посланцы, — дополнили Боги.

Я поинтересовалась чьи, но пастор перебил меня:

— Они прибыли с миссией.

— Мы посланцы божества.

— Какого божества? — осведомилась я.

— Эти молодые люди — орудия, — проговорил пастор. — Чудесные орудия. Гм! Ведомые вдохновением. Они привезли с собой сюда, на Север, бренные останки Любимца народа. Это им было поручено силами, в святости которых я не осмеливаюсь усомниться. По-видимому, старинная мечта нашего прихода будет осуществлена.

— Да, похоже на то, — сказал мой отец, с доброжелательной улыбкой рассматривая гостей. — Откуда вы, парни?

— Мы принадлежим атомной бомбе.

Лицо отца окаменело, улыбка исчезла, будто он услышал богохульство.

Пастор сказал, что молодые люди хотят спать.

— Один из них поэт, — объяснила я отцу, — раньше он был рассыльным в акционерном обществе «Снорри-Эдда». А другой — примерный глава семейства, отец близнецов, а прежде он был сторожем склада того же общества. Я знаю обоих по Рейкьявику.

— Очень верующие люди, и им было удивительное видение, — сказал пастор. — Я в этом ничуть не сомневаюсь.

— Мы не верующие, а существующие, — поправил Бог Бриллиантин. — У нас непосредственная связь с божеством. Мы уже давно могли стать миллионерами, если бы захотели. Может быть, мы бы даже попали в Голливуд.

— Мы ведем войну, — заявил Беньямин. — И каждый, кто нам не верит, будет сначала убит, а потом стерт с лица земли. Мы не успокоимся, пока не украдем все, что можно украсть, и не разрушим все, что можно разрушить. А потом мы все сожжем. Долой Двести тысяч кусачек! Мы не пощадим даже португальские сардины или датское дерьмо. А теперь скажите, сумасшедший я или нет?

Мой отец вышел. Пастор только кивал головой, слушая слова этих удивительных орудий божества. Он предложил им табаку, но они предпочли сосать собственные сигареты, разрешив пастору дать им огня.

— Я с ума сойду от этой тишины, — сказал Беньямин.