Террор, терроризм и преступления террористического характера - Салман Дикаев

Идея переустройства общества была настолько сильна в сознании образованной части общества, что чуть ли не каждый ее представитель считал своим долгом выработать собственную стратегию борьбы, иногда предполагающую даже убийства своих сподвижников. В этом смысле характерна программа С. Г. Нечаева, который организовал в 1869 г. тайное общество «Народная расправа», основывавшееся на жесткой дисциплине и допускавшее физическую расправу над своими членами в случае ослушания или неподчинения «Комитету»[228]. Свои идеи Нечаев изложил в «Катехизисе революционера», названном Бакуниным «катехизисом абреков»[229]. Убийство Нечаевым своего товарища по тайному революционному обществу И. Иванова (последний догадался, что «комитет» «Народной расправы», от имени которого правил Нечаев, состоял из одного Нечаева) было своего рода проверкой на жизнеспособность тех принципов, которые он считал обязательными для революционера. Впервые самодержавие пересматривает свою тактику противодействия революционному движению. Наравне с жесткой реакцией предпринимаются шаги по дискредитации всего движения, для чего использовались средства массовой информации. Так, в дни процесса над нечаевцами в 1871 г. в «Правительственном вестнике» был напечатан текст «Катехизиса…». Оказались ли эффективны действия властей или нет, но террористический натиск революционеров снижался на протяжении почти 10 лет. Однако здесь следует учитывать и то обстоятельство, что властями был предпринят целый комплекс мер по противодействию революционерам. В частности, в 1866 г. при канцелярии Санкт-Петербургского градоначальника было создано секретно-сыскное отделение. В его задачи входила охрана императора и профилактика государственных преступлений, включая террористические акты[230]. По специальному решению правительства была организована тайная политическая полиция, которую в период подъема революционного движения составляли девять основных отделов. Среди них и особый отдел, на который непосредственно возлагалась организация борьбы с революционным движением. В состав особого отдела входили: 2-е отделение – «социал-революционеры», 3-е – «социал-демократы», 4-е – «инородческие организации» и др.[231]

Результатом превентивных ударов правительства стало то, что в 1876–1877 гг. наступило относительное затишье, которое лишь изредка прерывалось антиправительственными демонстрациями мирного характера и революционными попытками в том или ином направлении. Продолжать прежний путь достижения целей из-за правительственных преследований, очевидно, стало невозможно. Но терроризм недолго привыкал к новым условиям. Изучив предпринятые правительством контрмеры, террористы сделали свой ход. «И вот, мало-помалу начались таинственные убийства правительственных деятелей. Неизвестные ни обществу, ни правительству личности, – пишет О. В. Будницкий, – все чаще и чаще стали появляться, словно из-под земли и устранять с дороги того или другого правительственного деятеля. Совершив террористический акт, они бесследно исчезали».[232] Так были убиты ростовский рабочий А. Г. Никонов (за сотрудничество с полицией), адъютант Киевского губернского жандармского управления Г. Э. Гейкинг, харьковский губернатор Д. Н. Кропоткин и многие другие.

Получив полный пессимизма доклад шефа жандармов Селиверстова от 18 августа 1878 г. «О подстрекателях общественных волнений»[233], Александр II спросил: «Да кто они?» В следующем докладе Селиверстов пояснил: «Число их размножилось до неуловимо значительных размеров и будет плодиться дотоле, пока руководители не будут уничтожены». При этом он отмечал, что в европейской части России для политических каторжников уже не хватает мест, и предложил часть политкаторжан перевести на остров Сахалин[234].

Ключевым в дальнейшей истории терроризма в России стал 1878 г., политически начавшийся 24 января покушением Веры Засулич на петербургского градоначальника Ф. Трепова, по приказу которого в доме предварительного заключения был наказан розгами Алексей Боголюбов. Если «нечаевский» терроризм шел «от теории», убийство Иванова диктовалось холодным расчетом, то покушение В. Засулич было следствием оскорбленного чувства справедливости. И парадоксальным образом этот террористический акт стал своего рода средством защиты закона и прав личности от произвола властей. Присяжные были поставлены в двойственное положение, ибо осуждение Засулич означало бы оправдание Трепова, что, несомненно, оскорбило бы общественную совесть. Даже два одареннейших прокурора (С. А. Андриевский и В. И. Жуковский) демонстративно отказались обвинять Засулич и после суда над ней оставили свои посты[235]. Впечатление от приговора В. Засулич едва ли не превысило впечатление от самого террористического акта. Ее поступок был расценен молодежью как акт величайшего самопожертвования ради защиты прав человека[236]. А оправдательный приговор суда присяжных дал терроризму, по выражению С. Кравчинского, «санкцию общественного признания». Сила примера Веры Засулич для революционной молодежи была потрясающей. «Нам стыдно, что раньше не сделали, как она», – говорили в этой среде[237]. Началась эпоха моды на террористические акты[238]. Особенно привлекательной для молодежи оказалась манера поведения террористов, когда аристократия, мужчины и женщины, цвет нации показывал, как можно радостно умирать и до самого зловещего конца сохранять свежесть остроумия и красоту души! Именно мода оказывала опосредованное влияние среды на личности террористов. Мода делает биологическую предрасположенность к нарушению запретов социальным фактом, ибо придает ей массовую степень[239]. «Террор революций со своей грозной обстановкой и эшафотами нравится юношам так, как террор сказок со своими чародеями и чудовищами нравится детям», – писал А. И. Герцен[240]. Это обстоятельство, т. е. мода на терроризм, сделало организацию «Народная воля», возникшую в 1879 г., самой массовой революционной организацией. Повальное увлечение молодежи революционными идеями один из бывших организаторов революционно-террористического движения Л. Тихомиров объяснял непониманием молодежью смысла идей. «Если бы террористы были бы поразвитее и действовали сколько-нибудь головой, они бы очень легко поняли, что терроризм нелепость, ибо они им революцию все-таки не произведут… Но они действовали не головой, не разумом, а чувством. Они ни за что не хотели перестать быть революционерами. С этой же точки зрения, инстинкт не мог им подсказать ничего более “ядовитого”, ничего более “практичного”, как терроризм»[241].

В общем, как писал В. Г. Короленко, терроризм созревал долгие годы бесправия. Наиболее чуткие части русского общества слишком долго дышали воздухом подполья и тюрем, питаясь оторванными от жизни мечтами и ненавистью к самодержавию[242]. Будучи убеждены в том, что русский народ ничто не связывает с самодержавием, они считали необходимой «дезорганизацию правительства путем террора». При этом подчеркивалось, что «караются только лица, виновные в репрессиях. Не должны страдать женщины и дети». Охота за Александром II увенчалась успехом лишь после серии неудачных покушений. Он был убит взрывом бомбы 1 марта 1881 г. Рысаковым, Гриневецким, Перовской и др.

Анализ революционной борьбы тех лет приводит к выводу, что насилие становится аксиомой политической борьбы тогда, когда оно не имеет альтернатив. И справедливости ради нужно сказать, что изначально революционное движение в России не предполагало использования террористических методов борьбы. Выбор именно их для осуществления политической борьбы стал результатом преследований правительства, сделавшего пропаганду в народе идей социализма чрезвычайно затруднительной, даже неневозможной. В своих показаниях в следственной комиссии по делу о покушении Каракозова на жизнь Александра II Н. А. Ишутин утверждал, что изначально средствами достижения политических целей «общества» являлись лишь сближение с народом и рабочим классом путем пропаганды социалистических идей. И лишь когда народ будет достаточно подготовлен, предполагалось предложить правительству устроить государство на социалистических началах. В своем варианте программы «Народной воли», называвшемся «Террористическая борьба» (1880 г.) и ставшем своего рода классикой «террористической мысли», Н. А. Морозов писал: «Террористическая борьба немедленно прекратится, как только социалисты завоюют себе фактическую свободу мысли, слова и действительную безопасность личности от насилия, – эти необходимые условия для широкой проповеди социалистических идеи»[243].