Право на одиночество. Часть 1 - Сергей Васильцев

не ощущение радости или вины. Пальчики продолжали скользить по коже. Ее давила нежность, и я не мешал.

– Вот и хорошо… – продолжали шептать губы. – Можно, ты будешь приходить сюда. Пока ты здесь. Мне ведь ничего не нужно. Только твое тело. И слова. У меня тут есть все, кроме…

– Нет проблем.

– Конечно, никаких проблем не будет, – поспешила она продолжить, даже не пытаясь разобраться, вопрос это или утверждение.

«Почти театральная сцена. Почему почти? – снова поползли ядовитые мысли, – впрочем, сейчас сантименты не в моде. Да и поздно все это. Слишком поздно».

Еще год – два назад я привязывался к любой снизошедшей до меня женщине так, что все пытался удержаться, даже когда меня пинками выпихивали прочь. Пускал слезы и слюни. А бабы-то были – просто бабы! Так – один, два исключительных экземпляра, которые, собственно, со мной особенно и не церемонились. Была еще Ника, но наши с ней отношения так и остались бликами на воде. А здесь, сейчас, рядом животное высшего порядка. Изысканное, чувственное тело вместе с «загадочной русской душой». Женщина с примесью je ne sais quoi.

Внутри было пусто как в колодце. Я притворился спящим и тут же заснул.

Пробуждение вышло поздним. Еще не открыв глаза, я ощутил, как женские пальцы перебирают мои волосы, почувствовал ее взгляд и уловил, как она поняла, что уже не сплю. И от этого стало щемяще радостно. Я потянулся и сгреб ее под одеялом. Мы успели только помыться, запихать в рот по паре помидор с белым хлебом и снова занялись друг другом. И потом снова лежали, взявшись за руки и изучали игру зайчиков на потолке. И даже боль обожженной кожи превратилась в приятный зуд.

– Ты всегда такой, – прошептала Любовь, переводя дыхание.

– Нет, но обычно еще хуже, – она засмеялась и коснулась губами моей щеки. – Скажи, почему ты вчера увела меня? Ты действительно так хотела? – Она снова засмеялась.

– Да… Не могу объяснить. Вначале, когда ты приехал… Ну тогда… Когда я сказала. У тебя был такой взгляд… Как у затравленной кошки. С этого и началось. А потом уже никак не могла выкинуть тебя из головы… Но это ничего не значит, – она поспешила оговориться. – Не могу понять, – начала после некоторой паузы. – Нет. Прости.

– Продолжай. – Просто удивительно. Как будто пропасть рухнула за плечами. Тот край еще виден, но обратной дороги нет. Пуповина оборвалась. И я уже могу говорить об этом.

– Я же видела, что с тобой было еще два дня назад. Мне всегда казалось, что ученые слишком рассудительны, чтобы быть способны на чувства. Сильные. Но тогда… Нет. И теперь. Тебе так удалось взять себя в руки? – она непроизвольно сделала ударение на слове «так», – Или что-то произошло?

«Угадала!» И вслух:

– Не могу объяснить… Мы с ней всегда находились только на полпути друг к другу. Всегда добавлялся знак вопроса. Конечно… Да… Я должен быть благодарен ей. Но никак не могу.

– Почему?

– Потому что она разбудила во мне смерть, – бросил я.

– Смерть?

– Да. Анестезия на все случаи жизни.

– Ты выражаешься очень сложно. Это не от чувства.

– И не надо.

Она попыталась прижаться ко мне, но мое тело продолжало лежать как колода.

– Что ты теперь будешь делать?

– Буду жить. В японской философии есть такое понятие «уаби» – это бытие без жажды становления.

– Вся философия сводится, в конечном счете, к изящному выражению: «Наплевать».

– Для хорошенькой женщины ты слишком умна. Это опасно. Как же с тобой говорить про любовь? Впрочем, этого слова, наверное, больше нет в моем словаре, – я поспешил сделать трагическое лицо. Потом не выдержал и улыбнулся.

Пока люди не насытились друг другом, им всегда есть, чем заняться. Поэтому целый день прошел на простынях. Без рассудочных мыслей и главное – без ощущения той чудовищной пропасти, которая зияла теперь у меня за спиной.

Последствия каждого шага непредсказуемы и никаких уроков нет. И было просто замечательно потерять голову от идиллических страстей. Растечься мыслью по древу и чувственным студнем по кровати. Вовремя завожделеть. Вовремя поиграть гранями отточенных образов. Пройти рука об руку самые счастливые годы. Пускай даже все потерять. Но в последний момент вспомнить главное, обернуться и крикнуть: «Я иду, Дея!» Отличная схема, уже поэтому не имеющая никакого отношения с действительностью. Детский сон, который затянулся.

Так и было, когда лет семь назад тот паренек, который теперь вспоминает об этом, заявился к своей единственной, femme fatale, grande amourense. «Проходи, Сергей, – встретила меня ее мать, – Ольга сказала, что ее нет дома…»

Люди говорят слишком много слов, фраз и даже речей о том, в чем в сущности ничего не смыслят. Если и есть исключения, то я к ним точно не отношусь. И было бы кромешной глупостью делать какие-то обобщения из моего куцего личного опыта. Возможно, добродетель и является панацеей от всех бед, и благодать неотвязно следует за ней. Но только это – удел одиночек. Не в смысле, что только редким избранникам можно достичь этого абсолюта, а в том, что такая категория ни в коем случае не перекладывается на двоих. Это не оправдание – скорее бандаж на то, что называется душой. Потуги акробата удержаться на поверхности, которая уже ушла из-под ног. Но улитка на то и существует, чтобы над раковиной иногда высовывались рожки.

– Ну что, дрянной мальчишка, совсем меня измучил, – в сентенциях теперешней моей женщины сквозила нежность и пресыщенность. – Подожди, мне надо подмыться.

– 

Мне отвернуться?

– 

Как хочешь.

Мое квелое тело застыло в робкой мечте о dolce forniente – спасительном ничего не делании… Я выдохся, выпустил пар, отдал швартовы и скрылся в тумане. Только запах кофе и тостов, поплывший вскоре с кухни, да скворчание яичницы на сковороде удерживали меня еще пока в констатированной действительности окрестного мира. Лучшего из лучших.

В каком месте он лучший? В жерле вулкана? В облаках городского смога? Или в доморощенном атомном грибе? Там, где сильный пожирает слабого. И это называется: «Закон природы». Или слабый превращает сильного в груду отходов. И это называется: «Закон цивилизации – нравственность и мораль».

Лучший из миров. И мы – «по образу и подобию» – квинтэссенция его миазмов. Помню, в детстве, еще совсем маленьким, я ловил лягушат и бросал их в костер. Мне нравилось смотреть, как с них облезает кожа. Я вылавливал рыбок из нашего аквариума и насаживал их на иглы моего любимого кактуса только для того, чтобы полюбопытствовать, что же будет. Жертвоприношение? Откуда! Я