Смертельный рейд - Юрий Иванович

Честно говоря, и мысли не мелькнуло бросаться к ней, приводить в чувство и тем более извиняться. Руки уже привычно, молниеносно сменили лист ватмана, и мой карандаш зачиркал с утроенной скоростью. Ну как же, такого выражения лица у нее я еще не видел. Прекрасное лицо вдруг жутко становится изуродовано моментом приблизившейся смерти. Какой творец упустит такой великолепный вид? В тот момент я себя, может, вообще не осознавал, но твердо знал, что я не упущу.

Затем очередной набросок «Очнулась». Потом следующие: «Осознание» и «Вспомнила!» Ну и напоследок: «Одноглазый лазер!» Почти в рифму получилось, что вызвало у меня короткий смешок и очередной вопрос:

– Проголодалась? Сейчас принесут второй завтрак, и сделаем перерыв. Ну а пока опять займемся основной картиной. Ложись как положено. Руки за голову. И расслабься, расслабься! Не смотри на меня словно тервель!

В ответ еле слышный шепот:

– У слизняков нет глаз.

– Вот именно! – Я с угрозой нацелился в нее кистью, полной краски: – Сейчас и тебе закрашу твой последний. Даже не посмотрю, что он у тебя огромный, как у чихола!

Некоторое время мы молчали. Начав входить в очередной всплеск творческого азарта, я вначале похвалил:

– Молодец! Тему Дна раскрыла полностью! – а потом приказным тоном, не допускающим возражений, потребовал: – Теперь начинаешь рассказывать о своем детстве!

– С чего начать?

– Кто твои родители, как родилась, в какой день, вес, рост, а дальше – с самых первых воспоминаний. Вплоть до тех моментов, когда еще писалась в штанишки.

Ксана устало и с фатализмом вздохнула:

– С восьми лутеней дети уже сами ходят на горшок. А первые воспоминания возможны только после четырех лет.

– Ты тут мне не умничай! – разозлился я. – Приступай к рассказу!

Некоторое время я слушал безропотный пересказ просто статистических данных. Но для умного человека и это ценнейшая информация: родильный дом, современная медицинская аппаратура, прививки и медицинские осмотры еще в утробе матери. Специальное разрешение на роды после первых трех месяцев беременности и обязательный достаток в семье перед фактом зачатия самого ребенка.

«Ай да рабская жизнь! – веселился я про себя. – Прям Древний Рим в период расцвета, когда рабы не боялись порой высказывать своему хозяину претензии в лицо, воровать его вина, соблазнять его дочерей, а по пьяни изредка и морду набить под горячую руку. Меня чуть не убили, обозвав рабом и кинув в холодняк с чихолом, тогда как в остальном жизнь в подземном городе чуть ли не лучше, чем в России начала двадцать первого века. Как бы разобраться в этих парадоксах? Или, может, меня наказали холодняком только за порчу Ловчего? Скорее всего. Не натвори я такого, меня бы просто в лифте вернули в город и сразу забыли обо мне. Дальше мою судьбу решал бы поставной. И то, может, вмешательства старшины хватило. М-да, влип я и по собственному незнанию здешних реалий».

Как оказалось чуть позже, настоящие реалии меня еще только ждали.

Но в тот момент я обрадовался поводу сделать заслуженный перерыв: принесли второй завтрак. Как и заказывалось. Более плотный, с двумя бутылками вина. Отмыв руки от краски, я поспешил за стол, только мельком взглянув на себя в зеркало.

«Однако! А ведь мой синяк почти сошел!» – поразился я, спешно возвращаясь в туалет и окуная на ходу пальцы в акварель. Там, кое-как мазнув по правой щеке, я посчитал оплошность исправленной и вернулся к зеркалу. Что мне больше всего не понравилось, так это взгляд Ксаны при этом. Словно в той старинной песне получалось: «Что ты, милая, смотришь искоса, низко голову наклоня?» А одним глазом еще страшнее получалось, как-то с особенной, задушевной ненавистью.

Жаль, что возвращаться к мольберту уже не хотелось, можно сделать новую зарисовку. Хотя… Кажется, такая уже там была в общей пачке.

– Ну что, присоединяешься к завтраку? – спросил я, раскупоривая лейзуену с вином. – Или вздремнешь пока?

Ксана проигнорировала меня молчанием, отвернулась к стене и накрылась частью покрывала. Подумаешь! Мне больше достанется.

Не успел я как следует набрать разгон, как ко мне в гости, а может, правильнее сказать в свои владения, пожаловал поставной. Буркнув пожелание горлу и хлебу (все-таки этот мир и Трех Щитов невероятно сходны!), он сразу отправился осматривать полотно. Увиденное его не слишком обрадовало, там и половину не было от вчерашней картины, которая тоже была неоконченной.

– Эй, академик! А что так медленно? – полетел в мою сторону вопрос.

– Еще и завтра целый день. Успею довести до завершения.

– Надо сегодня к ночи! – Тон стал угрожающим.

– Хорошо, – легко согласился я, – постараюсь успеть. Все основные наброски у меня уже готовы. Вот та куча листов.

Несколько минут Сергий перебирал мои рисунки и удовлетворенно хмыкал над каждым. И я с успокоением вернулся к поглощению пищи. Позитивную картину перебил скрипучий от злости голос Ксаны:

– Сергий, у этого мазилы синяк зажил за ночь.

Наша реакция внешне оказалась одинаковой: ноль. Словно девицы и не существовало в природе. Это ее не образумило.

– Он сказал, что у тервеля есть глаза.

– Ага! Точно такие, как твой левый, – проворчал я со смешком.

– Он ничего не знал про Светозарных.

– И знать не хочу! Я им с детства завидую! – После чего я резко развернулся и требовательно уставился на замершего гиганта: – Знал бы ты, как она мне уже надоела!

– А картину без нее дорисуешь? – неожиданно спросил поставной.

– Естественно! Скорее она мне только мешает своими россказнями то про город, то про свое сопливое детство.

Девушка попыталась что-то возмущенно прошипеть в ответ, но была оборвана грубым приказом в ее сторону:

– Через десять ударов сердца чтобы и духу твоего не было у меня в управе! Время пошло!

Серьезный приказ. Ксана и секунды не стала терять при его выполнении. Наверное, подозревала, что может надолго остаться если не в этой, то в другой камере, там, где отсиживались воры-карманники. На ходу накручивая на свое роскошное тело скомканное покрывало, она, шлепая босыми ступнями по каменным плитам, выскочила в коридор и испарилась там, словно привидение.

После чего поставной сложил мои эскизы обратно, прошел ко мне и уселся рядом на скрипнувшую под его тяжестью лавку.

– Не помешает в работе? – кивнул на мою кружку с вином.

– Ни за что! Обмен веществ повышенный, творчество все сразу вытягивает.

– Ну да, ну да. Синяк и в самом деле пропал. Ты его лучше и правильнее краской замажь. – Совет мне показался несколько бессмысленным, но тут же последовало и разъяснение: – Скоро сюда барон валухов нагрянет, так что, как услышишь шаги, сразу отходи от мольберта, припадай к окну и тоскуй по свободе. Понял?