В долине солнца - Энди Дэвидсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Войдя в магазин, он взял тележку – скорее, чтобы опираться на нее при ходьбе, чем чтобы наполнить продуктами. У тележки было расшатанное колесо, и она так пронзительно скрипела, что несколько женщин в рядах с овощами, хлопьями и консервированными помидорами косо на него посмотрели, когда он прошел мимо них со своим завернутым лицом. Он положил в свою тележку коробку моющего порошка и три бутыли дистиллированной воды. Потом уставился на воду на несколько секунд и поставил ее обратно. Нашел бинты, марлевые прокладки. Крем с алоэ вера. Прокатил тележку в глубину магазина и увидел девушку в джинсах и переднике, которая устанавливала ценники на кукурузу со сливками в конце ряда. За ней располагался мясной прилавок. Тревис толкнул тележку в этот ряд. Девушка встала из-за своей пирамиды банок, опустила этикет-пистолет и проследила за ним взглядом, пока он проходил мимо. Потом спросила ему вслед:
– Вам нужна помощь, сэр?
Но Тревис не отозвался.
Он встал перед мясным прилавком и уставился на свежие шматы красной мраморной говядины. Почувствовал тот же зуд в зубах, что и при виде Гаскин, когда она ходила у себя по дому. Нервы, связывавшие зубы с челюстью, стало покалывать.
За прилавком стояло двое мужчин – один постарше, другой помоложе. Оба в белых фартуках и белых же бумажных колпаках с названием магазина. Младший был латиноамериканцем, с глазами размером с блюдца. На бейдже у него было написано: «ДЖИММИ». Старшего – он был крупный и полный, с дружелюбным, мудрым лицом – звали Рон.
– Я могу вам помочь, сэр? – спросил он.
У Тревиса потекли слюнки. Он чувствовал, что на ткани, где полоска от его рубашки закрывала рот, расползалось темное влажное пятно.
– Господи, – проговорил Джимми.
– Не будь так груб, сынок.
– Я тебе не сынок, Рональд, – ответил Джимми.
Тревис закачался, совсем слегка, но теперь сквозь джинсы у него на бедре просачивалась кровь: следы от укусов снова вскрылись и стали кровоточить.
– Сэр, похоже, у вас неприятности, – спросил Рон, на этот раз громче.
Но Тревис оторвал взгляд от мяса только тогда, когда пожилой мужчина обошел прилавок и, осторожно взяв его за руку, сказал:
– Сэр, у вас кровь идет.
Тревис перевел взгляд со старика на свое бедро, затем на Джимми, который с отвисшей от ужаса челюстью пялился на него из-за прилавка. Тревис отдернул руку и сделал шаг назад, развернулся, но, споткнувшись о собственные ботинки, рухнул в пирамиду из кукурузы со сливками.
Банки разлетелись по проходу.
Девушка с пистолетом ахнула и прижалась спиной к полке с сушеными бобами и рисом.
Тревис выбежал из магазина, оставив тележку с продуктами.
Той ночью Ридер сидел на складном алюминиевом стуле в задней части дома, сразу за тем местом, где каменное патио встречалось с газоном, поросшим эремохлоей. Он сидел и крутил сигареты из небольшого кожаного кисета и курил, посылая серебристые кольца к оранжевому небу. Кольца эти растворялись, и на их место тут же следовали новые. Сверху тянулись электрические провода. Временами Ридер, как ему чудилось, слышал, будто они что-то себе напевают. В нескольких кварталах к югу, далеко за сосновым забором, что ограждал его участок в этом уютном районе обсаженных вязами и кленами газонов, медленно, с низким грохотом, проехал поезд. Ридер курил и слушал его. Он думал о мертвых девушках и о мужчине, который их убил. Думал о буквах: Т, Р, Е.
Он услышал, как мягко открылась и закрылась сетчатая дверь, как зашипела пивная банка. Улыбнулся, когда холодная жесть коснулась его плеча. Он дотронулся до нее – и до руки, которая ее держала.
– Какой-то ты потасканный, – сказала ему жена и уселась на стул рядом с ним и открыла себе пиво. Она была в длинной красной юбке и такой же кофте, босые темные ступни касались камней патио. Красивые ступни его жены, его любимой Константины.
– Я всегда потасканный, Конни, милая, – отозвался он. – Разве ты не замечала?
– Но в последнее время особенно, – сказала она.
Он отпил из своей банки. Когда оторвал ее от губ, там уже не осталось и половины.
– Хорошее, да? – спросила она, отпивая свое.
– Мой отец, – сказал он, – думал, что пиво и задний двор, где можно его выпить, две из трех лучших вещей, на которые только может надеяться мужчина.
– А что третье? – спросила она.
– Чтобы этот задний двор был в Техасе.
– Ты делаешь меня счастливой, старичок. После всех этих лет все еще делаешь меня счастливой.
– И я этому рад, – сказал он.
– Мой отец хотел, чтобы я вышла за хозяина ранчо, как ты знаешь.
– Знаю.
– За богатого гринго. Terrateniente[14].
– А ты не хотела? – улыбнулся Ридер. Он указал рукой с банкой пива на небольшую лужайку за их похожим на ранчо домом, на дуб в дальнем углу. – Все это было бы твоим, сеньорита. Eres una mujer rica y hermosa. ¿Qué más se puede desear?[15]
– Nada[16]. – Она улыбнулась.
Он почувствовал, как у него полегчало на душе, пусть и немного.
– Nada más del mundo[17], – сказала она.
Он дождался, пока ее улыбка сойдет с губ и она почти допьет свое пиво, а потом сказал:
– Нас кое к чему подвязали. Кое-чему… – он замешкал, – что меня печалит, – проговорил он наконец. Прислушался к молчанию жены и пожалел, что выбрал именно это слово – «печалит». Лучше бы вообще ничего не говорил, лучше бы молчал, и тогда ему не пришлось бы рассказывать что-либо еще.
– Там девушка, – вздохнул он. – Вернее, три девушки. Третью мы нашли позавчера.
– Они мертвы? – спросила она.
– Как Цезарь.
– Сколько им?
– Под тридцать, – сказал он. – Я все думаю…
Он снова отпил – наконец его банка опустела.
– Еще одну? – спросил он.
Она пристально на него посмотрела, будто искала взглядом остатки силы воли, которые в нем еще сохранились. «Что-то слишком тихо», – подумал он. Спустя мгновение она встала и сходила за пивом.
– Спасибо.
Он
