Русские над Индией - Борис Тагеев

- Что же, назад? - обратился к нам капитан С., участвовавший также в погоне.

В это время несколько камней скатилось с противоположного скалистого обрыва.

- Тс! Господа, архары{54}, - обратился к офицерам С., ярый и бесстрашный охотник, - они теперь спускаются для водопоя. Не поймали афганцев, то по крайней мере привезем архара, все же не с пустыми руками возвратимся.

С этими словами он взял у одного казака винтовку и, оставив лошадь, направился к месту, куда свалились камни. Прошло уже достаточно времени, а выстрела не было. Вдруг до нас долетел громкий голос С., кричавшего нам: "Сюда! Афганцы". В один момент мы были на лошадях и подскакали к тому месту, откуда раздавался призыв. Подняться на лошади было невозможно на крутой скат, и мы, оставив их коноводам и карабкаясь по камням, забрались на вершину. В нескольких шагах от капитана валялся труп павшей лошади, а недалеко от нее стоял человек. Другой сидел верхом и не скрывался при нашем появлении, очевидно не желая оставлять товарища. Мы подошли к ним. Это были два афганских кавалериста. Просто невероятным казалось, что они поднялись по такой круче на лошадях.

- Где остальные? - спросил капитан афганца.

- Это они сами знают, - ответил афганец.

Казаки сняли с них оружие, после чего один из рисоля (кавалеристов) рассмеялся.

- Отчего он хохочет, спроси его? - сказал переводчику капитан.

- Оттого, что я теперь настоящая баба! - отвечал чистым узбекским языком афганец, так что я понял его ответ, и при этом он указал жестом, что лишен оружия.

Офицеры наши, бывшие здесь, поспешили предупредить его, что русские обращаются с пленными гуманно, но афганец, по-видимому, мало убедился этим и возразил:

- Дайте мне чаю и лепешек, а потом вешайте, только теперь я очень голоден!

Всю дорогу он шутил и вел себя так, что приобрел всеобщую симпатию.

- Вот тебе и архар, - шутил С., - уж такого архара я никак не ожидал встретить.

У пойманного афганца было найдено письмо к убитому Гулям-Айдару, которому файзабадский губернатор предлагал возвратиться в Бадахшан, передав пост посланному, а также и письмо от жены несчастного капитана. Но не суждено было ему читать эти строки, написанные любящей рукой. Читал их начальник отряда, и слезы покатились по щекам туркестанского героя.

Бедная женщина умоляла мужа скорее приехать в Файзабад для определения сына в военную школу. Столько заботливости и нежной любви было в этом письме! Тяжело становилось при мысли, что скоро бедная афганка узнает о судьбе своего любимого мужа и горькие слезы польются рекою из ее прекрасных глаз.

9. Стоянка на Яшиль-Куле. Охота на кийка

Стоял необыкновенно жаркий день. Солнце как бы остановилось в зените и своими палящими лучами особенно пригревало каменистую почву Памира. Удивительное дело, вчера холод, даже снежок перед рассветом выпал, а теперь вдруг такая жара, что еле-еле спасаешься от нее под низкой палаткой, на которую солдаты то и дело льют воду из парусиновых ведер, чтобы хоть этим уменьшить невероятную духоту, царящую в ней.

- Ух! - стонет мой сосед, валяясь в одном белье на своей походной кровати. - Просто невыносимо становится, не пройти ли нам в юрту к капитану П., - говорит он, - там, наверно, прохладнее.

- А что ж, идемте, - отвечаю я.

И мы, надев на босую ногу уже изрядно истрепанные туфли, идем по направлению к виднеющейся юрте ротного командира.

Мы были не первые. В юрте капитана собралось довольно много народа; все были в костюмах, подобных нашим, то есть, вернее, без костюмов, и в разнообразных положениях сидели на постланных кошмах. Посреди кружка стоял уже опустевший кунган.

- Милости просим, - приветствовал нас хозяин. - Чайку не прикажете ли? - И он, не дожидаясь нашего ответа, позвал денщика и приказал подогреть кунган.

В юрте было свежее. Небольшой сквознячок приятно подувал на нас и, охлаждая вспотевшее тело, заставил свободно и легко вздохнуть полною грудью.

- Что нового, господа? - спросил поручик Баранов, когда мы уселись на кошме.

- Да ничего утешительного, - ответил капитан, - сидим на месте, да и только, приказаний для дальнейшего следования все еще нет, и полковник опасается, как бы нам не опоздать с углублением в Шугнан, так как иначе перевалы будут закрыты и возвращение в Фергану отрезано.

- Да чего же он не двигается сам дальше, не дожидаясь приказаний? спросил я. - Ведь пошел же он сюда, действуя совершенно вразрез с предписанием?{55} Ведь за стычку 12 июля он не имел никакого разноса, напротив, Государь Император прислал до поводу ее телеграмму: "Иногда не мешает проучить". Следовательно, отчего же и не проучить еще раз, не правда ли, господа?

- Совершенно верно, - заметил П., - вы правы, да и сам Ионов нисколько не прочь сейчас же двинуться и занять Шугнан, это ведь его заветная мечта, и он страшно досадует теперь, что она почти неосуществима.

П., которого очень любил начальник отряда, хорошо знал положение дела, а потому мы особенно внимательно отнеслись к этой новости.

- Почему же неосуществима? - спросил Баранов.

- А по простой причине, - ответил П., - когда у одного ребенка десять нянек, то дитя зачастую остается без глаз.

Мы с удивлением взглянули на капитана, который не замедлил удовлетворить наше любопытство.

- Видите ли, господа, - сказал он. - Полковник Ионов был еще до начала похода против назначения подполковника Громбчевского в состав отряда. Он хорошо понимал, что два медведя в одной берлоге не уживутся. Как Громбчевский, так и Ионов оба стремились к одной цели - блеснуть звездою над "крышею мира": Громбчевскому это удалось ранее, и он уже создал себе имя известного исследователя Памира. Теперь предстояло завоевание этой обширной области, которое было возложено на нашего начальника отряда. Вдруг к нему назначают совершенно постороннее лицо, и не под его ведение, а вполне самостоятельно действующее на Памире, "начальника памирского населения", подполковника Громбчевского, которому вменяется содействовать отряду в доставке перевозочных средств, проводников, а также, как прекрасно знающему географическое положение Памира, быть руководителем отряда при переходах через исследованные Громбчевским места, карты которых еще не вышли из Туркестанского топографического отдела. Такое назначение было не особенно-то приятно Ионову, человеку самостоятельному и решительному, а потому он очень недружелюбно отнесся к Громбчевскому. Между обоими штаб-офицерами на первых же порах завязались враждебные отношения. Как вы знаете, они оба избегают встречи, и Громбчевский поставил свои юрты даже вне района расположения отряда.

- Но при чем же теперь-то Громбчевский в вопросе дальнейшего движения? - спросил я.