Всё, что должно разрешиться… Хроника идущей войны - Захар Прилепин

— Там большое украинское отделение на радио?

— Вместе с корреспондентами — пару сотен, а то и три сотни человек.

И аккурат к моему дню рождения меня уволили. Я не стал возражать, и вообще сейчас уже понимаю, что это было очень правильное решение: идти на разрыв. Мне уже просто заходить в это здание было крайне неприятно.

— И ты окончательно поехал на Донбасс.

— Да, в конце октября — заехал и всё. Живу здесь.

— Расскажи, как в некотором смысле местный житель, про донбасскую внутреннюю политику. Что они тут строят? Что у них тут получается, что не получается?

— Я вижу всё это взглядом обывателя. Какие-то вещи меня абсолютно устраивают. Например, когда стали появляться милицейские патрули на улицах, я понял, что один из главных признаков государства здесь появился. Самое главное — безопасность населения. Уже потом на этом можно строить всё остальное. Реформа армии, лишение отдельных воинских подразделений излишней самостоятельности — все эти вещи были абсолютно правильными.

— А у тебя что, бывало такое, чтобы тебя на улице задерживали пьяные ополченцы?

— У меня нет. Но у моих знакомых ещё прошлым летом бывали проблемы.

Теперь обвешанные оружием, не всегда адекватные, иногда нетрезвые люди исчезли с улиц. Это было самое главное и с этого они начали: с формирования условий безопасности.

Второе, что мне, так сказать, кажется очень симпатичным — отсутствие политического давления. Здесь нет оппозиции — это понятно. Нет сложной политической жизни, нет политических партий…

— Здесь нет и пророссийских политических партий, ты заметил?

— Весь Донбасс — это одна большая пророссийская политическая партия. Поэтому отдельно свою пророссийскость нет смысла маркировать.

— Смысла нет, но все российские партии сюда рвутся.

— Все сюда хотят, но не получится. Потому что все будут друг у друга драть знамя первенства.

…в общем, продолжаю, здесь нет политического давления. Мы же всех знаем, мы сами сталкиваемся с людьми, которые говорят о том, что в ДНР не власть, а чёрт знает что — бандиты, что здесь должна быть Украина, что она должна вернуться. Но этих людей не выдёргивают, по шее им не дают. Насколько я знаю, они спокойно выражают своё мнение. Но, правда, если громче, чем нужно, то могут нарваться на неприятности, и это объяснимо.

Что касается структур управления: я думаю, что они, конечно не в полной мере функциональны. Я читаю и слышу о каких-то не всегда верных решениях. Но я скажу иначе: для меня не так важно, насколько быстро и хорошо себя сформирует система управления здесь. Я немного другими порядками смыслов измеряю эту ситуацию. Для меня важно, что состоялось возвращение в Россию.

Хотя я совершенно точно знаю, что какие-то российские болячки будут и здесь. Притом, что здесь нет иммунитета к российским тяжёлым заболеваниям, связанным с гораздо более жёстким капитализмом, там развивавшимся.

— Каким, например, заболеваниям?

— Я имею в виду бюрократию. Не коррупцию — в этом Украина даст России сто очков вперёд. А именно непроходимость вот этой чиновничьей системы, её абсолютную необращённость к человеку. Это всё будет в обязательном порядке. Здесь всё-таки немножко другая традиция политической культуры. Украина была двухсоставной. Это не было демократией в полной мере, но, поскольку две части Украины тянули одеяло на себя, то было подобие диалога; Россия в этом смысле куда более гомогенна политически. А здесь имелась традиция относительной политической свободы, которая будет свёрнута под политическим влиянием России. Но и в этом я не вижу ничего страшного, потому что даже при наличии этой политической свободы Украина пришла к нацизму.

У них была ситуация и возможность диалога, они должны были научиться договариваться за двадцать с лишним лет. Но ничего подобного! Пришли, повторяю, к полному нацизму.

Ситуация в России в этом смысле лучше. Болячки придут, но они станут на место куда более тяжёлых болезней. Поэтому — главное произошло, а всё остальное выстроится. Здесь я вижу процессы, которые шли в Абхазии и в Осетии.

Если говорить о социальном и политическом устройстве — то платится та цена, которую можно заплатить за исторический выбор своей идентичности, за память о том, что ты русский, за принадлежность к величайшей культуре.

— Наши замайданные ораторы закричат: ничего у вас не отнимали, могли бы продвигать потихоньку свою российскую культуру.

— Всё это от лукавого, потому что вытеснение языка в сферу бытового общения лишает язык значения культурного кода. На самом деле, язык — то, чем человек является. В языке — шкала ценностей, фантастические смыслы, которые формируются в течение столетий. Это вот такой расширитель каждого человека и, собственно говоря, та система, в которой происходит формирование и возрастание личности, формирование человека. Поэтому, когда язык обрубается, и ему оставляют просто функцию общения — это удар по идентичности.

— …но тут явился засланный Россией террорист Стрелков. Захарченко захватил горсовет и откуда-то привёз караван с оружием. Или восемнадцать караванов. И Россия стала страшным агрессором. (Это я слегка пародирую наших оппонентов.)

— Мне кажется, если Россия таким образом собиралась помогать Донбассу — Стрелковым и 50-ю его сподвижимками — это вообще какая-то постыдная помощь. О чём мы говорим? Это инспирация войны такими силами? Попробуйте Яроша запустить с 48 людьми в любой русский город? Где-то я прочёл на фейсбуке такую идею. И что? Моментально от него останется мокрое место. То есть — здесь свои пришли к своим. Они были единым целым. Бунт не зависел ни от Стрелкова, ни от кого. Люди просто поднялись против майданного нацизма.

Если бы Россия помогала в самом начале, то она помогала бы, как помогла потом, во время Иловайска. А изначально России здесь не было.

Ну, да, насколько я знаю, стрелковое оружие перебрасывали из России, вернее — люди с Донбасса сами его таскали.

Тут проблема-то ещё в том заключалась, что здесь не было структур, потому что Россия сделала ставку на «Партию регионов». И когда та слилась, оказалось, что Россия не может опираться на народный протест, он не структурирован. Всё-таки нужна какая-то система управления, какая-то вертикаль. А тут просто люди на улице. Поэтому очень сложно войти в это движение и реально как-то чем-то управлять. Невозможно управлять стихией. Только когда здесь стало появляться ополчение — вот тогда уже появилась возможность с кем-то вступать в контакт. А поначалу — ни черта не было, никакой России.

— Ты читаешь украинские блоги? Как-то на них реагируешь?

— Я украинские блоги не очень читаю. И украинские блогеры мне не пишут. Они меня не очень любят как собеседника. Я это понял. Хоть и не баню, но мягкостью характера тоже не отличаюсь.

У меня очень много либералов в ленте, я никого не выбрасывал, их читаю. Там правозащитники, в основном. Среди них есть абсолютно упоротые, есть помягче.

— А есть люди, которые восприняли твои аргументы?

— Нет.

— Я вот знаю Оксану Челышеву — правозащитницу, которая приезжала сюда, на Донбасс.

— Оксана изначально была близка к вашим национал-большевикам, которые теперь здесь воюют.

— Нет, мы просто общались, близка она нам не была. И Станислав Дмитриевский, правозащитник — кстати, основатель Общества российско-чеченской дружбы, — общался с нами. Но в итоге что: Оксана приезжает и понимает всю сложность ситуации. В том числе видит, слышит бомбёжки — когда стреляют с той стороны. И Оксана честно пишет: «ВСУ бомбят и убивают». А её ближайший соратник Дмитриевский пишет: нет, это на Донбассе — фашисты, а украинская армия — это как Советская армия в 1941 году, и она доблестно сражается с донбасскими и российскими фашистами. Ты понимаешь механику этого всего, что у человека в голове? Объясни мне, пожалуйста.

— Смотри, какая интересная вещь произошла. Раньше говорить о революции была ваша прерогатива — национал-большевиков. А наша либеральная сторона, наоборот, дула на воду, говорила — ни в коем случае! Никакой революции! Опять таки, слезинка ребёнка дороже всего, говорила наша сторона.

Сейчас всё перевернулось. Сейчас принципы гуманизма восприняты стороной, которая считалась как бы антигуманной, а либералы вдруг заговорили о революции, всё забыв: и Пушкина, и Достоевского, и Бердяева… колоссальный культурный багаж отринув за одну секунду. И даже Ходорковский уже говорит о революции.

— Как так получилось?

— Они вышли на войну. И выяснилось, что цель оправдывает средства.

— Я всё равно этого не пойму.

— Могу объяснить на своём примере. Меня всегда спасает то, что я всегда себя чувствую на стороне людей. На стороне их достоинства.

— Дмитриевский тоже скажет, что он на стороне людей. Или Ходорковский, кто угодно. Все они так скажут.