Дориан Дарроу: Заговор кукол - Екатерина Лесина

Эмили подняла бинокль, ручка которого стала вдруг скользкой. Зачем бинокль, если Эмили и так все видит?

Темные с медным проблеском волосы уложены в высокую прическу, от которой лицо незнакомки кажется более длинным, чем есть на самом деле. Особенно длинен нос. Глаза же узки и чуть вздернуты к вискам. А губы сжаты, словно сидящая в ложе чем-то недовольна.

Эмили разглядывала ее со странным наслаждением, чувствуя, как растет в груди, расплывается восковой комок чего-то, возможно, даже сердца.

Эмили запоминала.

Гамлет умирал.

Долго, невыносимо долго, выталкивая из себя слова давным-давно наскучившего монолога.

Эмили перевела взгляд на спутника дамы. Не слишком молод и совсем некрасив. Изрядно лысоват и ко всему порчен оспой. Обрюзг, пусть костюм отчасти и скрадывает раннюю полноту. Богат.

Смотреть на него неприятно. И Эмили снова принялась разглядывать даму. Вот та вздрогнула, словно ощутив прикосновение чужого взгляда, повернулась, не отнимая от глаз театрального бинокля. Замерла.

Стеклянно блестели линзы, а лицо дамы оставалось неподвижно. Вот она едва заметно кивнула и коснулась указательным пальцем губ. И Эмили повторила жест.

Встреча состоялась. Сверчок был доволен.

Джентльмен шел по улице, насвистывая под нос песенку. Тонкая тросточка в его руке плясала. Отталкиваясь от грязной мостовой, она взлетала, описывая кульбит, и снова падала, почти выскальзывая из цепких пальцев. Но джентльмен держал крепко.

Мальчишка с газетами, завороженный этаким зрелищем, застыл, позабыв о работе. Но после опомнился, кинулся следом, громко вопя:

— Газеты! Свежие газеты! Только в вечернем выпуске! Мясник вернулся! Полиция бездействует! Кровавое убийство…

Джентльмен остановился, резко развернулся и, перехватив трость так, словно собирался ударить, сказал:

— Кого убили?

— Ш… шлюху, — честно ответил мальчишка, пятясь и проклиная себя за излишнюю расторопность.

— Это плохое слово. Это очень плохое слово, — веско повторил джентльмен. Затем полез в карман серого сюртука, вытащил монетку и сказал: — Давай уж. Торговец.

Мальчишка дал. Он отдал бы все газеты и задаром, лишь бы в этот момент очутиться где-нибудь подальше. Или хотя бы на другой стороне улицы, там, где нежился в ярком свете каменный зверь Дрори-Лейна.

Позже, когда джентльмен скроется в зыбком тумане, мальчишка, сунув полученный шиллинг за щеку, скажет себе, что все привиделось.

И будет в чем-то прав.

— Глава 17. В которой говорится о крысах, людях, преступных планах и разбитых мечтах

Почтовая карета летела по проселочной дороге, взрезая широкими ободьями колес землю. Хрипели лошади, скользя на глине. Свистел соловьем кнут в руках озябшего возничего. Щелкала зубами, подпрыгивая на крыше экипажа, крыса.

Небо, только-только очистившееся от туч, хитровато щурилось, обещая солнце. И крыса, вымокшая, продрогшая, пристально следила за небом, куда как пристальнее, чем за дорогой.

— Н-но! — заорал кучер, и кончик кнута шлепнулся о тюк возле самой крысиной морды. — Пшли!

Вдали в сыроватой мгле, что распотрошенным перьевым одеялом накрыла болота, виднелась деревня. Крыши домов выныривали из тумана сказочными рифами. Острым зубом торчал шпиль колокольни. Блуждал в предрассветной тишине колокольный звон.

Карета вылетела на главную улицу, и кучер, наконец, убрал кнут, позволяя лошадям перейти на шаг. Те сами остановились возле весьма древнего на вид здания с дряхлой вывеской, которая ко всему и скрипела преотвратно.

Крыса забилась поглубже в щель между тюком и чемоданом, дожидаясь, пока люди не покинут карету. Затем ловко цепляясь за веревки, соскользнула на землю, огляделась, зашипела на ленивого серого кота и юркнула в дыру водостока.

Дальше придется пешком.

Крыса мужественно преодолела поле из высокой ломкой травы, тощую щетку леса, задержавшись у широкого и быстрого ручья. Она несколько минут не решалась сунуться в воду, то и дело оглядываясь, точно раздумывая — не повернуть ли назад? Не повернула.

На том берегу крыса долго отряхивалась, еще дольше вылизывалась, и только высохнув — солнце все же соизволило выйти из-за туч — продолжила путь.

Цель была близка.

Цель перекрыла широкий тракт чугунной решеткой причудливого плетения. Мертвые лозы прочно держали щит с кораблем и тройкой огурцов.

Дорри объявился сам. Не то, чтобы Персиваль так уж беспокоился: клыкастые — народец живучий; но все ж таки подумывал спуститься в мастерскую. И тетушки настаивали. Да что там, едва душу не вынули, объяснений требуя.

Врать пришлось. Врать Персиваль не любил, потому как в итоге тетушки про вранье дознавались и переживали. А им нельзя. У них сердце.

Такое сердце, что даже вампиру в нем местечко нашлось. И вот он, тварь клыкастая, сейчас стоял на пороге, нагло разглядывая Персиваля.

— Доброго вечера, — сказал Дорри. Выглядел он, к слову, препаршиво. Весь какой-то взъерошенный и глаза запали. — Прошу простить меня за беспокойство, но обратиться мне не к кому, и я подумал…

Запнулся и замолчал. Подумал он. Думать — дело нехитрое. Прежний-то лейтенант тоже все время думал. И стихи читал. И верил наивно, что все зло в мире — от недопонимания, что если быть добрым и понимающим, то зла не останется.

Только не помогла ему доброта.

А Персивалю — вера.

— …что мы снова можем быть полезны друг другу…

Вот это уже любопытно.

— …и если мое предложение представляет для вас хоть какой-то интерес, то предлагаю обсудить его более детально. К вам не напрашиваюсь, но осмелюсь пригласить к себе.

К себе. Уже прямо таки и к себе. Пообжился, мать его за ногу. Но поглядеть на мастерскую снова, на свежую, так сказать, голову, хотелось. Да и предложеньице послушать можно, с Персиваля не убудет.

Спустились.

— Ты ведь пока не нашел работу? — Дорри указал на кресло, кое-как влезшее между двумя ящиками. Они возвышались над Персивалем, сияя белизной свежей доски, и приятно пахли сосной. Кресло оказалось узковатым, а пространство — маловатым. В таком захочешь — не развернешься. Или клыкастый нарочно? Боится?

Ну так сам пришел, Перси его не приглашал и не пригласит, потому как суеверия суевериями, а вампира в своих комнатах он видеть не желал. Хватит, насмотрелся уже на всю оставшуюся жизнь.

— Полагаю, дело в том, что у тебя нет денег на взятку, — Дорри кое-как смахнул пыль с круглого столика, достал из ящика бутылку темного стекла и пару бокалов. — И нет рекомендаций, чтобы получить место иным путем.