Холодный Яр - Юрий Юрьевич Городянин-Лисовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В город пожаловал уполномоченный уездЧК и занялся созданием агентурной сети. Троим нашим хлопцам он предложил осведомительство, на что те охотно согласились – и под диктовку моего кунака строчили характеристики на стражей порядка, в том числе на него самого.
В день, когда должны были приехать уездные чиновники, Андрий явился в управление хмурый. Внимательно осмотрел пулеметы и проверил, все ли гранаты снабжены запалами. Велев подчиненным далеко не уходить, позвал меня и Оробко в свой кабинет.
– Атмосфера в Каменке мне что-то разонравилась. Больно уж лебезят передо мной и Вишневецкий, и военком. Нюхом чую – неспроста. Чекист едва ли целоваться не полез. Сказал, чтобы мы втроем зашли к нему на квартиру, как только стемнеет – по одиночке, незаметно. Надо мол обсудить какое-то важное дело. Этому щенку брехать еще поучиться. Зайти-то зайдем – но все скопом…
Дело, ребята, смердит. Видно, что-то проведали. Сегодня, как только пожалует начальство – перебьем их, сколько выйдет, и деру. Караульный батальон должен остаться в Чигирине. Два-три взвода сюда перебросят, но с такими вояками управимся. Там половина шмуликов, которых взрывом одной гранаты до смерти напугать можно…
Хлопцам передайте, чтоб держались кучей и были готовы к бою или отступлению на Грушковку. Если «товарищи» что-то пронюхали, то могут и днем выкинуть какую-то штуку. Надо следить за станцией – вдруг прибудут еще войска. Отправьте в город два патруля, и если появится какой-нибудь новый человек, пусть наши задерживают и ведут сюда.
Обсуждаем и подозрительное поведение Лещенко. С утра он был взволнован, потом куда-то пропал.
После обеда из Чигирина вернулся милиционер, ездивший домой в отпуск, и рассказал кое-что интересное. С утра уездные власти суетились, собирали вещи, грузили их на подводы – но вдруг пришло распоряжение отставить переезд[198].
К вечеру обстановка накалилась по-настоящему. Местное начальство, в это время обычно гулявшее на главной площади около здания милиции, сегодня не показывало носа. Выясняем, что Вишневецкий, уполномоченный чрезвычайки и военком неведомо куда подевались. Их жены скрылись вместе с ними.
Патруль, который следил за станцией, доставил в милицейскую управу какого-то элегантно одетого типа, приехавшего из Бобринской на паровозе. Искал уездную ЧК. У него забрали револьвер, портфель с документами и толстую пачку советских денег. Когда его ввели в кабинет, где сидели мы с Чорнотой, Оробко и Соловий, гость немедленно стал метать громы и молнии.
– Товарищ! У вас не милиционеры, а политически неграмотные идиоты! Я им показываю мандат, что я чрезвычайный уполномоченный ВЧК, а они меня обезоруживают и тащат в милицию! Это черт знает что!
Андрий глянул на «чрезвычайного» исподлобья.
– Правильно сделали.
– Товарищ! Не шутите с красным мандатом! За такие шутки сегодня же можете очутиться в подвале.
К его немалому удивлению, помначмил не испугался и вправду грозного мандата на красном полотне, перед которым робели высокопоставленные чекисты – подписано самим Дзержинским[199], – а приказал обыскать и связать залетную птицу. Положив его на топчан, мы вышли на улицу.
Уже смеркалось. Ко мне подплыла Галя и потянула игриво за руку.
– Ну что, Валентин, прогуляемся?
– Только недалеко, – угрюмо буркнул Чорнота.
Через несколько шагов она судорожно сжала мою кисть.
– Бегите. В парке прячутся в кустах две сотни красноармейцев и всё наше начальство. Сейчас придут брать вас в плен. Я наткнулась на того придурковатого кацапчика из военкомата, который никак от меня отстать не хочет. Он сказал, чтоб я шла домой, потому что может начаться пальба. Расспросила его ласково – он и разболтал всё.
Сегодня утром они узнали, что в милиции сплошь холодноярские бандиты. Позвонили в Чигирин, чтобы конторы не ехали, а вместо них прислали караульный батальон. Как начало темнеть, они тихонько перешли через речку[200] в парк и теперь ждут ночи, чтобы вас окружить. Я прямо оттуда. Торопитесь.
Попрощавшись с ней, бегу к Чорноте с известием. Готовимся к выходу. Делаем перекличку – нет Запорожца и Семена Зализняка. Оба должны были находиться в управе. Узнав об этом, помначмил хмурится.
– Так-так… Ну, пуля их догонит. Всем собраться! Сейчас выходим. Взять все патроны и гранаты. Из пулеметов вынуть замки. Йосип, Юрко, – зовет он нас с Оробко, – пойдем пожелаем гостю счастливо оставаться. Жаль, нет времени расспросить его. И в Холодный Яр с собой не потянешь.
Задержанный, видно, уже понял, в чьи руки попался. Сидит на топчане и смотрит на нас молча, вобрав голову в плечи. Андрий кладет ему на плечо руку.
– Ну, товарищ уполномоченный, пришло время уплатить за кровь, которой ты, должно быть, пролил немало.
Лицо чекиста перекошено от страха.
– Товарищи! Не убивайте меня! Я сделаю для вас всё, что хотите. Я с Дзержинским в хороших отношениях… Я не хотел служить в ЧК, меня заставили… Я уйду оттуда, не буду больше. Только не отнимайте жизни… У меня жена молодая… ребенок…
– А вы щадите наших жен и детей?
Чорнота взялся за ручку кинжала, за ним и я. (Кинжалами в милиции не щеголяли – надели только сегодня, перед отъездом.) Большевик заорал благим матом. При тусклом пламени свечи на миг сверкнули лезвия, и душа покинула тело «чрезвычайного уполномоченного Всероссийской Чрезвычайной Комиссии», имевшего право расстреливать своей властью кого угодно.
Вся милиция, без двух предателей и трех человек «нейтральных», которых Чорнота велел оставить в помещении связанными, двинулась между домами в сторону поля.
В окне уполномоченного уездЧК свет не горел, на двери висел замок. Андрий вздохнул.
– Пригласил в гости, а сам ушел. Духу не хватило. Жаль… Вчера хотя бы здешних перебили бы. А так и чигиринских не дождались, и эти выскользнули.
Вместе с единомышленниками, принятыми на службу уже в Каменке, было нас двадцать три человека. Переход оказался тяжел, ведь все набрали полные руки оружия и боеприпасов. Когда железная дорога осталась позади и мы шли в чистом поле, из города послышались выстрелы. Караульный батальон атаковал беззащитное управление милиции[201].
V
Глухими тропами в Матронинский монастырь стекались повстанческие группы. Около десяти утра[202] лужайки у вала и между церквами пестрели от восьмисот с лишним человек. Всюду царило оживление. Штаб Холодного Яра разместился на лавке у могилы Компанийца. Весна уже вступила в свои права, и боевики с улыбкой поглядывали на старого друга – зеленевший вокруг монастыря лес.
Когда стало ясно, что прибыли все, прокричали общий сбор. Иван Деркач встал на лавку.
– Братья! Я позвал вас, чтобы порадовать
