Атаман Платов - Владимир Лесин

Нею удалось ввести казаков в заблуждение. А Бернадота они обнаружили и вступили в перестрелку с его корпусом, идущим по дороге на Оршен и Лишен. Стало ясно: французы отступают.

Отступление было трудным. Сильная оттепель сделала дороги трудно проходимыми, а в низинах на обширной равнине и вовсе непроходимыми, особенно для артиллерии. Уже в первый день пути от недостатка корма пало более пятидесяти лошадей. Многие повозки развалились или совершенно увязли в грязи, поэтому французы вынуждены были бросать ящики со снарядами и оставлять раненых.

Как видно, дороги в то время были проблемой не только в России. В Пруссии они оказались преградой столь же трудной для французской армии, как и для русской.

Арьергард Нея ушел за отступающей армией. Вечером казаки заняли Прейсиш-Эйлау, где нашли тяжело раненных русских, взятых в плен в сражении 27 января: семь офицеров и несколько сотен рядовых, оставленных французами из-за невозможности увезти их с собой. Французы и со своими-то не знали, что делать. Потому и бросали в пути на снегу не только мертвых, но и умирающих соратников.

Начался очередной этап войны. Его по праву можно назвать по преимуществу «казачьим». Французы отступали — донцы их преследовали.

Авангард Платова, переправившись через Фришинг, разделился на два отряда: первый пустился в погоню за корпусом Бернадота, второй, под командованием самого атамана, двинулся за арьергардом Нея.

Непролазная грязь заставила Матвея Ивановича оставить пехоту и артиллерию авангарда и броситься за неприятелем лишь с полками легкой кавалерии. В эти дни маршал Ней отправлял не менее двух донесений на имя военного министра Бертье, приписывая себе победы над казаками, грозил извести их вовсе, если они осмелятся напасть на него, выражал готовность выполнить любое повеление своего императора.

9 февраля Платов с частью своего авангарда двинулся на Ландсберг, куда и прибыл около двух часов дня, когда последние отряды неприятеля покидали это местечко, расположенное в двух милях на юго-запад от Прейсиш-Эйлау. Казаки стремительно обрушились на французский драгунский полк, 167 человек взяли в плен и еще больше положили убитыми и ранеными. Кроме того, победителям досталось много повозок и зарядных ящиков, брошенных в самом городке и по пути бегства.

Казаки в тот день вышли из боя, не потеряв ни одного человека не только убитыми, но даже ранеными.

А вот как расценил события того дня маршал Ней в донесении военному министру Бертье: «Неприятель после понесенной им неудачи… более не показывается и, вероятно, не отважится что-либо предпринять против моей пехоты, которая совершенно не боится, а только презирает казаков».

Что это? Заблуждение или сознательная ложь? Не знаю. Скажу лишь, что в то время не только французские маршалы, но и русские полководцы позволяли себе вольную трактовку исхода отдельных боев и даже сражений. А историки нередко относятся к их донесениям с полным доверием…

Дороги с каждым днем становились все более непроходимыми. Артиллерия и обозы с провиантом и фуражом отстали. Армия не могла преследовать неприятеля: голодный солдат — плохой воин. Поэтому 10 февраля главнокомандующий остановил свои дивизии на отдых. В то же время он приказал Платову продолжать тревожить французов, но соблюдать осторожность, ибо ни пехота, ни регулярная кавалерия не смогут поддержать его в случае необходимости.

Матвея Ивановича не надо было предупреждать. Отличаясь смелостью с молодых лет, он, как никто другой из военачальников, берег своих казаков. В этом отношении его можно было сравнить, пожалуй, лишь с покойным князем Григорием Александровичем Потемкиным. Правда, в отличие от светлейшего, атаман всегда готов был идти на оправданный риск.

Армия отдыхала. Казаки воевали. Атаман Платов день за днем описывал их подвиги в рапортах на имя главнокомандующего Беннигсена, обычно кратко, иногда подробно…

Минула всего неделя с начала отступления, а французы уже испытывали острый недостаток в продуктах питания. Они переправились через Пасаргу и сожгли за собой мосты.

Беннигсен не спешил догонять французов. 13 февраля главная квартира его армии была в Ландсберге, а ее авангарда — в Аренсдорфе, где русские расположились надолго. Обе воюющие стороны уклонялись от активных действий с участием больших сил. Отдельные столкновения при этом практически не прекращались и иногда завершались не в пользу русских.

15 февраля атаман соединился с пятью казачьими полками, пришедшими с Дона под командованием генерал-майоров Василия Тимофеевича Денисова и Николая Васильевича Иловайского. Имея теперь под своим началом не менее шести с половиной тысяч всадников, он вынудил маршала Нея оставить Гутштадт, небольшой городок в Старой Пруссии на берегу реки Алле. Неприятель отступил по дороге к Алленштейну, потеряв 55 человек пленными и до 400 убитыми.

Во время командования авангардом Матвею Ивановичу приходилось не только рапортовать начальству об успехах, но и давать объяснения по поводу событий весьма щекотливых, способных повлиять на репутацию казаков.

Утром 15 февраля по армии разнесся слух: генерал-майор Федор Карлович Корф, стоявший с егерями в деревне Петерсвальд, несколько часов тому назад взят французами и увезен в неизвестном направлении. Из рапорта маршала Нея военному министру, перехваченного в тот же день, стало известно, что ответственность за свое пленение и потерю двухсот человек убитыми и ранеными барон Корф возложил на Матвея Ивановича Платова, который якобы в ту ночь не выставил пикеты и не отправил в сторону противника казачьи разъезды. Главнокомандующий потребовал объяснений. Атаман ответил:

«…Пикеты и разъезды были впереди, и хорунжий Лютенсков двоекратно в ночь и третий раз на заре извещал его, генерал-майора Корфа, о приближении неприятеля, но, по-видимому, он не хотел принимать донесений, отчего и последовала такая опасность…»

Трудно представить, что Матвей Иванович не знал истинной причины пленения Федора Карловича. Конечно, знал, как и служивший под его началом артиллерийский полковник Алексей Петрович Ермолов и сам главнокомандующий Леонтий Леонтьевич Беннигсен. Последние оставили после себя «Записки», в которых есть строки, позволяющие восстановить общую картину того «весьма неприятного происшествия».

Вся команда Корфа расположилась на одном конце Петерсвальда, а сам он занял лучший дом священника на другом его конце и сразу же «принялся за пунш, обыкновенное свое упражнение», не позаботившись о безопасности. Казаки один за другим приезжали к нему, чтобы предупредить о приближении неприятеля. Предупреждение, однако, не дошло до сознания пьяного генерала.