Дуди Дуби Ду - Андрей Остроумов

Гости так и не приехали. Некого было посадить за руль, православный русский люд трудно перевоспитать, и такие уникумы, как Арсений, решивший в новогоднюю ночь не пить, встречаются очень редко. Ближе к вечеру все присутствующие, за исключением свояка, который так и не спустился со второго этажа, попарились в бане, попили на ночь чаю с мятой и улеглись спать, каждый по своим местам. Дядя Гена с Андрюшей в комнате на первом этаже, Вероника поднялась к мужу наверх. Было слышно, как они там ругались, Самец своим срывающимся на кашель голосом пытался что-то доказать жене, а та в ответ возражала ему своим высоким, хамоватым речитативом и топала ногами. Арсений взял с полки несколько книг и пошел на ночлег в баню, открыл дверь парилки, расстелил в предбаннике туристический коврик, улегся и принялся читать «Зону» Довлатова. Кайф.

"Рыбки ему, кобелине, захотелось! "Брат Митька помирает, ухи просит…" — вспоминала Вероника знаменитую фразу из фильма «Чапаев», сверля лунки недалеко от берега, куда она, как только взошло солнце, пришла на рыбалку. — Будет тебе и ушица, и пирожки с опилками, конь отмороженный…" Она размотала удочку, наживила мотыля на золоченую мормышку, закинула наживку в лунку и принялась потихоньку дергать снасть в надежде привлечь внимание истринских окуньков. Особого желания что-либо поймать у нее не было, хотя погода к рыбалке располагала. Всходило солнце, на небе не было ни тучки, а вокруг уже стали скапливаться другие любители подледного лова. "Словлю — хорошо, а нет — так и черт с ним", — думала Вероника. Хотелось просто побыть наедине с собой, подышать свежим воздухом и подумать о том, как жить дальше.

Странная штука жизнь: не успеешь черта вспомнить, как он уже тут.

…Сзади послышался скрип приближающихся по трескучему морозному снегу шагов. Вероника кинула в сторону короткий взгляд. Чуть поодаль от нее остановился какой-то мужик в распахнутом старом тулупе и в пушистой шапке из шкуры неопознанного зверя на голове. Мужик расстегнул ширинку, опорожнил мочевой пузырь, пытаясь вывести на снегу какой-то замысловатый экслибрис, громко рыгнул и спросил:

— Слышишь, пацан, клюет? Чего там сегодня барометр показывает? Вроде как рыбный день, судя по погоде.

— Если тебе, ссыкуну, интересно, поди у мужа спроси. Дымок вон на берегу из баньки видишь? Вот туда и петляй. Там и атмосферное давление узнаешь, и котировки валют, и погоду в Акапулько. Но на опохмел не рассчитывай, мы только на Пасху подаем, — ответила Вероника и пристально посмотрела на незнакомца.

Сердце ее екнуло, провалилась куда-то вниз и бешеным аллюром застучало внутри, заставляя все тело колотиться ему в унисон. Перед ней стоял Будякин. Изменился он не сильно, заматерел только, все тот же наглый взгляд — правда, небольшие мешки под глазами появились, — повадки хищника, для которого страдания другого живого существа лишь забава, — такого невозможно было не узнать или забыть даже спустя много лет после последней встречи.

— Вероника! Ты?! Не узнал. Богатая будешь. — Будякин стыдливо замел валенком свои желтые урологические художества.

— Не бедствую, слава богу, щи лаптем не хлебаю. А ты каким ветром здесь?

— Васяткин день рождения справляем, он же у меня новогодний — первого числа родился. Давай помогу. — Будякин помог Веронике вытащить из лунки окуня и снять его с крючка. — У его кореша дача неподалеку, там и гуляем компанией. Я вот проветриться вышел, погода гляди какая чудесная, да и не спится чего-то. Есть у тебя еще удочка?

Вероника достала из ящика удочку для своего бывшего возлюбленного и придвинула ногой бур. Будякин просверлил рядом еще одну лунку и уселся на корточки рядом.

Васятка, родной брат Будякина, был полной ему противоположностью. Маленький, забитый жизнью, ледащий интеллигент, которому всю жизнь не везло в карьере и с женщинами. Он был старше Будякина лет на десять, и видела его Вероника всего пару раз много лет тому назад. В ту пору он неудачно женился на какой-то лимитчице, прописал ее в квартиру, где жил сам с матерью и братом, а потом брак распался. Мать умерла рано, а лимитчица попалась хищная: братьям пришлось разделить недвижимость, в результате чего им на двоих досталась однокомнатная квартира на первом этаже в доме старой хрущевской постройки где-то на Полежаевской. Было неудивительно, что при таком наплевательском отношении к жизни обвести братьев-дурачков вокруг пальца не составляло труда. Лимитчица отсудила себе часть жилплощади. Васятка сильно переживал, начал пить, опустился, но потом вовремя одумался, нашел новую работу и женщину, с которой сейчас и праздновал в компании брата на соседней даче.

За разговорами не заметили, как и рыбки наловили. Смотали удочки и пошли к Веронике в гости. Спустился сверху Самец. Увидев Будякина, слегка скривился, но подал руку и пригласил к столу — старый год помянуть и вспомнить былое. Пока мужики чокались, Вероника сварила уху, разлила по тарелкам и на подносе в комнату доставила. Первым Будякина попотчевала, ложку с салфеткой аккуратно рядом положила, вторую небрежно стукнула о стол слева от мужа и гордо двинулась к выходу с такой грацией, которую можно обрести только после изматывающей муштры на подиуме или унаследовать от родителей голубых кровей.

— Я в баню, малохольные. Через час освобожу. Милости просим, если не нажретесь, — обернувшись у дверей, язвительно произнесла она.

— Хороша баба! — сказал Будякин Самцу и поднял стакан с виски: — Ну, за вас!

Примерно через час Вероника, с полотенцем на голове, раскрасневшаяся, вернулась в дом. Будякин как раз в это время, держа Самца под мышки, затаскивал его на второй этаж.

— Нажрались-таки, — сказала она, когда Будякин спустился вниз.

— Я как огурчик, — ответил гость, — а твой сдал что-то и кашляет сильно.

— Ну, тогда иди в баню кости греть, там уже Арсик. Только что приехал. Иди, ты же его сто лет не видел.

— Ну, я пошел, — доложил Будякин и, проходя мимо Вероники, слегка огладил ее по заду.

Вероника на эту фривольность не отреагировала.

Чуть позже на армейском уазике в компании неизвестных собутыльников обоих полов приехал Артемов. Гости сразу же занялись мангалом, стали водить хороводы вокруг елки во дворе, запускать в небо петарды и распевать песни о морозе и конфетках-бараночках.

Стемнело. Самец беспробудно дрых в своих апартаментах на втором этаже. В темноте мелькали голые туловища гостей, резво выбегавших из парилки и нырявших в сугроб. Матильда, недовольная выстрелами петард и пробок от шампанского, пряталась за углом дома. Арсению было не до пьяных глупостей. Вместе с дядей Геной они расположились в креслах на первом этаже дачи, за специальным шахматным столиком, расставили фигуры и, попивая зеленый чай, углубились в интеллектуальную игру. В апофеоз веселья Вероника зашла в дом, на ухо, чтобы не слышал Андрюша, дала дяде Гене какие-то инструкции, вернулась во двор, завела снегоход и уехала с Будякиным в неизвестном направлении.

— Струны готовы, недалеко и до песен. Ходи, Капабланка, — тихо сказал бомжующий гуру, грустно улыбнувшись Арсению.

На именинах Васятки, которые праздновались на соседнем дачном участке, в ветхом домике послевоенной постройки, Вероника погуляла на славу. Всем известно, что для того, чтобы пьянка удалась, условий должно быть три: абсолютная безнадежность, абсолютная безмятежность и полная нищета. Всего этого в душе и за душой у Васяткиных друзей было с избытком, поэтому Вероника не отказывала себе ни в чем — ни в выпивке, ни в плясках до упаду, — всю ночь веселилась, а под занавес несколько раз одарила Будякина своей незабвенной, нерастраченной любовью.

Под утро, когда любовно-пьяный угар все еще куражил ее естество, она завела снегоход и, во всю мощь горланя песню на слова Киплинга: "…а цыганская дочь за любимым в ночь…" — тронула домой. По дороге она изредка останавливалась, дразня кукишами преследовавших ее вчерашних собутыльников и любимого мужчину, едва державшихся на ногах. Как только они настигали Веронику и пытались уговорить ее вернуться назад, она давала газу и, оторвавшись на небольшое расстояние, останавливала снегоход; сойдя в сугроб, делала замысловатые танцевальные па, прихлебывая из горлышка что-то крепкое и продолжая петь. Любимая женщина Васятки, одетая в валенки и расстегнутую нутриевую шубу, накинутую прямо на исподнее, уже не могла бежать, но братья уверенно тащили ее под руки за собой, как тащат бойцы с поля боя раненого товарища. К чему было это преследование — пожалуй, не ясно было никому. Последнее, что помнила Вероника, — это добрый ангел дядя Гена, в белые крылья которого она упала у крыльца, при этом успев заглушить снежную, ревущую на весь дачный кооператив шайтан-арбу. Свое дело дядя Гена знал четко. Он отволок Веронику спать в предбанник, угомонил преследователей и зашел проведать Самца, который от шума за окном уже открыл глаза и глупо вращал ими по сторонам, пытаясь сообразить, что происходит и где он находится. Дядя Гена сунул ему в рот пару таблеток, которые привез шурин, дал запить маленьким стаканчиком своей целебной самогонки, настоянной на полыни и маке, и велел спать дальше. Мол, все хорошо, все под контролем.