Знак Нефертити - Вера Колочкова

— А кто это — Сеня с Веней?

— Слу-у-у-шай… — откинулась на спинку кресла Филимонова, махнув перед лицом полной ладонью, — чего ж это я, вот ворона… И впрямь тебе про главную фишку ничего не рассказала!

— А что за фишка, Кать?

— Так Сеня с Веней и есть фишка! У меня тут по вечерам живая гитарная музыка, Сеня с Веней вовсю наяривают! Народ, чтоб их послушать, валом валит! Говорят, переборы гитарных струн пищеварение улучшают, нервы успокаивают… И вообще — хорошо под водочку, душевно… Сейчас ведь живую музыку в заведении содержать хлопотно больно, включили синтетику — и все дела… А народ-то к живому, знаешь, как тянется! Слу-у-у-шай, Каминская… А у меня идея… Слабо тебе под Сенин-Венин аккомпанемент романсы у меня попеть? А что, тряхнула бы стариной, себе удовольствие бы поимела, и людям на радость!

— Да ты что, Филимонова, совсем рехнулась? — нервно хохотнула она, махнув ладонью. — Тоже, нашла себе артистку погорелого театра!

— Нет, а чего?

— Да ну тебя, рассмешила… Представляю, как я тут хожу, между столиками…

— Почему — между столиками? Видишь, там, в конце зала, сцена небольшая оборудована?

Пожав плечами, она нехотя проследила за ее взглядом, усмехнулась недоверчиво — тоже мне, сцена… Небольшое возвышение на три ступеньки, на нем два стульчика притулились друг к другу спинками.

— Да, вон там Сеня с Веней и сидят, наяривают… А ты бы там стояла и пела себе на здоровье… Делов-то… Ты все же подумай на досуге, Каминская.

— Да я уж все забыла, Кать, какие романсы? Когда это было, четверть века прошло!

— Так талант, говорят, никуда не девается, с годами только крепчает, как хороший коньяк! Ну, Ань, правда? Ну хоть разок-вечерок, для меня лично?

— Ой, отстань…

— Ну, ты все же подумай! Обещаешь?

— Вот же ты, липа липучая… Нашла себе старую шансонетку, от смеха умереть можно! И вообще — тебе уже работать пора… Смотри, как народу в зале прибавилось! И мне тоже пора… Посидели, и хватит…

— Останься, Ань! Скоро Сеня с Веней придут, посидишь, послушаешь, еще отдохнешь!

— Спасибо, отдохнула уже. Только душу себе разбередила… — вздохнула она, с сожалением выкарабкиваясь из удобного креслица. — Ладно, пока, Филимонова, спасибо тебе за привет, за угощение. Кстати, тебя там Саша зовет… Пошли, что ли…

— Ань, ну ты заходи ко мне, а? В любое время, как сможешь!

— Конечно, зайду, Кать.

— Обещаешь?

— Обещаю…

— А насчет моего предложения все же подумай! Мой телефон у тебя есть, звони, если что!

— Ладно, ладно, подумаю… Все, пока…

— Пока, Ань…

Вышла из кафе — в лапы холодных ноябрьских сумерек, разбавленных жидким светом фонаря над крыльцом. Правда, холод показался даже приятным — этакий свежачок на горячую хмельную голову. А вот сами сумерки… До чего ж она не любила это природное состояние, эту размытую полосу между светом и тьмой! Самые плохие мысли к человеку приходят именно в сумерках… Надо было и впрямь их в кафе пересидеть, послушать хваленых филимоновских Сеню с Веней. Заторопилась чего-то, убежала… Куда уж теперь бежать-то. Поздно, поздно бежать.

Нет, как ловко ее Филимонова на прошлое раскрутила, будто без стука в потайную дверь ворвалась! А дверь, сволочь такая, наглухо вроде забитая, законопаченная, взяла и открылась… Зачем? Чтобы тем самым Лёниным лицом ее мучить, когда она объявила ему…

Нет, лучше не начинать. Столько лет прошло — было и сгинуло. Да и что уж там было, если по большому счету… Ну да, любили друг друга. А у кого в загашнике памяти студенческая любовь не хранится? Все эти «глаза в глаза», и обморочные прикосновения, и первые поцелуи, и шатания по улицам после лекций рука об руку… На фоне юной беззаботности все это прекрасно, конечно, и можно себе позволить, отчего ж нет? А только, знаешь ли, дорогая Филимонова, понятие пресловутой прагматики жизни тоже имеет право на существование, жизнь-то как таковую еще никто не отменял… Тем более если особого выбора нет. Если на чаше весов — или любовь, или прагматика. Можно, конечно, и в захудалом поселке под Красноярском романсы петь, у каждого свой выбор…

Да, у каждого свой выбор. И он был сделан, а сделанного назад не воротишь. Хотя… Вот если бы сейчас взять и отмотать прожитые годы назад… Вернуться к тому Лёниному лицу, растерянному, обморочно удивленному… Рассмеяться, махнуть легкомысленно рукой — ты что, Ленька, я ж пошутила! А ты, дурак, поверил! Да как ты мог, я только одного тебя люблю… Куда ж я без тебя, Ленька…

Да, могло быть и так. Они и впрямь были единым целым, все сплелось в их любви — и обязательные «глаза в глаза», и прикосновения, и шатания после лекций, и музыка Лениной гитары вкупе с ее пением как подтверждение, как доказательство… Две любви, два обаяния. Его гитара, ее пение.

Он очень хорошо ее чувствовал. Подстраивался музыкой под ее понимание строк романса, давал ему свою силу, до рези в горле, до точки самого последнего томления, которая и вышибала, наверное, слезу у благодарных слушателей. Были у них благодарные слушатели, были. А казалось — разве удивишь предвзятую к музыке студенческую аудиторию, да еще чем — каким-то старинным романсом! Им же «Битлов» да «Пинк Флойд» подавай! Ан нет, трогали ее романсы мятежные сердца однокашников, да и они с Леней на этом фоне были для них чем-то вроде символа романтической любви…

Ваши пальцы пахнут ладаном…

Так и соседствовал, бывало, на студенческих вечеринках незабвенный Вертинский с плохой магнитофонной записью «Битлз». И никто никому не мешал, не соперничал… Под «Битлз» плясали-изгалялись, а романсы с тихой грустью слушали, со слезой, замерев на вдохе.

Многие потом так и не поняли, не простили ей скоропалительного замужества. Леньку жалели. Говорили, он даже гитару об стену вдрызг разбил.

И она потом больше не пела. Загнала и Леню, и романсы за потаенную дверь души, заколотила, законопатила. И теперь — нате вам Филимонову с ее бесцеремонностью…

На холоде, на ветру хмель быстро ушел из головы, захотелось домой, в тепло. Как бы там ни было — у нее есть свое место, свой дом именно в этом городе, а не где-нибудь в поселке под Красноярском. И вообще — нужно себя успокоить как-то, вернуть в привычное состояние. То есть прагматическое. Жила же в нем долгие годы… Как получалось, так и жила… Чего уж теперь. Былого все равно не вернешь.

Открыла дверь квартиры, тихо ступила через порог, зажгла свет в прихожей. И опять накатило… Ничего, кроме одинокого вечера, ее в этом доме не ждет. Снова звонки на мобильный сыну, снова бесконечное — ты где, Антон, и когда домой придешь… Господи, и впрямь, пойти с моста броситься, что ли?