Доктор время, или Раз и навсегда - Рощина Наталия

Вместе с Милой они заметили, что мама стала потихоньку курить. Она все так же следила за собой, пыталась выглядеть беззаботной, но внутреннее напряжение должно было куда-то выливаться. Сигареты вскоре стали легальными, а бокал вина или рюмка-другая коньяку — нормой. Дети были воспитаны так, что давать свои оценки происходящему могли только друг другу. Елена Васильевна частенько выслушивала обоих. В ее глазах появлялась тоска и жалость. Ей тоже было не безразлично, что на ее глазах происходит каждодневный спектакль, от которого устали все. Но она тоже не позволяла себе давать советы хозяевам. Какими бы прекрасными ни были отношения со Светланой Кирилловной и Георгием Ивановичем, она понимала, что вторжение в их личную жизнь для нее — запретная зона. Даже когда дети приходили возбужденные и расстроенные очередной родительской ссорой, она старалась больше слушать, а не комментировать. Иван с Милой были благодарны ей и за это. Потому что им казалось, отцу и матери совсем нет дела до того, что происходит в их душах. В них говорила обычная обида, разочарование оттого, что два близких, дорогих человека ведут себя так, что кричать хочется или отхлестать обоих по щекам.

Когда Иван сказал Миле, что оформляет документы для выезда за рубеж, она несколько дней с ним не разговаривала. Было непонятно, что возмутило ее больше: то, что она не первой узнала об этом, или вообще сам факт предполагаемого отъезда. Сестра его просто не замечала, проходила, глядя вперед, и не реагировала на его обращение. А когда первая реакция прошла, спросила:

— Ты тоже хочешь сбежать из этого дурдома?

— Что значит «тоже»? — пришло время Ивана удивляться.

— Я окончу институт и выйду замуж за иностранца. Я никому не говорила, но тебе скажу. Я встречаюсь с хорошим парнем, он югослав, и у него планы уехать отсюда. Уверена, что в ***нске он оставаться не думает, хотя ему предлагают аспирантуру. Мне все равно куда ехать, только бы не видеть, как мама превращается в живой труп, правда, неплохо экипированный. — Мила сжала кулаки, угрожая невидимому врагу. — Я заберу ее к себе рано или поздно, а он пусть живет работой, карьерой, в полном достатке! Ему ведь только это нужно. Люди для него — мусор. Он идет и аккуратненько метелочкой отгребает всех, кто суетится под ногами. Как у него еще дети появились? Мы с тобой — ошибка природы. У таких людей, как он, не должно быть детей!

— Мила, что ты такое несешь! — Иван оглянулся по сторонам: кажется, никто не слышал. — Послушай, им и без наших проблем тяжело. Давай не будем нагнетать обстановку. Мне еще с мамой нужно поговорить. Как представлю ее лицо…

— Нечего слюни распускать: маму жалко! У каждого в жизни свой путь. Может, у них хватит ума хотя бы не мешать нам идти своим.

— Ты уверена, что нашла верный?

— Конечно. По крайней мере, я не позволю вытирать о себя ноги! И в своей семье у меня никогда не будет такой напряженки. — Мила была очень решительно настроена. Иван тогда смотрел на нее, пытаясь понять, сколько в сказанном бравады, напускного. Ведь она ни разу не вмешалась ни в один родительский спор, а к отцу ластилась, как котенок.

— Мы с тобой пытаемся покинуть отчий дом совсем по разным причинам, сестренка, — после паузы сказал Иван. — Я хочу, чтобы меня воспринимали не как довесок ко всемогущему отцу. Поэтому чем дальше отсюда я буду, тем легче выполняется моя задача. Ты же просто полна эмоций и обид. Это плохой груз для странствий, поверь мне.

— Можно подумать, со мной разговаривает семидесятилетний старик, а не брат с разницей чуть больше четырех лет. Откуда такие глубокие познания жизни? Ты ведь кроме своих учебников ничего вокруг не видишь. У тебя даже девушки постоянной нет. — Мила посмотрела на изменившееся от ее слов лицо брата и поспешила сгладить впечатление: — Не слушай меня. Я просто с трудом представляю, что не буду по утрам встречаться с тобой и не смогу в любой момент поговорить обо всем, что меня волнует. Это такие мелочи, на которые и внимания не обращаешь каждый день. Только лишившись их, понимаешь их ценность.

Иван вспоминал этот давний разговор с сестрой, не замечая, как быстро бежит время. Стало смеркаться, и Мартов потихоньку пошел обратно к машине. Он шел, борясь с искушением оглянуться на оставшийся позади дом. Иван был уверен, что по ту сторону стекол на него устремлены как минимум две пары глаз. Он не был готов отвечать им. Мартов сел в машину и поехал в сторону ворот. Они были открыты и, выехав за территорию усадьбы, Иван закрыл их, увидев, как снова зажглась красная точка на контрольном устройстве. Уезжать не хотелось, в гостиничном номере сейчас никого нет. Джон наверняка заночует у своей пассии, желая проверить еще одно, безусловно важное качество будущей супруги. Ивану стало совсем тоскливо. Он почувствовал себя лишним в этом городе, этой стране. Не нужно было ему принимать предложение Джона и приезжать сюда.

Машина выехала на загородную трассу, и Иван, наслаждаясь быстрой ездой, жал педаль газа. Мимо мелькали зеленые деревья и со свистом мчались встречные автомобили. Мартов автоматически переключал скорости, время от времени поглядывая на стрелку спидометра. Куда он летит? Как будто сильным порывом воздуха, врывающегося в открытое окно и верхний люк, он хотел отогнать от себя роящиеся в голове подробности от сегодняшней встречи с Аэлитой. Он не хотел верить в то, что эта женщина произвела на него больше впечатления, чем все представительницы слабого пола, с которыми его сводила судьба. Их было немало: опыт общения начался в старших классах школы, потом вереница легких, необременительных романов в институте. Ни одна девушка не могла полностью завладеть его мыслями. Тело получало удовольствие, а внутри зияла все та же пустота. Он даже вспомнил, как мать критически отозвалась о его мужских способностях, не догадываясь, насколько сильно задела его самолюбие. Он услышал ее разговор со Стебловой, когда она зло сказала, что пренебрежительное отношение к женщинам у сына от отца. Ивану стало до того обидно, что он чуть было не перевел отношения с девушкой, с которой встречался в тот момент, на более серьезную основу. Он собрался сделать ей предложение и расписаться потихоньку, преподнеся маме сюрприз. Потом он решил, что никому, кроме себя, хуже этим не сделает. Родители дипломатично не станут укорять его за подобное легкомыслие, а, значит, ему придется какое-то время жить с женщиной, которую он мог видеть только два, от силы три раза в неделю, да и то по банальному поводу — сброса гормонов и расслабления молодого мужского организма. Конечно, девушка не догадывалась о таком поверхностном отношении к себе. Мартов вообще быстро понял, что близость с девушкой означает для нее автоматически переход на некий более высокий уровень общения. Это давало ей право затаиться в стадии ожидания предложения замужества или атаковать, желая добиться того же, но быстрее. Иван не был готов создавать семью. Его равнодушие и баталии в родительских отношениях, регулярно сменяющие друг друга, привили юноше стойкий иммунитет к браку. Он решил не торопить этот момент, не будучи уверенным на сто процентов в своих чувствах к избраннице и ее безоговорочной любви к себе. Девчонки целовали его, называя белокурым ангелом, стыдливо или призывно признавались в возникшей страсти, а его сердце было холодно, как маленький кусочек льда. Он принимал их ласки, отвечая всей мужской состоятельностью, на которую был способен. Только этим он благодарил их за то, что они пытались растопить мерзлоту у него внутри. Ему было ужасно неприятно, когда наступал его предел. Он чувствовал, что не хочет больше обнимать, целовать ждущее его ласк тело, и тогда он уходил. Обрывал отношения резко, в один миг и никогда не испытывал желание вернуться, начать сначала. Даже будучи уверенным, что его ждут, он не испытывал соблазна. Это было не для него — входить дважды в одну реку. Вот почему к моменту окончания института женская половина факультета прозвала его Каем. Может быть, слишком давно попал ему в глаз ледяной осколок одной из многочисленных ссор родителей. Иван понимал, что Лита была права, говоря, как много в жизни определяют детские впечатления, воспоминания. Он не хотел задумываться над тем, что до сих находился в плену тех давно ушедших лет. В нем все еще жил тот маленький черноглазый мальчуган, который смертельно боялся маминых слез и высокого, красивого отца, казавшегося ему недосягаемым, всемогущим великаном. Он хотел и не мог приблизиться к нему настолько, насколько были близки со своими отцами его друзья. Иван мучился от этого, чувствуя, что к нему не относятся с тем благоговением, которое он видел в других семьях. Его дом вообще казался ему слишком огромным, чтобы можно было приблизиться друг к другу. Каждый уединялся в своей комнате, и нужно было обязательно иметь повод для вторжения.