Карл Маркс: Мировой дух - Жак Аттали

Больше всего он читал Давида Рикардо, который доказывал, что труд наемного работника в промышленности — истинный источник богатств, а землевладельцы и финансисты обогащаются, не трудясь, в ущерб крестьянам и наемным рабочим. В особенности Маркса интересовала идея Рикардо (почерпнутая у Смита) о трудовой стоимости, определяющая заработную плату как естественную цену труда, то есть как сумму жизненных средств, разную для разных времен и народов, минимум, который «необходим, чтобы рабочие могли существовать и продолжать свой род без увеличения или уменьшения их численности». Он перечитал Сен-Симона, согласно которому, хотя история обществ есть история классовой борьбы, спасение человечества придет от света Разума и порожденного им технического прогресса. Освободительницей может стать добродетельная технократия. Сен-Симон, помещик-аристократ, разоренный революцией, осознавший необходимость уничтожить свой класс и заговоривший об этом, теперь выглядел пророком прогрессивной буржуазии.

Карл изучал также швейцарского экономиста Сисмонди, который первым подметил решающую специфическую особенность капитализма по отношению к прежним способам производства. Бурное развитие механических средств производства заставляет капиталистов искать рынки сбыта для все увеличивающегося объема продукции. Они бьются не на жизнь, а на смерть, чтобы завоевать рынки и сократить производственные затраты, урезая заработную плату и увеличивая рабочее время, стараясь угнаться за более сильными конкурентами или упрочить свое положение над более слабыми соперниками. Таким образом, по мере увеличения производства увеличивается бедность, что приводит к острым экономическим кризисам и социальному хаосу. Чтобы предупредить появление этого хаоса и оградить трудящиеся классы от нищеты, государство должно, по мнению Сисмонди, взять на себя контроль за накоплением капитала.

Наконец, Маркс перечитал Прудона (с которым так до сих пор и не встретился лично), полагавшего, что человек осуществляет себя благодаря общественному труду, общественной справедливости и общественному плюрализму, и мечтавшего о «науке об обществе, методически разрабатываемой и легко применимой». Прудон проповедовал одновременно антикапитализм («отрицание эксплуатации человека человеком»), антиэтатизм («отрицание власти человека над человеком») и антитеизм («отрицание поклонения человека человеку»). По мнению анархиста Прудона, справедливости противостоят две силы: накопление капитала, которое постоянно увеличивает неравенство, и государство, которое, под прикрытием демократических институтов, легализует и узаконивает присвоение богатств исключительно капиталистами; государство он обвиняет в организации отъема у самых беззащитных индивидов их естественного права на собственность. Таким образом, он против капитала и против государства. Тогда Карлу казалось, что это «самый смелый теоретик французского социализма».

Он прочел также книгу Лоренца фон Штейна «Социализм и коммунизм в сегодняшней Франции», вышедшую в Пруссии в 1842 году и принесшую в Германию идеи великих французских утопистов. Он изучал первые (неудачные) попытки учреждения коммун в США — это были скромные сельскохозяйственные заведения, с коллективной работой в поле без обращения денег внутри общины. Из книг Томаса Гамильтона он также узнал о существовании в Нью-Йорке группы радикалов (The Workies), считавших, что парламентская демократия закончится хаосом, и требовавших периодического перераспределения богатств и земель: «Демократия неизбежно приводит к анархии и конфискации, и то, сколь длинен путь, ведущий к иному обществу, не имеет никакого значения».

После этого Карл начал работать над собственным детищем: глобальной теорией общества. Его устремления отныне не знают границ. Он видит себя глобальным аналитиком, мировым духом. Он разделил индивидов на два общественных класса в соответствии с природой благ, которыми они обладают: труд и капитал. Отношения собственности между классами составляют базис общества, отмечает он, «над которым возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания». Иначе говоря, индивид существует лишь в классе, к которому принадлежит, выживает благодаря ему и действует именно через этот класс. Вопреки Гоббсу и Гегелю, но вслед за отцом и сыном Карно, с трудами которых по термодинамике он только что познакомился, Маркс говорит на языке прогресса, эволюции, протяженной во времени, Истории. Уже тогда он представляет классовый конфликт «локомотивом» Истории.

Он уже работал с Арнольдом над вторым номером их журнала, который все так же трудно было наполнить, когда, в июле 1844 года, прусское правительство оказало давление на Париж, потребовав от французских властей запретить скандальное издание. Гизо колебался: у него было полно других проблем, и он предпочитал выждать, пока этот новорожденный журнал, не вмешивавшийся во французскую политику, не умрет сам по себе за неимением читателей и субсидий. В самом деле, это предприятие дышало на ладан, журнал очень плохо распродавался, и Руге подумывал о его закрытии.

Тридцать первого июля 1844 года Карл все еще жил один в Париже, когда получил из Берлина первый номер нового ежемесячного издания Бруно Бауэра — «Всеобщей литературной газеты», ставшей печатным органом берлинских младогегельянцев. Прочитав о том, что Бауэр отрицает значение восстания силезских ткачей, Карл дал волю своему возмущению в письмах к кёльнским друзьям. Один из них, Георг Юнг, предложил ему изложить эти нарекания более обстоятельно и опубликовать их: «Неплохо бы Вам преобразить Ваши замечания по поводу Бруно Бауэра в критическую статью для газеты, чтобы заставить Бауэра выйти из своей подозрительной сдержанности. До сих пор он никогда не выражал откровенно и четко своего мнения по какому-либо вопросу; Бауэр настолько одержим манией всё критиковать, что недавно написал мне о том, что надо критиковать не только общество, привилегии, собственников, а еще и пролетариев (до этого еще никто не додумался); как будто критика богатеев, собственности, общества не вытекает из критики нечеловеческих и недостойных условий, в которых живет пролетариат».

Предложение Юнга не только породит статью против Бауэра, бывшего учителя, но и ляжет в основу всего будущего творчества Карла Маркса, и Маркс всюду будет пытаться дать на него ответ, в том числе в «Капитале», написанном двадцатью тремя годами позже.

Он сразу же взялся за дело. За то лето, что он провел один в Париже, ему удалось свести воедино свои первые идеи в области философии и экономики, прояснить все положения в одной рукописи, не предназначавшейся им для публикации (она будет опубликована только в 1932 году в сталинском Советском Союзе под заглавием «Экономическо-философские рукописи 1844 года»). Это было эссе для личного пользования, с которым автор не собирался расставаться. Впоследствии некоторые пожелали увидеть в нем «настоящего Маркса» и использовали его, чтобы установить, был ли он причастен к чудовищным вещам, совершенным позже его именем. Другие станут критиковать это сочинение, «отсталое» и опровергаемое, по их мнению, последующими произведениями Маркса, упрекая тех, кто увидел в нем истинную мысль Карла, в поисках «черепа Вольтера-ребенка». На самом деле это важное сочинение станет главным этапом в формировании мысли, которая будет постоянно развиваться, никогда не вступая с собой в противоречие, и в основе которой всегда будет сохраняться заложенный здесь двойной принцип: человек должен быть в центре всякого размышления и политического действия; ни одна революция не стоит жизни человека, поскольку ее цель — освободить его.