Карл Маркс: Мировой дух - Жак Аттали

Почти полностью написанный на немецком языке «Немецко-французский ежегодник» не встретил большого отклика в Париже. У журнала почти не было французских читателей, а в германоязычных странах он был принят очень плохо. В Вене Меттерних пригрозил строгими санкциями книготорговцам, если те попробуют продавать эту «отвратительную до омерзения писанину». В Берлине прусское правительство велело изъять экземпляры, переправленные из-за Рейна, и даже приказало арестовать издателей журнала, если они появятся на немецкой земле.

И вот Карл, уехавший из Пруссии по собственной воле, уже не может туда вернуться. Но друзья не отступили и стали работать над вторым номером. В жизни даже нашлось место радости, ибо 1 мая 1844 года на улице Вано Женни произвела на свет дочь, которую окрестили ее именем, а они оба потом будут называть ее «Женнихен». Ребенку было всего несколько дней от роду, когда с ним случились сильные судороги. Карл с женой перепугались, тем более что в то время три ребенка из четырех умирали на первом году жизни. К счастью, в тот момент в доме находился Генрих Гейне. По семейной легенде, он, увидев бьющуюся в судорогах Женнихен, воскликнул: «Надо искупать малышку!» — потом сам приготовил ванну и погрузил в нее ребенка, чем спас ему жизнь.

Арнольд отошел от журнала и тогда же, в мае, поместил в газете парижских немцев «Форвертс» очень жесткую статью против Пруссии, закрывшей перед ним свои двери, — «Король Прусский и социальная реформа». Карл, со своей стороны, усиленно работал над другой статьей, хотя еще не решил, станет ли ее публиковать; он собирался выводы немецкой философии, в частности, концепт, находящийся в центре гегелевской мысли — «отчуждение», применить к экономике, то есть он заговорил о социально-экономическом отчуждении.

Все еще считая Фейербаха «единственным мыслителем, совершившим настоящий переворот в теории», он вернулся к Гегелю. Перечитал некоторые позабытые пассажи учителя своей юности и углубил два ключевых термина его философии, до сих пор остававшиеся в тени, — «отчуждение» и «инверсия». Он самостоятельно проводит идею о том, что «отчуждение» — это процесс, в ходе которого дух отделяется от самого себя, чтобы попытаться найти себя и вернуться к себе; действует против себя, чтобы осознать самого себя. С другой стороны, как и Гегель, Маркс полагает, что философия — по определению «инверсия» здравого смысла и что, таким образом, она устанавливает близкое родство между разумом и его противоположностью — безумием. Значит, истинное единство неразделимо с процессом расчленения, безумие — условие истинности существования. Именно отчуждение переживает Карл в тот момент. И так же, как Гегель в пору работы над «Феноменологией духа», Карл погрузился в «Племянника Рамо» Дидро в переводе Гёте; в этом оригинальном, эксцентричном человеке он увидел самого себя стоящим на социальной и интеллектуальной обочине французского века Просвещения, потрясшим устои морали и ценности здравого смысла. Много позже Маркс пришлет Энгельсу экземпляр «Племянника», подчеркнув в нем множество отрывков.

В письме Фейербаху от 15 мая 1844 года Арнольд снова тревожится по поводу Карла: «Он много читает. Работает невероятно напряженно. У него есть талант критика, что порой вырождается в чистую игру диалектики, и он ничего не может закончить, бросает каждое новое исследование, чтобы погрузиться в очередной океан книг. Он раздражен и груб как никогда, особенно когда довел себя до болезни, потому что все работал и не спал три или четыре ночи». Он добавляет: «По своим способностям к науке он целиком и полностью принадлежит германскому миру, но своим революционным образом мыслей исключает себя из него».

Карл интересуется всем, в особенности (и всё больше и больше!) техническим прогрессом. Увлеченный первыми возможностями использовать электричество (для освещения нескольких улиц), он с восторгом узнал о том, что 24 мая 1844 года Самуэль Морзе испытал телеграфную линию, установив связь между Вашингтоном и Балтимором. Он увидел в этом предвестие перемен в капитализме — электричество создаст более мобильные средства сообщения и увеличит производительность труда.

Как и многие его современники, он был шокирован 6 июня того же 1844 года избиением силезских ткачей, восставших против своих работодателей. Ему, как и многим в Европе, это событие позволило понять, что рабочие могут восстать и сами, нимало не нуждаясь во вдохновителе или вожде. Бальзак говорил о «современных варварах, которых новый Спартак, наполовину Марат, наполовину Кальвин, поведет на штурм гнусной буржуазии, которой досталась власть». В тот же момент Энгельс заявил о своем восхищении ирландскими рабочими, добавив: «С несколькими сотнями парней их закалки можно было бы перевернуть Европу!» Руге, отрицавшему важность этого происшествия, Карл повторял: «Без революции социализм не может стать реальностью».

В начале лета 1844 года Карл отправил жену с дочерью в Трир, показать бабушке внучку. Там Женни увиделась с Эдгаром, своим любимым братом, только что получившим диплом юриста в Бонне и занявшим в родном городе скромное место чиновника. Карл, оставшись один в Париже, читает, пишет, делает заметки, пока еще не решаясь выбрать сюжет для книги. После событий в Силезии он хотел объединить социальную и политическую борьбу на местах с мировыми экономическими целями. Таким образом, он понемногу отдалился от «критического» материализма Фейербаха и пытался лучше постичь положение рабочего класса. Но он понимал, что для этого его философской начитанности недостаточно, гегелевские концепции тут ему не помогут, а то, что он читал по экономике, чтобы написать статью о расхитителях леса в Пруссии, чересчур поверхностно. Он углубился в систематическое изучение тех великих теоретиков классической экономики, к которым еще не обращался.

Маркс читал Уильяма Годвина, который полагал, что наши общества больны частной собственностью: «Пороки нынешней системы собственности исчезнут в обществе, где все в равной мере будут пользоваться дарами природы». Читал Томаса Спенсера и Уильяма Огилви, согласно которым частная собственность на землю «веками посягала и препятствовала счастью человечества в гораздо большей степени, чем тирания королей, обман священников и крючкотворство законников». Он открыл для себя Франсуа Кенэ, который в своей «Экономической таблице» развил теорию деления общества на классы в зависимости от источников доходов и их роли в приращении «чистого продукта»: «Нация состоит из трех классов граждан: класса производительного, класса собственников и класса бесплодного». Читал Орэ, который видел в промышленной прибыли часть стоимости, украденной у трудящихся: «Труд — единственная основа собственности и, по сути, любая собственность — не что иное, как накопленный труд». Читал Джона Стюарта Милля, который тоже полагал, что богатства распределяются несправедливо, даже если «объяснение этой несправедливости заложено в исторической случайности, а не в самой природе капитализма».