Семь песков Хорезма - Валентин Рыбин

Хивинцев вместе с товарами на полтора миллиона рублей взяли под стражу, а Аллакули-хану послали ультиматум: «Не отпустишь из неволи всех русских пленных — не видать тебе твоих купцов!»

Хан дрогнул — прислал двадцать пять пленников. Все они оказались людьми старыми, прожившими в рабстве по тридцать-сорок лет Перовский рассудил; «Менять одного за одного было бы несправедливо!» Выслал в ответ всего пятерых хивинских приказчиков.

Аллакули-хан поразмыслил и в другой раз прислал тоже пятерых пленников.

Перовский разгневался: «Черта-с два с этого хана возьмешь! Так можно до ста лет торговаться!» Вновь написал письмо государю о необходимости похода на Хиву. И опять последовал отказ и совет дельный — обживать надобно киргизскую степь: постепенно постам и хуторам продвигаться к Аральскому морю.

Заложил тогда генерал-лейтенант Перовский военные укрепления в киргизской степи: одно на Эмбе, в пятистах верстах от Оренбурга, второе на Ак-Булаке — на сто семьдесят пять верст дальше, у озера Чушка-кель; одновременно форты на Каспийском море, в заливе Кайдак, на урочище Кизылташ. На оборонительной линии поселил казаков на станциях и названия им дал: Императорская, Наследника, Константиновская, Николаевская и Михайловская.

Укрепления заселены были небольшими гарнизонами, однако разбои в степи не прекратились. Исчезали часовые с постов, казаки на пути из Оренбурга на Эмбу, рыбаки на каспийских заливах. Весной киргизы угоняли крестьян с пашен. Обнаглели вовсе.

К богатым казакам на Урал посылали помещики своих крепостных — эти артели были под особым присмотром у аламанщиков. Как-то к преуспевающему хуторянину-казаку Зайчикову, занимавшемуся хлебопашеством и торговлей, пришла батрацкая ватага в сотню душ, в основном, молодые девки и парни из соседней Уфимской губернии. Рачительный хозяин специально для батраков соорудил на краю поля сарай для жилья. Разместились пришлые в нем, осмотрелись и вышли на покос хлебов. Ночью, когда уснули мертвецким сном, внезапно налетели степные разбойники выгнали нагайками всех в поле и увели в степь. Хозяин лишь в полдень поднял тревогу, когда от разбойничьей шайки и след простыл. Несколько дней потом рыскали по киргизским степям отряды уральских казаков, пы таясь напасть на след грабителей, но тщетно — вернулись ни с чем.

Доложили о случившемся генералу Перовскому — тот брови сомкнул в гневе, зубами заскрипел в кулаком по столу стукнул:

— Хватит терпеть! Кончилось мое терпение!..

Выехал генерал в Петербург, и через две недели предстал с прошением о необходимости воинского поиска в Хиву перед военным министром графом Чернышевым. Граф, выслушав Оренбургского военного губернатора, с сомнением усмехнулся, губы скривил, руками развел театрально. Всем своим видом выразил, что разговор этот доставляет удовольствие точно такое, если бы он говорил не со сведущим в важных государственных делах, а каким-нибудь гимназистом или кадетом. Перовский уловил это и тоже принял соответствующую позу. Подошел к окну, отодвинул тяжелую зеленую штору, открывая вид на главный портал Зимнего дворца и Александровскую колонну. Сказал с сожалением:

— Велика Россия, и могущество ее велико, а справиться с рабовладельческой Хивой не может.

— Да уж такова она, Хива, словно старая ведьма пыхтит, ворчит и злобствует посреди необъятных пустынь, — иронизируя, с некоторым высокомерием заговорил Чернышов. — С Каспия к ней не подступиться: две недели надобно по безводным пескам идти, а от Оренбурга втрое дольше. Колодцев на пути маловато, и все маловодные. Роту или батальон еще можно напоить из такого колодца. Но ведь на Хиву идти — несколько полков надо с собой брать, тысяч пять лошадей, тысяч двадцать верблюдов. И всей этой скотине воды подавай, иначе подохнет.

— Зимой идти надо, когда в степях снега много, — возразил Перовский. — Снеговой водой можно стотысячное войско напоить.

— В зиму пойдешь—весь отряд заморозишь и сам Богу душу отдашь, — строже заговорил Чернышов.— Или неизвестно тебе, Василий Алексеевич, какие крутые бураны свирепствуют в киргизской степи?

— Известно, — согласился Перовский. — Однако в двадцать пятом году генерального штаба полковник Берг именно зимой прошел от Мангышлака до Усть-Юрта, и ничего—не замерз.

— Берг не войной ходил в Хиву, а на съемку местности близ Арала. Он хану войной не грозил. А коли дошло бы дело до сечи, потерял бы весь свой отряд полковник Берг.

— Я решительно не понимаю вас, ваше превосходительство! — вспылил Перовский. — Не одна война не обходится без риска, и война с Хивой была бы не исключением. Вы же не хотите рисковать ничем!

— Хорошо, когда риск оправдывает дело, — хладно кровно, без тени неудовольствия, продолжал Чернышов.

— В данном же случае рисковать нет никакого смысла. Наши прошлые столкновения с Хивой говорят об этом... Давайте-ка вспомним хотя бы поход атамана Нечая на Хиву. Дошел сей атаман до Ургенча, напал на ханский дворец, гарем его даже растрепал, воспользовавшись тем, что хивинский хан на войне с Бухарией. А как донесли хивинскому хану, что русские казаки гарем его распотрошили, — бросился он за Нечаем в погоню, настиг, всех поубивал, и самого Нечая тоже... Или поход князя Бековича-Черкасского...

— Ваше превосходительство, — перебил графа Перовский. — Считаю уместным в таком разе напомнить вам завещание Петра Великого. Умирая, Петр Алексе евич просил потомков отомстить за смерть Бековича и всего отряда, погибших от сабель хивинских.

— Ах, Василий Алексеевич, — оскорбился Чернышов.

— С вами в примирительном тоне никак говорить невозможно. В конце концов, если вас и эти доводы не убеждают, то давайте вспомним об англичанах. Лондон всякий наш шаг в сторону Хивы рассматривает как очередную угрозу Британской Индии. Если бы даже я поддержал вас, то все равно вы осеклись бы на министре иностранных дел. Уверяю вас, что любезнейший Карл Васильевич из-за осторожности перед англичанами и разговаривать с вами о походе на Хиву не станет. Так что прошу вас, давайте прекратим на этом разговор о Хиве. Честь имею.

Перовский откланялся и вышел.

Через несколько дней на балу в Зимнем дворце, когда Перовский с группой военных стоял, наблюдая за прибывающей великосветской публикой, на площадке парадной лестницы появился государь император. Как всегда его сопровождала свита приближенных, среди которых мелькали лица и фраки иностранных посланников. Он скользил пустым взглядом по живым шпалерам многочисленных господ, вытянувшихся вдоль сверкающих стен залы Казалось, государь, видя всех сразу, не видел в отдельности никого. Но это было не так. Шествуя, он вдруг останавливался и заговаривал с кем-нибудь — при этом по лицу его скользила снисходительная улыбка. Перовский, следя за государем решил непременно попасть в поле его зрения, и тогда самодержец не пройдет мимо. Он увидел, как Николай Павлович остановился, принимая приветствие Чернышева, и тотчас приблизился. Царь, увидев его, благосклонно улыбнулся и дал знак рукой, чтобы Перовский подошел.

— Давно ли в Петербурге, друг мой?

— Несколько дней, ваше величество. Приехал по хивинским делам. Хан Аллакули опять принялся за старое. Раньше хоть поодиночке наших людей в рабство таскал, а теперь артелями.

— Как тебя понимать? — насторожился царь. Перовский коротко рассказал о случае на усадьбе казака Зайчикова, попросил озабоченно:

— Пора, государь, ей-богу, пора собираться на Хиву, да вот граф Чернышов никак решиться не может.

Царь поинтересовался у военного министра о причинах отказа. Чернышов заговорил о больших расходах, об англичанах, и вновь, как у себя в кабинете, возбудил горячую натуру Перовского.

— Ваше величество, — прервал речь военного министра Перовский — Я принимаю эту экспедицию на свой страх и на свою личную ответственность.

— Когда так, то с Богом.— Царь улыбнулся и, приподняв высоко подбородок, пошел дальше.

Слово государя немедля обрело форму приказа: уже через несколько дней по хивинскому вопросу был создан особый комитет, в который вошли Нессельроде, Чернышов и Перовский. На заседании комитета 12 марта 1839 года, в обстановке строжайшей секретности, было решено под предлогом посылки ученой экспедиции к Аральскому морю отправить на Хиву пятитысячный отряд. В случае удачного похода и взятия Хивы — хана сместить, заменить его надежным султаном из киргизов-кайсаков, упрочить порядок сношений с Хивой, освободить всех пленных и предоставить полную свободу русской торговле...

Вернувшись в Оренбург, Перовский занялся формированием отряда. Полетели во все полки и казацкие сотни депеши о вызове офицеров в штаб командующего, о формировании отдельных батальонов. Все лето проходили военные учения. На Эмбу и Ак-Булак отправились съемочные отряды под командованием полковника генштаба Гекке. Ранее созданные там укрепления были обустроены по всем правилам фортификации, хотя по возвращении в Оренбург Гекке доложил на военном совете, что места, рекомендованные под форты полковником Федором Федоровичем Бергом, крайне неудобны для размещения войск. Местность сплошь солончаковая, лишена растительности, а главное, мало воды. Присутствовавший на этом совете генерал-майор Станислав Циолковский со знанием дела отметил: