Адам и Отка - Богумил Ржига

Тётка, конечно, не забывает и о себе. Точнее сказать, о своём будущем малыше. Она покупает серую коляску на высоких колёсах с непромокаемым матрасиком. Но самое интересное, при каждой покупке тётя жаловалась на дороговизну, а когда покупала коляску — выложила уйму денег без малейшего размышления, даже с довольной улыбкой. Правда, ребята всего этого уже не заметили: от хождений по магазинам они совсем выбились из сил. Адам даже почувствовал голод. И не какой-нибудь обычный голод, а такой, при котором подводит желудок. Отка сразу заметила это — уж как-никак, а Адама-то она знает — и сказала тётке, что Адаму хочется есть.

— Ах, боже мой, — засмеялась тётка, — да пойдёмте куда-нибудь зайдём!

В кафе самообслуживания каждый из них взял в руки жёлтый поднос, и они встали в очередь. Сначала взяли себе булки. Отка две, Адам целых пять штук, а тётя Яна только одну. Пока подошла их очередь и на подносе появилось по порции сосисок, Адам три булки уже съел. Всё правильно. Теперь на каждую сосиску было по булке. Уж что другое, а считать Адам умеет. И вдруг к тёте подходит пожилая дворничиха в оранжевой кофте:

— Пани, а где ваш ребёнок?

Тётка пугается и тотчас же начинает искать детей. Но Отка спокойно ест свою сосиску, а Адам давно уже всё съел. Но сидит рядом.

— У вас коляска пустая.

— Ах, вот что, — наконец-то понимает тётка и облегчённо вздыхает. — Да мы её только что купили. Малыша у меня пока ещё нет.

— Ну тогда ладно, — говорит дворничиха, — а я уж было испугалась, не случилось ли чего с ребёнком?

Отка звонит в дверь барышне Терезе. Она несёт письмо, которое утром доверил ей почтальон. Срочное письмо. Барышня Тереза давно должна бы получить его, да только её всё не было дома. И Отка тут уж ничего не могла поделать.

Теперь барышня Тереза слегка выглядывает из двери, показывая только голову с серебряными волосами. На ней стираное домашнее платье, а этого никто не должен видеть, потому что барышня Тереза всегда хочет быть очень красивой.

— Барышня Тереза… — пищит Отка.

— Ах, это ты, — смеётся Тереза и приглашает Отку войти.

Гостья совсем маленькая, и ей можно показаться в любом виде. Отка озирается по сторонам, но соблюдает приличие. Всюду фотографии киноактрис и киноактёров. Они улыбаются ей со стола, со шкафа и стен. Только Отка этих кинозвёзд не знает. И думает, что всё это родственники Терезы.

— Я принесла вам письмо.

— Давай, — говорит барышня Тереза.

Она разрывает конверт, быстро читает, но чем дальше, тем больше хмурится. Наконец она комкает письмо, по ней видно, как она сердится!

— Больше никуда с ним не пойду.

— С кем?

— Да вот с тем человеком, что написал мне письмо.

— А почему? — испугалась Отка. Ей очень неприятно, что она принесла плохое письмо. Но ещё больше неприятно, что Тереза не хочет больше никуда с этим человеком пойти. Отка любит, когда у всех всё в порядке.

— Когда я где-нибудь бываю, каждый знает, где я. Только он один не знает.

— А может, и знает, — защищает его Отка.

— Нет, не знает, — сердится Тереза. — Он всегда и везде спит: и в кино, и в кафе, и в трамвае.

— А вам что же, приходится его будить?

— Да, приходится.

— А может, он ходит в ночную смену?

— В какую там ночную, ведь он — монтёр.

— Ну, тогда я вас понимаю, — соглашается наконец Отка.

— Ну вот, — улыбается Тереза. — Значит, никуда с ним не пойду. И всё.

— Но, барышня Тереза…

— Тебе что, Отка?

— А не будет вам скучно?

— Не бойся, Отка, уж как-нибудь развеселюсь.

Снова вечер, дети засыпают на своих диванах, тётка ушла в ночную смену в своей серой форме. В ней она похожа на мужчину. С улицы раздаются тоненькие трамвайные голоса, где-то за стеной нежно бьют часы пана Венцла, торопят время, которое и без того никогда не останавливается.

— Адам… — шепчет Отка.

— Чего тебе?

— Расскажи что-нибудь.

— Что?

— Да хоть что-нибудь. Я сама не могу ничего вспомнить.

— Ну вспомни, как у нас в деревне идёт дождь.

— Я как раз это и хотела…

— Сначала одна капля упадёт на трубу, потом другая — на порог, немного погодя — на крышу, затем — на оконное стекло. Это дождь пробует, куда ему лучше падать. Вот и посылает свои капли на нашу избу, на двор, на сад, семнадцать тысяч капель. А потом всё падает, и падает, и падает: тра-та-та-та-та-та-та…

— А нас он где застаёт?

— Мы сейчас дома, только мне надо во двор.

— Ты шапку возьмёшь?

— Да, беру.

— Адам, а дождь уже больше не идёт?

— Падают последние капли, дождь кончился.

— У нас есть, куда дождю падать, правда?

— Да, конечно. На траву, на листья, на забор, на двор.

— А здесь, в Праге, и падать некуда, правда?

— Есть, тоже есть, только здесь каждая капля обо что-нибудь да разобьётся. Но ты уж спи.

Отка закрывает рот и глаза. Ей и вправду хочется спать, только глаза почему-то всё открываются. А что это за сон с открытыми глазами? Вовсе и не сон. И что может тогда присниться? Ничего. Сон снится только во сне, когда никто ничего не видит. И Отке приходится развлекать себя, раз уж она не спит и раз уж ей ничего не снится.

— Адам…

— Что тебе?

— Адам, ты ещё минутку не засыпай.

— Ну что, рассказать тебе теперь, как падает снег?

— Нет, а то мне самой станет холодно. Ты лучше скажи, как тётя Яна наперёд может знать, что у неё будет именно мальчик? Ну, как это она может знать?

Адам задумывается, ему не хочется Отку разочаровывать, но он понимает, что объяснить это выше его сил.

— Ну, не знаю… — признаётся он через минутку.

А Отка очень рада, что и Адам ничего не знает.

Утром ребята встают, а тётя ещё блаженно спит. Ей надо наверстать то, что пропустила она ночью. Ведь ночной сон не обманешь. Дети это понимают и не собираются тётку будить. Адам берёт гантели и упражняется: раз-два, раз-два. Он прямо чувствует, как у него нарастают мускулы. Теперь ему не страшно повстречать Шару, этого противного мальчишку. Адам сам первый может кинуться на него и поддать ему жару. Только Шары поблизости нет, а у Адама уже начинают болеть от гантелей руки. Из кухни появляется Отка и говорит:

— Умойся и получше причешись.

— А зачем?

— Пойдём в город.

— Как же мы пойдём, ведь тётя Яна спит.

— Поэтому и пойдём. Мы должны купить ей какой-нибудь подарок. Она-то нам вчера сколько всего подарила.

— Понятно. Значит, и нам надо что-нибудь ей подарить, она такая добрая.

— Хорошо, пошли.

И вот Отка с Адамом сами отправляются в город. У Адама десять крон, потому что мать посчитала, что мальчику не так нужны деньги, как девочке, у Отки — двадцать крон. За тридцать крон уже можно кое-что купить, не так ли?

Но едва дети вышли на улицу, как Отка испугалась.

— Что же нам делать? Видишь, и без нас сколько здесь народу!

Но на улице и для них места хватило. Только вот куда идти? Адам идёт впереди, Отка сзади, останавливаются они только около витрин и всё приглядываются, где что продают. Решили положиться на случай, может, увидят всё-таки что-нибудь подходящее для тёти или для маленького Влади.

И так оказались они у витрины детского магазина. Сразу всё было решено. Они купят ботиночки для маленького Влади, шерстяные ботиночки, которые можно завязывать вокруг ножек. Стоят они всего шестнадцать крон, значит, можно купить. Адам, тот отдаёт свои десять крон, а Отка — остальное. Она, конечно, понимает, что у Адама, собственно, не остаётся ни кроны, и потому предлагает в любое время дать ему в долг. Но Адам отказывается, он даже очень рад, что может больше не думать о деньгах. Отка в восторге от его великодушия и раздумывает, как же его всё-таки за это вознаградить.

— Знаешь что, — говорит она с милой улыбкой, — я сначала хотела отдать тёте эти ботиночки сразу.

— Ну и отдай, — не понимает Адам.

— А теперь сделаем по-другому. Мы ботиночки разделим, ты отдашь один, а я — другой.

— Ну, как хочешь.

— Тогда у тёти от каждого из нас будет по ботиночку и она будет знать, что мы о ней и о Владе думаем оба.

Улицу переходили малыши из детского сада. И тут всё остановилось. Машины, трамваи, пешеходы и даже Адам с Откой. Малышей было не так уж много, но шли они очень шумно. Все что-то говорили, кричали, визжали. И все дети почему-то были на одно лицо: трудно было даже понять, где мальчик, а где девочка. Может, потому, что на них была одинаковая одежда, а может, и действительно они были похожи.

Адам наблюдает за Откой. Та смотрит на детей широко раскрытыми глазами, вытягивает губы, смеётся, подпрыгивает, что-то кричит и вообще ведёт себя так же точно, как проходящие мимо малыши. Да и платье на ней подобающее, словно сшили его для Отки именно в этом детском саду.