Кондотьер - Макс Мах

Сааб свернул направо.

«Время пошло!»

Взрыв она услышала как раз на повороте, а в следующее мгновение — оказавшись в створе Вяземского переулка — увидела и его «причину». Источник многих огорчений Российского флота все еще стоял посередине проезжей части с трубой противотанкового гранатомета на плече.

«Ну, не мне его судить…»

Гранатометчик отбросил дымящуюся трубу и упал на асфальт, поспешно откатываясь в сторону, а к особняку, скрытому от Натали высокими деревьями уже бежали люди с десантными автоматами и штурмовыми винтовками. Немного. Человека три, но из подъехавшей с противоположной стороны Волжанки тут же выскочили еще двое.

— Внимание! — крикнула Натали, нажимая на газ.

— Готов! Готов! — раздалось из-за спины, где сидели десантники.

Машина рванула вперед, резко, почти мгновенно сокращая дистанцию.

— Пошли! — Натали резко затормозила, разворачивая машину юзом поперек переулка, распахнула водительскую дверцу и рывком вылетела наружу.

За деревьями — на территории базы Флота — и в переулке уже вовсю стреляли. Слышны были автоматные очереди, трескучие пистолетные выстрелы, громыхание штурмовых винтовок.

Перекатившись через плечо, Натали почти сразу увидела первую цель. Оказывается, на противоположной стороне переулка у флотских тоже был припасен сюрприз. Из скромного, нежилого на вид домика, спрятавшегося за живой изгородью — сирень, надо полагать, — начали стрелять, едва она успела выскочить из Кокера. Первая пуля разбила стекло в задней левой дверце, — десантник едва успел покинуть салон автомобиля — вторая ударила в асфальт недалеко от того места, куда приземлилась Натали.

«Вот же!..» — она вскинула автомат и дала очередь. Короткую и неприцельную, но ничего более разумного она сейчас все равно предпринять не могла. Выстрелила, откатилась, выстрелила еще раз. Метнулась вперед, в мертвую зону, лежа на спине, выхватила из кармана гранату, выдернула чеку, произнесла мысленно «раз-два-три» и швырнула гранату навесом через голову, через кусты.

Рвануло почти сразу, и несколько осколков с неприятным шорохом прорубились сквозь живую изгородь над головой Натали. Тзень — один из них распорол капот автомобиля, джирк — другой разрезал дорожное покрытие в полуметре от ее ноги.

«Могло быть и хуже!» — она вскочила на ноги и полоснула длинной очередью по окнам, а потом — когда магазин опустел — уронила шмайсер под ноги и выхватила из кармана вторую гранату. Рычаг она снова держать не стала, а просто выдернула чеку и швырнула стальной шар в разбитое окно. Времени на маневры, таким образом, не осталось, но ей и не надо было. Она упала под кусты, переждала взрыв, сменила в автомате магазин и рванула вслед за атакующими туда, где должен был находиться Генрих. Но здесь ей и делать-то ничего не пришлось. Она шла вслед за диверсантами Генриха, а те за своей спиной живых не оставляли. Единственный раненый, встреченный Натали, был из «своих», и другой «свой» как раз оказывал ему первую помощь.

— Стреляют! — прохрипел Генрих, стараясь подавить тошноту и встать на ноги. Со скованными руками это и вообще непросто, со звоном в ушах и болью в паху — и того сложнее.

— Молчать! — бросила ему Ольга.

Таким тоном отдают приказы псам. «Лежать», «стоять», «подать голос». Скверный тон, но ей, и в самом деле, было не до Генриха. Стало вдруг, и не ей одной. Зарецкий тоже вскочил и даже револьвер из наплечной кобуры вытащил, словно, собрался воевать.

«Ну, ну…» — Генрих сумел-таки встать на колени и, опершись на руки, начал понемногу приподыматься, но в этот момент вдребезги разбитое выстрелом зеркало с треском обвалилось на пол, и из открывшегося провала раздался властный голос.

— Не дури, мужик! — сказали из мглы по-немецки. — Ствол брось, руки подними! И вы, барышня, руки тоже покажите, пожалуйста.

И тут же раздался выстрел. Генрих оглянулся через плечо и успел увидеть, как падает спиной вперед здоровенный охранник, так и не выпустивший из руки какой-то длинноствольный револьвер.

— Я же сказал, не дурить!

Зарецкий ситуацию оценил правильно. Револьвер бросил на пол, правда, недалеко — видно, все еще на что-то надеялся — и поднял руки, поворачиваясь к разбитому окну лицом.

— Просто для сведения, — сказал он ровным, пожалуй, несколько утрированно спокойным голосом, — вы только что совершили целый ряд уголовных преступлений, караемых по законам империи…

— Заткнись! — а вот этого голоса Генрих здесь и сейчас услышать, никак не ожидал. — Генрих, ты как?

— Скорее сяк, чем как, — тяжело выдохнул он, выпрямляясь. — Но жив, и это радует!

— Меня тоже! — Наталья впрыгнула в комнату, качнулась на высоких каблуках, но устояла. В одной руке Стечкин, в другой — браунинг FN. — Здравствуй, Ляша! Это она тебя так?

— А что видно? — непроизвольно опустил Генрих взгляд к ширинке.

— У тебя кровь из ушей идет, но я так понимаю, по яйцам тебе тоже досталось?

— У нас, в России, без этого никак! — улыбнулся Генрих, хотя какая уж там у него вышла улыбка, он не знал. Догадывался, что никудышная. — Не убивай… пока! — остановил он Наталью. — Людвиг ты там?

— Я здесь, — Людвиг вошел в комнату, как нормальный человек, через дверь.

— Что со временем?

— Его нет!

— Ну, вот, — обернулся Генрих к Зарецкому, морщась от боли в паху, — слышали? Нет времени.

— Я ничего не скажу!

— Тата, выстрели ему в колено, пожалуйста! — попросил Генрих и тут же раздался выстрел.

Зарецкий заорал и грохнулся на пол.

«Нет, не полевой агент, кабинетная крыса!» — оценил Генрих телодвижения капитана первого ранга и его беспомощный мат.

— Следующая пуля в живот, — Генрих не был уверен, что это сработает, но и не попробовать не мог. — Кто приказал произвести арест?

— Я…

— Наташа, в живот…

— Подождите! — взмолился Зарецкий. — Так дела не ведут!

— В кабинетах, — согласился Генрих, — а мы на фронте. Наташа…

— Адмирал Чаромный!

— Подожди, Тата! Пусть еще поживет. В чем смысл?

— Лаговского ослабить, — тяжело выдохнул Зарецкий, пытавшийся зажать руками рану, из которой хлестала кровь. — Без Карварского и Варламова, без их связей…

— Зачем это Адмиралтейству?

— Ассигнования на Флот, — объяснил Зарецкий. Он торопился, понимая, что его время уходит вместе с кровью. Лицо побледнело и лоснилось от пота, в глазах ужас. — Лаговский решил урезать ассигнования на сорок процентов и отменить большую кораблестроительную программу…

— Но я-то тут причем? — возмутился Генрих, обнаружив такую несусветную глупость там, где предполагал найти настоящее византийство — трехмерный заговор, спрятанный в другом, уже четырехмерном заговоре.

«Господи прости, они еще худшие идиоты, чем я думал! Вавилон, какой-то, а не Россия!»

— Вы наемник с дурной репутацией. На вас в контрразведке досье еще с сорок четвертого года заведено. И в нем меморандум Локшина…

— Да, да, — кивнул Генрих, — я помню: убийца, каторжник, государственный преступник… Вы, хоть понимаете, что вам теперь конец?

— Я…

— Ладно! — остановил его Генрих. — Она в курсе этих пакостей? — показал он на Ольгу.

— Да.

— Уходим! — приказал Генрих. — Этого оставить, — кивнул он на Зарецкого. — Дамочку берем. Ната, душа моя, врежь ей куда-нибудь побольнее, и тащи. Карварского оставьте здесь, пусть сам разбирается, и кто-нибудь снимите, наконец, с меня наручники!

Выглядел Генрих неважно. Даже хуже, чем в ночь после покушения. И это ему еще, считай, повезло. Ляша — сука, судя по всему, только разогревалась, объясняя «доходчиво», кто в доме хозяин. Вот когда и если, капитан-лейтенант Станиславская взялась бы за Генриха по-настоящему, тогда — ой. Минут через двадцать или через час, Генрих, наверняка, выглядел бы куда хуже.

«Или не выглядел вовсе. — Возможно и такое. — А еще контрразведка Флота! Упыри какие-то, других слов нет. Только мат!»

Но материться ей отчего-то надоело. Устала, наверное.

— Давай, оставим разговоры на потом! — Генрих открыл холодильник, заглянул, хмыкнул с удовлетворением и, вытащив бутылку водки, пошел из комнаты. — Заберусь сейчас в ванну, — сказал через плечо, — буду возвращать себе душевное равновесие.

Ушел в коридор, хлопнул дверью ванной комнаты.

«По сути, прав, но…»

Вот именно, что «но». Он ей ничем не обязан, скорее, наоборот. Она ему… Что ж, может быть, и обязана, однако никогда не признается. Ему уж точно, да и себе не следовало бы: чувство вины разъедает душу.

«А привязанность превращает в болонку!»

В гостиной нашлось подобие бара. Небогато, но не ужасно. Пожалуй, даже наоборот. Нынешняя конспиративная квартира удобствами не уступала апартаментам на Васильевском. Двухэтажный дом в Сосновом бору, прямо на краю того самого бора, на границе дюн. Из окон вид на море и лес, внутри скромно, но отнюдь не бедно. Чисто и уютно, по-домашнему опрятно, и, что называется, «на ходу».