Между Лондоном и Москвой: Воспоминания и последние записи - Иоахим фон Риббентроп

* * *

Осенью 1936 г. мы с женой собирали наши чемоданы для отъезда в Лондон. Поскольку здание германского посольства должно было перестраиваться, мы сняли небольшой частный дом будущего премьер-министра Чемберлена в Итон-сквере. В Лондоне мы были встречены германской колонией и множеством наших друзей.

Вскоре после моего прибытия меня принял в Букингемском дворце король Эдуард VIII для вручения верительных грамот.

К числу многих не соответствующих истине утверждений, распространяемых насчет моего мужа, принадлежит и история о том, что при вручении верительных грамот он будто бы приветствовал короля Эдуарда VIII «гитлеровским приветствием» (вытянутой вверх рукой. — Перев.). Распространение и всяческое повторение этого утверждения не прекратилось даже после того, как сам герцог Виндзорский[75] решительно опроверг его в своих воспоминаниях «История одного короля» (немецкое издание: «Eines Königs Geschichte». 1951. S. 411). В действительности же мой муж впервые воспользовался «германским приветствием» только при встрече с королем Георгом VI осенью 1937 г. по прямому распоряжению Гитлера.

Мне часто приходилось видеть, как легко из пустяков возникают всякие байки Так было, к примеру, во время одного приема в парке Букингемского дворца. Кораль Георг VI довольно долго беседовал с моим мужем, прохаживаясь с ним по поляне взад-вперед. Вдруг ко мне бросается возбужденный сотрудник нашего посольства и с упреком заявляет, что мой муж не смеет надевать шляпу, разговаривая с королем. Итак, казалось, рождается новый анекдот! Когда мы ехали домой, я спросила об этом мужа. В ответ он лишь сказал: «Если король под палящим солнцем просит меня надеть шляпу, я, разумеется, делаю это!»

При вручении моих верительных грамот король Эдуард VIII, одетый в адмиральский мундир и сопровождаемый министром иностранных дел Иденом, был исключительно любезен. Он расспрашивал меня о фюрере и в ясной форме повторил свое желание иметь хорошие германо-английские отношения. Это желание он высказал мне еще раньше, на одном приеме по случаю моего предыдущего визита в Лондон. Никто из нас не предчувствовал тогда, что этот столь популярный монарх вскоре отречется от трона. Правда, до нас дошло однажды, что своей речью, произнесенной перед рабочими Уэльса, он вызвал возмущение влиятельных английских кругов и что ему ставили в упрек его симпатию к Германии. Тем не менее считалось, что он пользуется огромной любовно английского народа.

Здесь я должен упомянуть о том, что Эдуард VIII к тому времени уже не раз показывал свое весьма дружественное расположение к Германии. Так, он тепло поддержал подготовленную мной встречу руководителей германской и английской организаций солдат-фронтовиков [первой мировой войны). По этому случаю он произнес речь, в которой высказал мысль: никто не способен содействовать развитию добрых отношений между Англией и Германией сильнее, чем люди, которые когда-то находились в окопах друг против друга. Речь эта привлекла к себе тогда большое внимание, тем более что английский монарх, как известно, с речами вообще-то выступает редко.

За этим поступком короля последовали тогда и дальнейшие взаимные поездки ветеранов первой мировой войны, несколько крупных митингов, на которых выступали руководители этих организаций в обеих странах, а также речь Рудольфа Гесса в Кёнигсберге. Эдуард VIII принял немецких ветеранов, а Адольф Гитлер — английских. Таким образом, это стало одной из актуальных тем тех лет. Двусторонние визиты ветеранов, а также основанное мной Германо-английское общество в Берлине с его многочисленными филиалами, и Anglo-German-Fellowship[76] в Лондоне, поставившие своей задачей заботу о развитии германо-английской дружбы, стали оказывать гораздо более широкое воздействие.

В том же духе в 1934–1938 гг. работало так называемое Бюро Риббентропа. В 1934–1936 гг. было положено и начало сотрудничеству с французскими союзами ветеранов первой мировой войны, проведено несколько встреч с ними. Французские бывшие фронтовики приезжали в Германию, а немецкие побывали в Париже, Вердене и других городах. Вместе с моим сотрудником Абецем был основан Франко-германский комитет, чтобы культивировать официозные и приватные отношения между обеими странами. По моей инициативе Германию посетили многие французские писатели, политики, ученые, представители финансового мира и военные. Абец двинул вперед и сотрудничество немецкой и французской молодежи. Бюро Риббентропа продолжало существовать в течение всего моего пребывания послом в Лондоне и сделало многое для того, чтобы сблизить общественное мнение обеих стран. Так, хорошо известный мне сэр Томас Бичем из Ковент-Гардена по инициативе любезной леди Канард дал концерт в Берлинской филармонии, на котором присутствовал фюрер. Затем Дрезденская опера гастролировала в Ковент-Гардене. Состоялись и выступления деятелей искусства в обеих столицах. Бюро Риббентропа, насчитывавшее всего нескольких сотрудников, действительно никогда не занималось ничем иным, как всеми мыслимыми путями культивировало «good will» («добрую волю») к сближению с народами Англии и Франции.

За несколько недель до отречения Эдуарда VIII от престола никакого особенного контакта с ним я установить не смог. Это не зависело ни от короля, ни от меня, события развивались слишком стремительно. Несколько раз я встречался с Эдуардом в обществе, но это происходило в довольно широком кругу, а потому беседы были весьма краткими. Доверительная беседа с королем, которую хотели устроить мои друзья, так и не состоялась. Каждый раз этому мешало что-нибудь непредвиденное.

Однажды я услышал от авторитетных лиц, что король заявил: коронация возможна для него только вместе с (американкой] миссис Симпсон. Из тех же кругов я узнал: если король будет упорствовать в своем желании, неминуемо возникнет кризис королевской власти. Я был весьма озадачен таким ходом событий, ибо знал, сколь своенравен Эдуард VIII, и боялся, что его намерение серьезно. Но влиятельные английские круги, считал я, всеми средствами воспротивятся этому — именно этого следовало ожидать, судя по всему, что доводилось мне слышать из самых различных лагерей. Чем же все это кончится? Начавшись в Канаде, в прессе возникла кампания против матримониальных намерений кораля. Говорилось, что доминионы не могут одобрить подобный брак. Публикуя такие сообщения, английская пресса сама быстро вела кризис к кульминации. Теперь уже сомнения больше быть не могло: судьба Эдуарда VIII как короля решена.

Удрученный этим, я сидел в небольшом рабочем кабинете в доме Чемберлена на Итон-сквер, где мы продолжали пока жить, и ломал голову над тем, нельзя ли еще что-нибудь сделать с целью повлиять на ход событий. Эдуард VIII показал себя возможным поборником германо-английского взаимопонимания. Поэтому, естественно, в наших интересах было, чтобы он остался королем. Но что тут мог поделать иностранный посол? И все же я считал важным, чтобы немецкая пресса не заимствовала из английской сенсационные сообщения и ее порой весьма язвительные комментарии