Плотский грех - Колин Маккалоу

– Я знал это! Как его имя?

– В том-то и дело. У него есть имя, но оно как раз и означает «Джон Доу». Его зовут Не, а фамилия Известный.

– Вы шутите!

– Не-а. Нам о нем известно только, что он отец одного человека, и в метрике он значится как Не Известный.

– Круто! – изумился Хэнк.

Когда Кармайн приготовился уходить, художник преградил ему путь к двери, на лице его была написана смесь настороженности и решимости.

– Э… сэр… Кармайн?

– Да?

– Делия сказала, что вы живете на Ист-Серкл в доме с квадратной башней, это верно?

Глаза Кармайна блеснули. Он приготовился услышать какое-то предложение, настолько же своеобразное, насколько экстравагантное.

– Выкладывай, Хэнк, – улыбнулся он.

– Ну, дело вот в чем… э… после полуночи, когда все огни, кроме тех, что горят постоянно, выключены… и нет ветра, вода в гавани, как зеркало, и тепловая электростанция на Оук-стрит пылает огнями… э… это великолепно!

– Я заметил этот феномен, – серьезно сказал Кармайн.

– Сэр… Кармайн… если я буду тише воды, ниже травы, нельзя ли мне прийти к вам во двор после полуночи и зарисовать все огни на воде? Пожалуйста.

– Тебя это заводит?

– Как вид Сатурна с одного из его спутников!

– С некоторыми поправками, – сказал Кармайн. – Прежде всего, в доме есть питбультерьер и тебе придется хорошенько с ним познакомиться. Во-вторых, если ты разместишься на террасе, примыкающей к моей задней двери, то получишь самый лучший вид. Так что я предлагаю вам с Делией в субботу вечером около восьми принести ко мне китайской еды. Мы поедим, ты сможешь познакомиться с псом Фрэнки и котом Уинстоном, посмотреть на мою террасу, и если ночь будет подходящей для твоих нужд, рисуй, сколько хочешь.

После чего он ушел, оставив Хэнка стоять с разинутым ртом, не в силах поверить своей удаче. Художник наблюдал вид с самого Ист-Серкл во время одной из двух своих ночных вылазок, был сражен этим видом наповал, затем понял, что с общественной земли нет четкого обзора того, что из кусков воссоздавалось в его воображении; лучше всего для этого подошла бы земля, принадлежащая дому с высокой квадратной башней. Когда он рассказал об этом Делии, она сообщила ему, что там живет ее босс Кармайн Дельмонико, который как раз вернулся из Калифорнии, и подбила его обратиться к Кармайну с просьбой.

Чего Хэнк никак не ожидал, так это такого сердечного ответа; до сих пор жизнь не была слишком добра к Хэнку Джонсу, типичному приемышу, с жилами достаточно крепкими, чтобы не только выжить в системе, но и что-то от нее получить.

Черт! Когда картина будет закончена, он подарит ее Кармайну на условиях, что сможет продемонстрировать ее на своей первой выставке.

Настало время повидаться с комиссаром Джоном Сильвестри, который уединился на совещании с капитаном патрульных полицейских Фернандо Васкесом.

– Мы все обеспокоены ситуацией в Хартфорде, – сказал Сильвестри, когда Кармайн опустился в кресло.

– Есть какие-нибудь признаки того, что беспорядки докатятся до нас? – спросил Кармайн.

– Пока нет. У нас здесь не так много команчерос, как ты знаешь, а они-то и затевают беспорядки.

Кармайн усмехнулся в сторону Фернандо.

– Есть соответствующий рапорт?

– Почему ты всегда муссируешь мои бюрократические наклонности, когда знаешь, что они необходимы? – с оттенком сухой иронии осведомился Фернандо.

– Ты считаешься в отпуске или на работе? – спросил Кармайна комиссар.

– На работе, начиная с сегодняшнего утра. Твой новый художник большая находка, Джон.

– Мне его посоветовал взять Стэн Купински с кафедры анатомии Чабба. Он бы заработал целое состояние в рекламе, но у него к ней душа не лежит.

Трое мужчин погрузились в дискуссию о происходящем в Холломане. Город не располагал к активной деятельности организации «Власть черным!»[40], поскольку имевшиеся в нем два гетто находились на расстоянии двух миль друг от друга, разделенные деловой частью города и главным кампусом университета Чабба. Таким образом, они пребывали, скорее в состоянии вражды, чем в состоянии сплоченности. Испанский же элемент был немногочислен и пока что не заражен напастью более крупных городов – свирепыми латиноамериканскими бандами.

Итак, похоже было, что в Холломане, в отличие от Хартфорда, август, скорее всего, пройдет вполне спокойно.

– Хорошо, – сказал комиссар и закрыл заседание.

Четверг, 14 августа 1969 года

Кармайн упаковал в портфель все, что, по его мнению, могло понадобиться: копии сделанных Хэнком Джонсом портретов Джона Доу Третьего, Джона Доу Четвертого, Джеймса Доу, Джеба Доу и гипотетического Доу Желанного. К ним он прибавил копию очищенного портрета Не Известного и тот же самый портрет со зрачками, уменьшенными, как при дневном освещении, что позволяло видеть широкие ярко-синие радужки глаз. Имелось также два фотопортрета Фенеллы: погрудный портрет, копия того шедевра, что висел над главной лестницей, и черно-белая работа знаменитого Ричарда Аведона. И еще была фотография доктора Нелл из ее полицейского досье. Полицейских досье было пять, от ее исчезновения в 1925 году и до презумпции ее смерти в 1933-м. Кармайн сомневался, что в полицейском управлении Холломана нашлось бы еще дело, столь богатое наглядными изображениями. Мистер Джон Апкотт должен был принести материалы из своей адвокатской фирмы, но среди подобных документов фотографии, как правило, отсутствуют.

Апкотт ждал у здания фирмы с толстым портфелем и большой сумкой свежих бубликов с изюмом и, выложив свой груз на заднее сиденье любимого кармайновского «Форда Ферлейна», сам уселся впереди рядом с детективом.

– Я полагаю, вы никогда не получаете штрафного талона, даже в этом огромном танке, – сказал он, наслаждаясь потоками холодного воздуха.

– Нет, если только коп, который его выписывает, не хочет провести конец своей карьеры где-нибудь у черта на рогах.

– Простите мое любопытство, но где это место с точки зрения полицейского управления Холломана?

Кармайн сверкнул в его сторону белозубой улыбкой.

– В полицейском участке Северного Холломана – там никогда ничего не происходит.

– Что ж, капитан, я думаю, вы должны иметь некоторые приятные бонусы в вашей, как я подозреваю, паршивой работе. – Апкотт содрал с себя галстук и расстегнул ворот рубашки. – Слава богу! Мы с женой всегда ездим в отпуск в июне – так удобнее, потому что в это время больше людей отдыхает, но находиться в конторе в августе возможно только при наличии кондиционера. Я бы поставил кондиционер и у Розмари в приемной, вот только Мортимер Габлонски, наш старший партнер, и слышать об этом не хочет. Подчиненные должны страдать, говорит старый паразит.

– Означает ли это, что вы лично платите за свой комфорт?

– Да, и с радостью. Со Стейнами нет проблем, с ними уже все улажено. Морти в феврале удаляется от дел, после чего мы переезжаем в «Натмег-Иншуренс-билдинг» – полное кондиционирование, даже для Розмари.

– Дорогу к дому вашего отца сложно найти?

– Нет. Он на Инлет-роуд, на том конце, что возле мыса.

Затем они ехали в приятном молчании по покрытым листьями улицам Кэрью, свернули на Инлет-роуд и оказались в одной из прелестнейших, по мнению Кармайна, прибрежных деревушек, какими мог похвастать Коннектикут – безмятежно идиллической, хорошо ухоженной, со старомодными магазинчиками и богатыми особняками. На этом фоне резко выделялась только одна многоквартирная высотка, которая так огорчила местных жителей, что они немедленно запретили всякие постройки выше двух этажей.

Джон Апкотт-старший жил всего в трех домах от парка, который составлял мыс Басквош, в белой «солонке с крышкой»[41]. У нее были темно-зеленые ставни и крыша, покрытая кровельной дранкой. Дом стоял в окружении обширного тщательно ухоженного сада площадью в полакра, единственными древесными растениями в котором были несколько кустов кизила и великолепная североамериканская береза с четырьмя стволами, а главным украшением – клумбы с розами. Владелец явно страстно любил розы.

Сын выглядел старше отца, которым определенно восхищался и которого явно обожал.

– Называйте меня Джек, – сказал Аппкот-старший, обмениваясь с Кармайном рукопожатием.

Старик был ниже ростом, чем сын, и в гораздо лучшей форме: плоский живот, широкие плечи, гибкие движения. Великолепная голова с белокурыми волнистыми волосами, красивое лицо, наделенное парой постоянно смеющихся зелено-голубых глаз, устоять перед которыми удавалось лишь немногим женщинам. Что за львом на юридическом поприще был он, вероятно, в свое время! Жаль, что в годы его молодости было так мало дам-адвокатов; он бы пользовался неизменным успехом. Хотя, наверное, он и так своего не упускал. Кармайн завязал себе узелок на память: порасспросить судью Твейтса – эти двое определенно обожали друг друга.