Плотский грех - Колин Маккалоу

– В девятьсот двадцатом году? Нет, – перехватил инициативу Ра. – К тому времени мой отец прочно обосновался в Малом Басквоше – еще с девятьсот восьмом года, когда Антонио Третий купил два автомобиля и нанял моего отца в качестве шофера и вообще слуги, выполняющего все виды работ. Его звали Айвор Рамсботтом – неудивительно, что я счел разумным сменить имя! Антонио Третий был настоящим брюзгой, ненавидел весь мир, но любил Айвора. Айвор стал верным и преданным слугой. Антонио полагался на Айвора во всем – от управления прислугой до обихаживания доктора Нелл, словно некая причудливая мамаша. Из чего мы с Руфусом заключили, что Антонио Третий обещал упомянуть его в своем завещании. И он его действительно упомянул! Только не так, как тот рассчитывал. Ему завещалось на правах аренды владение Малым Басквошем до конца жизни доктора Нелл.

– Так что в двадцать пятом, когда она исчезла, его право аренды повисло в воздухе? – спросил Кармайн.

Руфус закончил приготовление незатейливого ленча и сел за столик рядом с Ра.

– Беда в том, – сказал он, отпивая воды, – что нас с Ра тогда еще не было на свете. Ведь мы родились второго ноября двадцать девятого года, в один день.

– День поминовения всех усопших, – заметил Кармайн.

Глаза Ра заплясали.

– Это так же скверно, как Хэллоуин? – спросил он.

– Для католика, я думаю, это был хороший день, но мрачный.

– Хороший, но мрачный, – торжественно повторил Ра. – На нас это не похоже.

– Разве Айвор не валлийское имя? – поинтересовался Кармайн.

– Не знаю. Знаю только, что предки Айвора были русскими – я имею в виду настоящих русских, а не захватчиков из степей. Его брак был позорным, с моей точки зрения, хотя я не помню своей матери. Иви ее помнит. Мама была шведкой по происхождению, чрезвычайно высокого роста, но позор заключался не в этом. Она была придурковатой женщиной, и Айвор это знал. Зачем он на ней женился, понятия не имею, и Иви не в курсе. Дети родились нормальными, поэтому если с ней самой что-то и было не так, оно не перешло дальше, по крайней мере в нашем поколении. Тем не менее это определенно отвратило нас с Иви от брака и произведения на свет детей.

– Когда умерла ваша мать, Ра?

– В тридцать первом году, упав с главной лестницы Басквоша. Иви говорит, она плохо владела своим телом.

– А Айвор? Что случилось с ним?

– Он умер в тридцать четвертом, – сказал Ра задумчиво. – Странное дело. Он не был стар – лет пятьдесят, не больше, – но после смерти мамы как-то зачах. Я имею в виду, он стал более пугающим, но менее заметным, если можно себе такое представить. Иви приняла на себя главный удар, а меня Фенелла еще раньше забрала воспитываться с Руфусом. Хотя доктор Нелл и ее отец любили Айвора, мы, дети, от него просто цепенели.

– Сколько лет было Иви, когда он умер?

– Моя сестра болезненно реагирует на разговоры о своем возрасте, но я думаю, ей было по крайней мере лет десять, может быть, двенадцать.

Пора было сменить тему.

– Что представляла собой Фенелла? – спросил Кармайн.

– А, вы слышали противоречивые рассказы, – засмеялся Руфус. – Ангел или дьявол, да?

– Вы правильно поняли.

– Она была и тем, и другим. Если Фенелла вас любила, то лучшего друга и союзника вам не найти. Если вы ей не нравились, в любой момент ждите беды! Какую-то часть ее оскорбительной грубости я отношу на счет ее здоровья – должно быть, это ужасно, унаследовать столько денег, приумножить их, а затем из-за тяжелой болезни не иметь возможности позволить себе все, чего так хочется: объехать весь мир на океанских лайнерах, наслаждаясь дорогими винами и изысканными блюдами, и танцевать до упаду всю дорогу от Рио до Буэнос-Айреса. Она могла лишь показывать нам с Ра фотографии в книжках, и те были черно-белые. Я знаю, что любил Фенеллу.

– И я тоже, – сказал Ра.

– Вы оба считаете ее своей матерью?

На это они дружно и решительно ответили:

– Нет!

Что-то проявилось в выражении лица Ра – замешательство, озадаченность?

– Вопрос, Кармайн, если позволите.

– Конечно, не стесняйтесь.

– Во мне крепнет убежденность, что я вас видел, но не был представлен.

– Я пару раз забирал свою жену из магазина Ра Танаиса «Платья для высоких дам», – сказал Кармайн. – В ней шесть футов три дюйма, так что она одевается у вас.

– Ваша жена – Божественная Дездемона?

– Н-да.

– Капитан, у вас есть вкус! Дездемона самая царственная особа, какую я знаю. – Ухмылка исчезла с его лица. – Не в обиду вам будет сказано.

Кармайн смотрел на Ра кисло, но с огоньком в глазах.

– Я не обиделся. Продолжая тему царственных особ, Фенелла возражала против вашей сексуальной ориентации?

– Нет, ее это приводило в восторг, – ответил Руфус. – Она честно считала свою болезнь наследственной, поэтому все, позволяющее думать, что мы не произведем потомства, ее радовало. Она ничего для нас не жалела, старалась удержать дома в свои последние годы. Я думаю, она радовалась нашим визитам, потому что мы всегда находили что ей рассказать. Мы старались сделать наши рассказы о шоу-бизнесе и геях такими же захватывающими, как круизы на океанских лайнерах, в которых ей так и не довелось побывать. – Он обнял Ра за талию. – Самая крупная удача в нашей жизни, Кармайн, это то, что мы всю жизнь вместе. Ох, успех и комфорт – вещи, конечно, замечательные, но в нашей с Ра паре они не главное. Главное – наша великая любовь.

– Это я вижу, – буркнул Кармайн, вставая из-за столика. – Благодарю вас за откровенность и разъяснения. Столько смертей!

– Большей частью от естественных причин, – сказал Руфус, провожая его. – В тогдашнем мире, при отсутствии антибиотиков и квалифицированных акушерок, было гораздо труднее выжить, чем в мире нынешнем. Я имею в виду, что самым крупным убийцей на планете справедливо можно назвать пневмонию.

Проводив Кармайна, он вернулся в театр и сел рядом с Ра.

– Как все прошло, по-твоему? – спросил Ра.

– Обычные байки. Он просто собирает информацию.

С Ра было довольно семейной истории Карантонио, и он вернулся к тому, что его интересовало.

– Я думаю, нам надо привезти сюда Роджера, чтобы он отрепетировал свои номера. Если он все еще хочет играть главные роли в бродвейских постановках, то ему придется денек-другой пострадать здесь, вдали от всех своих друзей. Если Тодо не проработает с ним лично сценический танец, ничего не получится. Почему танцоры не хотят признавать, что певцы с великими голосами не танцуют, как Фосс?

– Фред Астер пытался доказать то же самое двадцать пять лет назад, – сказал Руфус. – Роджер Дартмонт, возможно, не Фосс и не Астер, но в части пения может заткнуть за пояс обоих.

Ра запел:

– Спектакль ты должен нам спасти, О, Тодо. Не дай на свет произвести Урода.

Пятница, 15 августа 1969 года

«Писать научную статью сейчас смерти подобно», – подумала доктор Джессика Уэйнфлит. Она сидела за своим письменным столом, вкладывая записи в одну из аккуратными стопками разложенных вокруг папок. Попутно Джесс следила за тем, чтобы ни в коем случае не развязывать полосатую ленту, которой была перевязана та или иная стопка, прежде чем перевязать заново предшествующую ей. День выдался самый обыкновенный и не представлял собой ничего захватывающего: ни один пациент не продемонстрировал признаков изменений к лучшему или к худшему, а шимпанзе, которого Ари Мелос планировал на следующий день использовать для стимуляции и имплантации электродов, обнаружил симптомы «недомогания», как назвал их Мелос, не зная, как еще описать бессловесного примата, страдающего от чего-то, пока не ясно выраженного. Была ли то простуда или некая инфекция – в любом случае животное со всей определенностью не могло в эти выходные подвергаться нейрохирургии.

Телефон зазвонил как раз в тот момент, когда вошел Уолтер Дженкинс. Джесс коротко ему улыбнулась и ответила на властные призывы телефонного аппарата, которые ни один современный человек, похоже, не в силах игнорировать. Власть, которой обладает этот неодушевленный предмет, приводила доктора в восхищение. Кивнув, Уолтер сел напротив, отмечая ее нарастающее раздражение, – оно, вероятно, кажется ему какой-нибудь внеземной болезнью, с оттенком иронии подумала Джесс.

– Будь прокляты комитеты по распределению субсидий! – выпалила она, швыряя трубку на рычаг. – Национальный институт здравоохранения хочет, чтобы я завтра подменила кого-то в Бостоне.

– Со мной все будет в порядке, – заверил он, как будто читая ее мысли. – Не надо меня вырубать лекарствами или отсылать обратно в Психушку. Моя дорожная карта растет с каждым днем – теперь я могу видеть то, что находится за поворотом.

Ошарашенная Джессика некоторое время пристально смотрела на Уолтера – достаточно долго, чтобы выбить из колеи обычного человека, но только не Дженкинса – тот просто ждал, пока она закончит о чем-то там думать.