Враг за Гималаями - Юрий Брайдер

Одни ненавидели Ганешу, другие презирали, третьи боялись, но никто в ту пору не смог разглядеть в нем врага рода человеческого, еще более опасного, чем страшный яд «каллакута», добытый богами при пахтанье океана, и грозивший уничтожить вселенную.

К сожалению, не чуял беду и я. Еще поговаривали…»

— Что бы это могло значить? — спросил Донцов, ощущая себя игроком в покер, вместо ожидаемого туза прикупившим шестерку.

— В общем-то, сие остается тайной и для нас, — женщина собрала все три листка в одну стопку, — но с полной определенностью можно сказать лишь то, что текст имеет отношение к индуистской культуре середины первого тысячелетия до нашей эры. Сначала мы воспринимали данный отрывок как одну из интерполяций «Махабхараты», древнеиндийской эпической поэмы, имеющей не только литературное, но и сакральное значение, однако очень скоро убедились в своей ошибке. Я популярно объясняю?

— Вполне, — ответил Донцов, а про себя подумал: «Кондакова бы сюда, вот кто на индуистской культуре собаку съел».

Между тем женщина продолжала свою речь, гладкую и корректную, но расцвеченную истерическими интонациями базарной торговки:

— При том что неизвестный автор зачастую демонстрирует глубокое знание реалий той далекой эпохи, все события представлены в абсолютно ином свете, чем это принято в классической редакции «Махабхараты». Взять хотя бы того же Ганешу, которому неизвестный автор уделяет столько внимания. Это имя одного из второстепенных богов ведического пантеона. Героя под таким именем, а особенно состоявшего в родстве с Арджуной, этим Ахиллесом индуистской мифологии, мы не знаем. Автор не скрывает своего резко негативного отношения к этому персонажу, наделяя его такими неблагозвучными эпитетами, как «звероподобный ублюдок» или «враг рода человеческого».

— Я это, кстати, заметил, — сказал Донцов. — С юридической точки зрения подобные заявления могут восприниматься и как обвинительный акт. и как клевета.

— Юридические проблемы находятся вне сферы наших профессиональных интересов… Что касается представленной на экспертизу рукописи, то ее ограниченный объем не позволяет проследить дальнейшее развитие описываемых событий, или вернуться к их предыстории, хотя по некоторым намекам, рассыпанным в тексте, можно понять, что позиция, занимаемая автором, впоследствии оказалась несостоятельной. Вот, собственно, и все, что я хотела сказать. Надеюсь, коллега дополнит меня. — Она вместе со стулом отодвинулась немного в сторону.

Мужчина учтиво кивнул ей и заговорил, продолжая водить руками по уже пустому столу:

— Здесь было справедливо замечено, что мы имеем дело лишь с небольшим фрагментом довольно пространной рукописи, о чем свидетельствует хотя бы порядковое число «тридцать шесть», выставленное в правом верхнем углу листа и выполненное, кстати говоря, в египетской иератической системе счисления. Автором текста, скорее всего, является мужчина преклонного возраста, что вытекает из графологических особенностей почерка. Впрочем, речь может идти и о добросовестном переписчике. Автор, безусловно, является человеком нашего времени. На это указывает тот факт, что современная русская лексика занимает примерно шестую часть текста и употребляется везде, где аналогичное понятие в каком-либо из мертвых языков отсутствует.

— Простите, что перебиваю. — Донцову уже надоело молчать. — Я относительно этих мертвых языков… Автор владеет каждым из них в одинаковой мере?

— Нет. Я как раз и собирался отмстить это. Фрагменты текста, выполненные на арамейском и арийском, можно считать сомнительными или, по крайней мере, спорными, а на древнегреческом и египетском, наоборот, безупречными. Когда я разбирал иероглифы, мне иногда казалось, что пером водила рука кого-либо из фараоновых писцов. Теперь о смысле текста… вернее, о его назначении. Лично мне эта рукопись напоминает объяснительную записку, составленную после какой-то неудавшейся операции, но отнюдь не являющуюся самооправданием. Она не предназначена для посторонних, а потому и зашифрована. То есть мы имеем дело с документом сугубо утилитарного назначения. Здесь, к сожалению, я расхожусь во мнении со своим коллегой. — он вновь вежливо кивнул женщине. — которая воспринимает этот текст как художественное произведение, своего рода «Илиаду», написанную с позиций царя Приама.

— Хочу слегка поправить вас. — вмешалась женщина. — Сравнение с «Илиадой» в данном случае некорректно. По-моему, мы столкнулись с литературной мистификацией, не лишенной как исторического, так к эстетического интереса, типа поэм Оссиана или «Песен западных славян».

— Я попросил бы вас воздержаться от литературных дискуссий. — теперь пришлось вмешаться уже Донцову. — Не забывайте, что вы обсуждаете документ, имеющий отношение к уголовному деду. От вас требуются конкретные, не подлежащие двоякому истолкованию, ответы.

— Мне кажется, вы их получили. — сказал мужчина. — Автор текста наш современник, человек уникальной эрудиции, глубоко разбирающийся в истории древнего мира. Это, конечно, звучит неправдоподобно, но он может иметь доступ к археологическим и палеографическим материалам, не известным современной науке. Рукопись предназначена не для широкого пользования, а для ознакомления людей, близких автору по уровню знаний и миропониманию. К сожалению, назвать какую-нибудь конкретную личность я не могу. Тут уж вам придется воспользоваться своими методами.

— Скажите, пожалуйста, вам не приходилось видеть этот символ прежде? — Донцов предъявил снимок, где жизнерадостные психиатры позировали на фоне третьего корпуса клиники, украшенного (или, наоборот, обезображенного) загадочным знаком, позднее уничтоженным стараниями дворника Лукошникова.

— Нет. — сказал мужчина. — Определенно нет. Скорее всего, это просто чьи-то инициалы.

— Не знаю. — Женщина пленительно задумалась. — Не хочу вводить вас в заблуждение… А имеет это какое-нибудь отношение к тексту?

— Трудно сказать. Сам интересуюсь.

— Понимаете… меня всю жизнь преследуют странные ассоциации. — Женщина закрыла глаза и пальцами коснулась своих век. — Целые цепи странных ассоциаций… Сначала этот текст, пропитанный атмосферой Древней Индии… Потом ваш внезапный вопрос… Эта фотография… И у меня уже возникает ощущение, будто бы нечто подобное я видела именно в Индии.

— Вы там были? — вяло удивился Донцов. — Когда?

— В разные времена… Я посещала храмы, сокровищницы, библиотеки, музеи. Там хранятся многие загадочные находки, часть из которых относится еще к доарийскому периоду. Я видела оружие, как бы не предназначенное для человеческой руки, и доспехи, которые пришлись бы впору только Гераклу. Возможно, на одной из этих реликвий я и видела нечто, напоминающее ваш знак.

"В огороде бузина, а в Киеве дядька», — подумал Донцов, но ради приличия поинтересовался:

— Понравилась вам Индия?

— Сама не знаю. — Женщина продолжала массировать веки. — Нигде так не ощущаешь бренность земного существования, как в тех краях. Только в трущобах Мадраса или на берегах Ганга можно понять Будду, повстречавшего подряд старца, прокаженного, мертвеца и аскета, а после этого отказавшегося от всех радостей бытия. Странствующие заклинатели змей, обезьяны и коровы кажутся на улицах тамошних городов чем-то вполне естественным, а автомобили, дорожные знаки и полицейские с винтовками выглядят до боли чужеродно. Там люди не страшатся смерти и не радуются факту рождения. Там жизнь действительно похожа на тягостный сон.

Женщина, ясное дело, была потенциальной клиенткой для психиатрической клиники профессора Котяры, что, учитывая специфику ее профессии, было вполне объяснимо.

Ни один нормальный человек не стал бы заниматься проблемами, которым Бодуэн де Куртенэ, Даль, Марр и Иллич-Свитыч (фамилии-то какие!) посвятили всю свою жизнь.

А кроме того, языкознание является единственной наукой, в которой великий Сталин умудрился оставить свой шакалий след.

ГЛАВА 10 ТАМАРКА ОКАЗАЛАСЬ ДУНЬКОЙ

Ждать немедленных результатов от Цимбаларя, а тем более от Кондакова, не приходилось. Граверы, то есть изготовители фальшивых документов, — люди осторожные и недоверчивые даже по меркам преступного мира, а азиатские дипломаты известны своей мешкотностью и необязательностью чуть ли не со времен царя Гороха. Поэтому Донцов решил между делом прогуляться в клинику. Авось там кто-нибудь вспомнит что-то важное.

Погоду можно было охарактеризовать следующим образом: «Причудлива, как беременная барышня» — то сквозь разрывы в тучах ярко сияло солнце, то неизвестно откуда вдруг налетала метель, вскоре сменявшаяся противной моросью.