Крест на башне - Андрей Уланов

Я перекатился, сел рядом.

– Прости, – зашептал. – Не хотел напоминать… вышло так… по-дурацки.

– Все в порядке, – улыбнулась она мне, а в глазах бусинки слез горят. И вдруг неожиданно: – Хочешь, шею помассирую?

– Давай.

Очень даже кстати она это предложила. Считай, с утра я головой вертел… так что мышцы впрямь ноют и вполне чувствительно.

Растянулся снова на кровати, Стаська на меня сверху уселась и начала разминать потихоньку. Честно говоря, не очень-то это у нее получалось – пальчики тонкие, нежные, а вот с силой проблема.

И все равно… минут через пять чувствую – размягчаюсь, расплываюсь, утекаю куда-то…

– Стась, – еле пробормотал, – если ты еще продолжишь, то потом будешь меня по всему полу с тряпкой в ведро собирать.

– Переворачивайся… утекун.

Лег на спину… она на меня вновь забралась… хе, думаю, хорошо, что на живот, а не ниже. А то конфуз мог бы выйти… или не выйти?

Смотрю на нее… и вдруг, как волной захлестнуло, с головой – понял!

Осторожно так руку поднял и – хлоп, – прижал ее ладошку к шее.

– Ну что, Эрик, – улыбнулась она… – Отпусти…

– Сейчас…

А сам гляжу на искорки в ее глазах… разгорающиеся и понимаю, что нет, не отпущу. Ни за что на свете не отпущу.

– Стаська… Анастасия…

Вторая ладошка справа, чуть пониже ребер на меня легла тихонько, вверх медленно скользнула и обняла за шею, напротив первой, что я прижимать продолжал. А потом зажмурилась моя девочка и начала потихоньку ко мне наклоняться… пока ее губы с моими не соприкоснулись.

Я еще испугаться успел – целоваться ведь не умею, как бы чего… а потом все на свете забыл.

Первый в моей жизни поцелуй… Было это – даже не знаю, как и словами передать. Словно пьешь что-то вкусное бесконечно, пьянящее, а на вкус – клубничное мороженое, только горячее и одновременно – как первая затяжка после хрен-знает-сколько-курева-не-было.

Долго мы так друг друга «пили». Минут… не знаю, сколько!

Наконец разлепились.

– Стась…

– Нет, – перебила она меня. Зашептала жарко в ухо: – Не надо. Ничего не говори! Просто… просто люби меня. Люби!

Что я, что она – одежду чуть ли не в секунду сорвали. Я покрывало заодно с одеялом отбросил, лег. Она рядом вытянулась… и простынка, – то ли атласная, то ли шелковая, хрен их разберет, знаю только, что никогда прежде на такой лежать не доводилось, – захрустела под телом ее вкусно. Еле-еле сдержался, чтобы зверем не накинуться, – сообразил вовремя, что мне в данный момент лучше удаль свою подальше засунуть… в то самое единственное укромное местечко, которое у голого мужика имеется.

– Стаська… до чего же ты красивая!

По правде говоря, я большую часть ее толком не видел – угадывал. Освещения-то всего – блики с улицы. Так что более-менее видны были только личико, да часть плеча левого… до соска.

Смотрю и думаю – черт, какое же она все-таки еще дите! Сиськи… то есть груди, совсем еще маленькие – у хорошего заряжающего и то в этих местах больше выпирает. И вообще вся она тонкая такая, хрупкая – даже трогать страшно, не говоря уже о том, чтобы чего-то более энергичное совершать.

А с другой стороны, соображаю, нечего мне, олуху, к аристократке в хрен знает каком поколении с кобыльей меркой подступаться. У них же стандарт породы другой совсем, тут необъятность зада, да диаметр вымени не в цене! А вот утонченность, – от слова «тонкий» – как раз наоборот! Так что правильно все у девочки моей, а я дурак, дурак, дурак!

Протянул руку медленно, осторожно, словно к игрушке новогодней, шарику стеклянному типа «мыльный пузырь», коснулся ее легонько самыми кончиками пальцев чуть ниже груди, вниз провел… там осмелел и на бедро уже всей ладонью залез. Вернулся вверх… а вообще, думаю, вымя выменем, но вот такие маленькие грудки тоже свою прелесть имеют – в руку, например, просто замечательно укладываются!

Выше правая рука подниматься не желала. Пришлось изворачиваться – освободил левую, вытянул, по щеке провел… скользнул дальше, в волосы всей пятерней зарылся… притянул к себе.

– Э-эрик…

Волосы по всей моей груди рассыпались… щекочут забавно… а губы ее по щетине на подбородке прошлись и вновь до моих добрались.

– Meine Liebe…

– Милый мой…

Легкая она, словно пушинка… маленькая моя девочка-женщина, женщина-девочка. Ни у кого такой нет! И не будет, потому что она одна-единственная была и есть во всей этой вселенной чертовой и одна эта теперь – моя!

– Принцесса моя…

Жаркая, податливая… и только когда я, совсем уж осмелев, вниз лапой своей сунулся – замерла вдруг, напряглась, затвердела, словно броня.

– Эрик, – выдохнула, – я… я боюсь. Очень боюсь. После всего… всего, что было. Пожалуйста… будь со мной нежным! Прошу тебя…

Мне в первый миг пошутить захотелось, – мол, подруга, какой же ты нежности от панцерника захотела? Мы ж в постели как наша техника – ствол нацелил и вперед!

Только шугка эта идиотская даже не в горле – в груди где-то намертво застряла. А взамен нее совсем иные слова родились.

– Не бойся, – шепнул ей, – не надо больше бояться. Теперь – не надо. Пока я рядом с тобой… доверься, прошу… и все хорошо будет! А то, плохое – забудется! Это же просто сон был, малыш, страшненький такой сон, а сейчас он закончится. И дальше все-все будет хорошо. Обещаю.

– Обещаешь? Честно?

– Да.

И, как сказал я это «да», чувствую – начал напряг её пропадать, растворяться. А тело под моей рукой становилось все мягче, податливей. Погладил чуть осторожно, для пробы – замерла на миг, а потом дальше размягчаться пошла.

– Все будет хорошо, – зашептал, будто заклинание какое. – Все будет хорошо, только не бойся. Не надо бояться. Не надо.

– Я не боюсь…

Чего не ожидал – так это что сам таким тяжелым окажусь… когда всей тушей на один локоть… потому как вторая рука занята была.

Сразу вспомнилось, как я тащил из горящего панцера Вольфа Кнопке. Он был без сознания, я тянул его левой за воротник комба, – в правой у меня был пистолет, тогда еще парабеллум, – тянул изо всех сил, а Вольф, гад, застрял в люке… и рядом, из соседнего, вдруг выплеснулся ревущий огненный столб. Я заорал, казалось, на все поле, и все-таки выдернул его, стащил вниз, к нам подскочил Вилли, заряжающий и, держа перед собой куртку, рухнул пузом на нижнюю часть Вольфа, которая была одним сплошным костром… Вольфу тогда просто чертовски повезло, что ничего не успело прогореть.

И сейчас передо мной был такой же огонь… ее дыхание, ее прикосновения обжигали, и жар этот все нестерпимее становился… мышцы вдруг скрутило в тугой жгут, словно я задраенный наглухо люк пытался распахнуть, пытался – и не мог, не мог, не мог…

Потом… потом я вдруг оказался на спине, а она – сверху, уперлась мне ладошками в грудь и замерла, словно присевшая на ладонь бабочка. Медленно запрокинула голову, словно прислушиваясь к чему-то, затем так же медленно опустила ее, поймала мой взгляд – и начала двигаться. Медленно. Очень медленно.

И вот тут-то я закусил губу, чтобы не взвыть!

Она все тянула и тянула это наслаждение… наслаждение на грани боли, нескончаемое падение, и я падал – в ней, а она – в меня.

Потом… я не помню, что было потом!

Очнуться меня заставил удар об шкаф, который у стены стоял. Приподнял голову, глянул – нет, дыры не видно, значит пуля на излете. Шальная, наверное —их сейчас по воздуху носится, что мошкары.

Прислушался – стрельба вроде усилилась, калибры ухать начали… или это у меня кровь так в висках стучит?

Хрен разберешь!

Упал макушкой обратно на подушку, лежу, звезды на потолке изучаю… они там «колесо» построили, прямо как штурмовики над целью.

– Ты как?

Она еще спрашивает!

– Я, – черт, язык еле между зубами ворочается, – п-просто з-замечательно. Только вот относительно месторасположения не уверен – то ли на земле еще грешной, то ли в раю, в очереди за арфой.

– Есть, – лукаво улыбнулась она, – хороший способ проверить.

– Это какой же?

– Согрешить…

– Ах ты…

И все закрутилось вновь, но на этот раз мы уже знали друг друга чуть лучше и торопились чуть меньше… и потому все получилось глубже, острее, чем в первый раз…

Один момент только был… когда я по дурости своей обычной едва все не испортил.

– Стась, а т-ты-ы что, все-таки м-маркиза-а-а?

Не знаю, как это у нее получилось, но глаза удивленные я увидел.

– Просто, – забормотал, оправдываясь, – думал, только француженки…

– А так?

Ответить я не мог – занят был.

Мы вновь сплелись, слились, там, где было двое, стало один… одно… и ничто, никакая сила в мире не смогла бы сейчас разъединить нас… ну, разве что меныновцы на штурм особняка бы пошли!

Мой бог, думаю, клянусь тебе, что, как только отыщу храм твой недобомбленный, пусть и православный, ну тебе-то на все эти людские заморочки плевать, ты все равно для всех един, поставлю самую большую свечу, которая только в этом храме найдется. За то, что позволил мне познать это, не забрал в царство твое до срока, как тысячи, десятки, сотни тысяч таких же, как я, Эрихов, Фрицев, Михелей… Иванов, Сэмов, Пьеров. Всех, кто потерял жизнь свою, так и не познав то, единственное, ради чего жить стоит!