Ломовой кайф - Влодавец Леонид Игоревич

— Слышь, Топор, — капитан повернулся к самодеятельному авиатору, — ты его по какому месту бил, а? Вроде товарищ в форме старлея российских ВВС, а говорить по-русски разучился!

— Може, пан мувит по-польски? — предположил Топорик.

— Пан Ольгерд, пшепрашам! — Ляпунов посмотрел на «пана Сусанина».

Ольгерд только хмыкнул:

— Я по-польски говорю не лучше тебя. К тому же, судя по роже, это вовсе не поляк, а литовец скорее.

— Ну, братан, я до таких тонкостей, чтоб одного западенца от другого по роже отличать, еще не дошел. Лаба дена, драугас?! — Ляпунов потряс пилота за плечо и пошлепал его по щекам. — Бибис яки? Ты, хрен собачий, очухаешься или нет?

— А на фиг он нам вообще нужен? — накренив вертолет, чтобы свернуть в постепенно сужающуюся горную долину, спросил Топорик. — Откроем дверцу — и аусвайс цум тойфель!

— Наин! Наин! — Похоже, немецкий язык даже в редакции Топорика этот гражданин быстро понял. — Наин «аусвайс цум тойфель»! Не надо, битте!

— Насчет «битге», — произнес Ляпунов, выразительно постукав кулаком о ладонь, — это мы еще посмотрим…

— «И сказала мама Фиттих: „Может быть, не надо бить их?“ — процитировал Ольгерд неизвестное народу детское стихотворение начала XX, а то и конца XIX века. — Настоящий фриц, хотя, конечно, бывший гэдээровец…

— Ну, тогда он по-русски шпрехает! Яа?

— Да… Говорью, абер зер шлехт.

— Остальные, дайне камераден, тоже немцы? Ферштеен?

— Наин! Кроатен, полен, бђмен… Розумиете? По-русски буде: хрваты, полаки, чехи…

— Добрые католики, надо думать, — хмыкнул Ляпунов. — И кто вас сюда направил? Римский папа?

— Нет, — помотал головой пленник, — мне один камерад говориль: ест работа. Айне приват организацион нужен шпециалист по пилотирунг руссишь хубшраубер. «Ми-цвайте». Опыт полет ночью и в горах. Ошень мало контракт — но ошень гроссе премиум. Фюнф унд цванциг тыща марок.

— Нехило! — порадовался за коллегу Топорик.

— И тебе сказали… Как тебя зовут, кстати? Ви ист дайн наме унд форнаме?

— Ляпунов, должно быть, с трудом припоминал сейчас основной вопросник для командиров разведподразделений, тем более что к работе на западном театре специально никогда не готовился.

— Бунке Карл.

— В фольксармее служил?

— Я, — утвердительно кивнул Карл. — Обер-лђйтнант. В отставка.

— В бундес-люфтваффе, стало быть, не взяли?

— Наин. Комиссион говориль: зи зинд айн ЭфДеЙот-региментс-секретер — шнель раус! Хотель делат бизнес…

Экс-секретарь полковой организации Союза свободной немецкой молодежи очень по-русски вздохнул, должно быть, вспоминая о том, чем закончилась его попытка вписаться в рыночные структуры объединенной Германии.

— Про бизнес можешь не рассказывать, — посочувствовал Ляпунов. — Это и у нас многие пробовали… Давай дальше, по сути дела. Вайтер, битте!

— Тут! Дали билет нах Тифлис. Там мене встретил Предраг и отвез нах «Фазенда». Эс ист айн гебирг-санаториум мит хубшраубер-ландунг-платц, ферштеен?

— Так точно. Кто такой Предраг?

— Кроат, унзер шеф. Он говориль: большой денги — большой риск. Надо одеть руссише униформ унд — нах Шешня. Спасат кранке альтманн. За это — денги. Ум зибен ур хойте — вылет.

— А обратно?

— Hyp венн аллее будет абгемахт.

— А ты вообще-то соображал, что делаешь, а? — грозно спросил «кранке альтманн», до этого хранивший молчание. — Ты хотел как Матиас Руст быть, да?

— Их хабе фрау унд фир киндер, — вздохнул Бунке, даже не удивившись, что дедушка в папахе помнит знаменитого юного аса, который своей посадкой на Красной площади сбил со своих постов все руководство советской ПВО. — Жит надо, Фюнф унд цванциг таузенд… Это ест денги.

— Предраг с вами полетел? — Ляпунова морально-нравственные вопросы особо не волновали.

— Я, я. Он бил кляйне шеф. Там, — Карл поднял палец на скованных наручниками кистях рук и направил его в потолок кабины, — ест гроссе!

— Сколько вас всего было? Вифиль манн ин зайне ком-мандо?

— Ахт. Считай менья. — Для верности Бунке оттопырил восемь пальцев, насколько ему позволили браслетки.

— Да, — вздохнул капитан, — задал ты задачку, ваффенбру-дер!

Таран это понял так, что Ляпунов, который рассчитывал захватить российский вертолет, сесть на какую-нибудь федеральную площадку, а потом, дозаправившись, продолжить путь, жестоко просчитался. Ясно, что на той грузинской площадке, откуда взлетал экс-геноссе, никто горючки для Ляпунова не припасал. Хотя, наверное, дотуда заправки хватит.

— Как ты границу перелетал, где? — спросил Сергей, показывая немцу отобранную у него планшетку. На ней не было никаких заметных линий прокладки курса.

— Альзо, их ферштее! — Бунке развернул карту и карандашиком указал точку.

— Дас ист «Фазенда». Ерсте курс — айн хундерт фюнф унд зибцих, цвай унд ахцих километер, данн драйцен граде цум Ост, нойнцен километер. Дритте курс…

— Ясно! — прервал доклад Карла Ляпунов, потому что приметил, что второй раз немец менял курс уже над российской территорией. — И никто не интересовался, зачем ты влетел в воздушное пространство России?

— Я говориль Предраг: «Нам не будут делат фернихтунг?». Он сказал: «Ничего не будут. Все куплено».

— Ну славяне, ну славяне! — возмущенно пробормотал Топорик.

— А обратно? Как вы обратно через границу собирались?

— Предраг говориль: «Тако же».

— Входной пароль помнишь? — неожиданно для всех спросил Ляпунов, хотя ни о каком пароле речи вроде бы не шло.

— Пароле? — Немец с легким страхом и уважением поглядел на капитана. — Предраг говориль пароле. Два, сем, восем, один. Инс руссиш. Это надо говорит на гренце, когда запрос.

— Между прочим, нам до границы пятнадцать кэмэ осталось, — сообщил Топорик,

— а нас еще никто не запрашивает. Где-то кто-то говорит, кого-то на цель наводят, но не на нас… И сбивать вроде никто не хочет.

— Сплюнь! Высота какая?

— По альтиметру две пятьсот, а по радиовысотомеру — двести. Горы, знаете ли.

— Вот и смотри за ними, за горами этими, пока ни во что не впаялся.

— Стараюсь… «Гей, славяне, гей, славяне, москали и киевляне…» — зло промурлыкал Топорик.

— Завязывай, Кобельзон! — проворчала Милка. — И не обзывай славян геями!

— Не знаю, как насчет геев, — мрачно отозвался Топорик, — но пидорасов среди них полным-полно оказалось…

В этот момент метрах в пятидесяти перед носом вертолета наискось снизу вверх прошелестела-просверкала трасса крупнокалиберных пуль, а спустя еще несколько мгновений сквозь мерное тарахтение вертолетного движка откуда-то справа долетело усиленное горным эхом басовитое пулеметное «ду-ду-ду-ду»…

— «ДШК», будь он неладен! — прошипел Топорик. — Афганский знакомец!

— Великовато упреждение взяли… — проскрипел зубами Ляпунов. — Но могут и поправиться…

Вторая трасса пронеслась левее вертолета. Тарана слегка прошиб холодный пот.

— Газку прибавь! — прорычал Ляпунов.

— Серый, не нуди! — огрызнулся Топорик. — Если я прибавлю, мы на вираже с утесом поцелуемся. Аллаху лучше помолись, здесь оно быстрее доходит!

Третьей очереди не последовало, потому что «двушка» ушла за утес и пулеметчики потеряли ее из виду.

— Нет бога, кроме Аллаха, и Магомад — пророк его! — провозгласил Ляпунов.

— Не шути, а? — нахмурился тезка пророка. — Мы еще грузинскую границу не перелетели. Он обидеться может.

— Мовчу, мовчу, мовчу… — успокаивающе пробормотал капитан, пародируя деда Ничипора из «Свадьбы в Малиновке».

— Граница вон за тем перевалом, — прикинул на глаз Топорик. — А горючки на полчаса, то есть при таком раскладе на сто километров. «Расцветай под солнцем, Грузия моя!» Вот уж не думал, что буду нарушать госграницу средь бела дня…

— Там, кстати, над перевалом облако стоит, — заметил Ляпунов, — а что за ним — ни хрена не видно. По карте там, между прочим, приличная горка, и ущелье, как бык поссал…

— Слушай, — неожиданно попросил Магомад, — покажи карту, а?