Зомби-экономика. Как мертвые идеи продолжают блуждать среди нас - Джон Куиггин

При анализе с помощью моделей DSGE источников колебаний в 1990-х годах предполагалось, что управление макроэкономикой – это вотчина центральных банков, основным инструментом которых является процентная ставка, главным образом та, по которой они одалживают средства коммерческим банкам. Деятельность центрального банка моделировалась как таргетирование инфляции (ее открыто провозглашают большинство центральных банков) или как применение правила Тейлора (о нем ниже), которое предполагает одновременную стабилизацию темпов роста ВВП и инфляции.

Центральные банки до некоторой степени восприняли модели DSGE – они дали указание своим исследовательским департаментам протестировать эти модели и использовали выводы, из них вытекающие, для теоретического обоснования своих операций. Но для непосредственной деятельности по экономическому управлению модели DSGE использовались мало. Для ежедневной рутинной работы большинство центральных банков продолжало опираться на старомодные макроэкономические модели, менее привлекательные с точки зрения своих теоретических характеристик, но дающие более совершенные прогнозы. К середине 2000-х стало казаться, что модели DSGE скоро займут свое законное место в сфере экономической политики. К несчастью же, ни они, ни старые модели были неспособны не только предсказать кризис, который в 2008 году охватил мировую экономику, но и показать пути выхода из него.

Наступил 2008 год. Американская экономика погружалась в рецессию, положившую начало глобальному финансовому кризису, а творцы DSGE вовсю трубили, что они «привезли мир нашему поколению».[68] Была созвана конференция, посвященная методологической конвергенции в макроэкономике. Тон задал Майкл Вудфорд, который сказал: «Текущий момент сулит самые блестящие перспективы для прогресса. Его плоды будут обильными. Все благодаря тому, что стал возможным продуктивный диалог между теорией и эмпирикой, с одной стороны, и между теорией и практикой – с другой».[69]

Впоследствии размышляя над этим эпизодом, Пол Кругман сделал вывод, что экономисты в своей совокупности спутали красоту, облаченную в прекрасные наряды математики, и научную истину. Подход, описанный Бланшаром, смотрелся красиво (по крайней мере в глазах экономистов) и проливал свет на некоторые аспекты проблемы, но красота стояла на первом месте. Подход к анализу, для которого на первом месте стоит истина, напротив, должен был в ряде пунктов нарушить стандартную модель общего равновесия, а затем попытаться выяснить, можно ли продолжать ею пользоваться. Чаще всего это означало ввод некоторых предположений ad hoc, описывающих эмпирически наблюдаемую взаимосвязь между макроэкономическими агрегатами, даже если эта связь не может быть непосредственно соотнесена с индивидуальной оптимизацией.

Наиболее важный вывод, вытекающий из метафоры хайку, пришедшей на ум Бланшару, заключается в том, что подход DSGE, как выяснилось, неспособен сформировать действительно прогрессивную научно-исследовательскую программу.[70] Ведь, как утверждает Бланшар, новый исследовательский проект в рамках DSGE всегда начинается со стандартной модели общего равновесия независимо от того, какие модификации этой модели, отражающие отклонения реальности от смоделированного идеального мира, были сделаны в процессе предшествующей работы.

Наоборот, прогрессивная научная программа требует кумулятивности, при которой эмпирически оправдавшиеся изменения в оптимальной модели общего равновесия инкорпорируются в стандартную модель и берутся за исходную точку нового исследования. Такой подход означает постоянное удаление разрабатываемой модели от первоначального стандартного общего равновесия и, следовательно, все меньшую и меньшую применимость технических средств, соответствующих этой первоначальной модели.

Жизнь: рациональность и репрезентативный агент

За время своей земной жизни микрообоснованный подход к макроэкономике, кульминацией которого является DSGE, глубоко повлиял на характерный для экономистов способ размышления об экономических системах. Даже после того как глобальный финансовый кризис выявил полную несостоятельность моделей DSGE, эти формы восприятия мира остаются неизменными. Настолько сильна власть идей-зомби над миром.

Рациональность во всем

Включение рациональных ожиданий в микрообоснованные модели макроэкономики происходило рука об руку с утверждением все более сильных версий гипотезы эффективного рынка. Оба представления естественно сочетались с возвышением рыночного либерализма. В условиях конкурентных рынков, где агенты совершенно рациональны и обладают мощными способностями к предвидению, трудно ожидать от государства и от интервенционистской политики, которую оно склонно проводить, какой-либо благотворной роли.[71] Согласно замечанию одного из моих коллег Пола Фрайтерса, в этих моделях предполагается, что «рациональны абсолютно все, кроме государства».

Даже если бы государства располагали большей информацией, чем участники рынка, они должны были бы, согласно идее о совершенной рациональности, не действовать исходя из этой информации, а делать ее общедоступной, позволяя агентам сочетать свою частную информацию с этой публичной информацией, чтобы таким образом прийти к более оптимальным результатам, чем могло бы обеспечить государство.

Конечно, многие экономисты, в частности неокейнсианцы, открыто противостояли постулату о сверхрациональности, на основе которого можно было сделать такие неправдоподобные выводы, как эквивалентность Барро – Рикардо. Одним из общепринятых способов сочинения хайку в стиле Бланшара было небольшое отступление «репрезентативного агента» от идеальной рациональности.

Частый пример: использование «гиперболического дисконтирования», речь о котором шла в гл. II. Лайам Грэм и Деннис Сноуэр показали, что наличие номинальной жесткости в контрактах и гиперболическое дисконтирование ведут к инфляции, существенно влияющей на долгосрочные значения реальных экономических переменных, то есть создают связь по типу кривой Филлипса, которая может оставаться устойчивой даже в долгосрочном периоде.

Проведенные в этом русле исследования показали, что даже небольшие отклонения от совершенной рациональности могут значимо менять результаты экономической деятельности. Но из наличия таких отклонений редко делаются выводы в пользу политики государственного вмешательства. Чаще всего они служат обоснованием для идеи, впервые озвученной Ричардом Талером и Кэссом Санстейном в книге «Подталкивание». Талер и Санстейн утверждают, что правительства иногда могут использовать отклонения от рациональности для того, чтобы придать определенное направление действиям индивидов, подталкивая их к предпочтительным с общественной точки зрения решениям.[72]

Против подобных корректировок стандартной модели трудно возразить, однако нельзя строить весь анализ важнейших экономических проблем на предположении, что наряду с «обманом зрения» люди подвержены своеобразному «обману мышления». Ограниченность рационального расчета гораздо более фундаментальна. Даже для самых искусных и рациональных агентов, совершенно свободных от таких ошибок, как гиперболическое дисконтирование, задача рассмотрения всех до единой возможностей и их оценки все-таки является неразрешимой.

Из этого следует, что и рынки в целом неспособны оценить и отразить в цене все виды риска, так что при достаточном накоплении риска любую рыночную систему страхования ожидает крах. Поэтому у общества есть альтернатива: либо мириться с долгими рецессиями и депрессиями, дожидаясь, пока рынки сами постепенно не восстановят разрушенные институты, либо доверить государственным учреждениям функции кредитора, страхователя и работодателя последней инстанции.

Репрезентативный агент

Другая, еще более странная черта моделей на основе DSGE – это представление взаимодействий сотен миллионов фирм, работников и домохозяйств, производящих и потребляющих десятки тысяч различных товаров и услуг, в качестве экономики, состоящей из единственного «репрезентативного» агента, одного-единственного товара и пары факторов производства (труда и капитала). Разительные отличия между людьми во вкусах, уровнях богатства или степени экономической удачливости исключаются из рассмотрения, поскольку предполагается, что на агрегированном уровне все эти различия должны уравновесить друг друга.

Критики концепции репрезентативного агента указывали, что, хотя модели с репрезентативным агентом обычно имеют одно равновесное решение, в котором совокупный спрос равняется совокупному предложению, это свойство единственности нельзя гарантировать для более общего случая. Широко известный результат, полученный в 1970-х годах под названием теоремы Зонненшайна – Мантеля – Дебре, показывал, что в моделях с множеством различных агентов нельзя гарантировать существование агрегированного спроса в его обыкновенном понимании.