Зомби-экономика. Как мертвые идеи продолжают блуждать среди нас - Джон Куиггин

Итак, если для неоклассической экономики могли когда-либо существовать подходящие условия, то это была Британия при Тэтчер. Однако на деле число безработных резко увеличилось и, достигнув 3 млн, оставалось высоким на протяжении долгих лет, как раз в соответствии с прогнозами и кейнсианцев, и монетаристов. Неоклассическая экономика, провалившая свой первый экзамен на политическую состоятельность, исчезла из поля зрения, вновь заявив о себе лишь в качестве оппозиции программам стимулирования экономики, предлагаемым администрацией Обамы.

Все же этот провал почти никак не отразился на политической репутации Тэтчер ни в тот момент (война за Фолклендские острова отвлекла внимание от состояния экономики), ни впоследствии (по крайней мере, до сих пор). Единственной альтернативой «быстрому резкому шоку» был затяжной мучительный процесс снижения инфляции через долгие годы ограничительной фискальной и монетарной политики. Возможно, социальные и экономические издержки такого подхода были бы намного меньше, но в тот момент политические оценки были совсем иными. Массовая безработица первых лет пребывания Тэтчер у власти либо ставилась в вину ее предшественникам, либо считалась неизбежной ценой выхода из хронического упадка.

Второй шанс для претворения в жизнь своих идеалов неоклассическая экономика получила в Новой Зеландии и использовала его с тем же успехом. Сокращение темпов роста денежного предложения сочеталось с радикальными рыночными реформами в расчете на большую гибкость экономики. Но через 15 лет, когда эта экономическая политика была прекращена, на ее достижения смотрели гораздо менее благосклонно. Новая Зеландия не только пережила ряд острых рецессий, но и проиграла своим мировым конкурентам по темпам экономического роста.

Сравнение с Австралией, которая имеет сходную структуру экономики и подвергалась тем же экономическим ударам, особенно красноречиво. Обе страны росли примерно одинаковыми темпами вплоть до 1980-х годов, когда их пути круто разошлись. Новая Зеландия пошла на реформы в стиле «пан или пропал», а Австралия нацелилась на менее радикальные изменения и более мягкую макроэкономическую политику. К 2000 году, когда Новая Зеландия наконец остановила свои радикальные реформы, ее доход на душу населения был на треть ниже, чем в Австралии, и до сих пор этот разрыв почти не сократился.

После этих фиаско неоклассическая экономика несколько поумерила свои притязания, по крайней мере в публичном пространстве. От крайних утверждений, что макроэкономическая политика не может быть эффективной никогда, пришлось отказаться, а официальная позиция экономистов «пресной воды» стала больше напоминать точку зрения Милтона Фридмена.

Они выражали скепсис по поводу «тонкой настройки» колебаний в экономической активности и отстаивали приоритет низкой инфляции в качестве цели государственной макроэкономической политики. Тем не менее им пришлось признать (или, по крайней мере, они не решались оспаривать), что монетарная политика может стабилизировать экономику. В частности, подход ФРС США к монетарной политике не встречал серьезных возражений, несмотря на то что критика Лукаса была так же применима к регулярному воздействию на экономику посредством изменения процентных ставок, как и к проведению стабилизационной фискальной политики.

Неоклассическая экономика не исчезла и из базовых и продвинутых учебных курсов по экономике в университетах «пресной воды», и о ней продолжали полемизировать в академических журналах. Но в том, что касается серьезных обсуждений монетарной политики, провалы 1980-х годов лишили неоклассическую экономику всякого доверия. И кажется, что навсегда. Что бы ни рассказывали модели реальных экономических циклов об оптимальности экономических колебаний и о невозможности стабилизации через монетарную политику, центральные банки не были готовы сидеть сложа руки и наблюдать, как в экономике подъемы сменяются спадами.

Гистерезис

Опыт 1970-х годов достаточно убедительно показал правоту Фридмена, утверждавшего, что вследствие долгосрочной подстройки инфляционных ожиданий к фактическим темпам инфляции в долгосрочном периоде не существует выбора между инфляцией и безработицей. Спустя 30 лет это положение остается справедливым, по крайней мере если темпы инфляции превышают 2 или 3 %.[73]

Фридмен предрекал провал любой попытке сохранения низкой безработицы посредством высокой инфляции и попал в точку. Резонно предположить, что и его теория естественного уровня безработицы (или более позднее воплощение этой идеи – NAIRU) подтвердится статистически. Эконометрики проделали ряд исследований, чтобы оценить величину NAIRU. Учитывая разгон инфляции на протяжении 1960–1970-х годов, они пришли к ожидаемому выводу, что фактическая безработица была ниже NAIRU. Из этого следовало, что увеличение безработицы было необходимо, чтобы снова поставить инфляцию под контроль.

Последовало ужесточение монетарной политики, и начиная с 1970-х годов безработица стала уверенно расти. На первых порах инфляция опустилась со своих двузначных уровней, достигнутых сразу после нефтяного кризиса, но вскоре в большинстве стран она установилась в пределах 5–10 %. Поскольку инфляция оставалась устойчивой, из модели Фридмена следовало, что безработица остановится около значений NAIRU.

В действительности уровень безработицы оставался намного выше любой оценки NAIRU, которую можно было бы сделать исходя из опыта 1950–1960-х годов. И даже на фоне этой высокой безработицы новый нефтяной кризис конца 1970-х годов вызвал во многих странах очередной всплеск инфляции.

К концу 1980-х годов стало очевидно, что значение NAIRU не более стабильно, чем кривая Филлипса. Постоянное увеличение NAIRU породило едкие комментарии: естественный уровень почему-то регулярно оказывался на 2 % выше уровня фактического. В итоге на основе концепции NAIRU всегда предписывалось проводить более жесткую сдерживающую политику и повышать безработицу.

Для описания этого феномена экономисты позаимствовали из физики понятие гистерезиса. Исходное значение термина связано с известным феноменом: металлическое тело, помещенное в магнитное поле, остается намагниченным даже после того, как будет извлечено из-под действия внешнего поля.

Существует несколько различных моделей гистерезиса. Самая простая исходит из того, что люди, лишаясь работы, теряют профессиональные навыки, а это увеличивает их шансы остаться без работы в будущем. Более сложная версия заключается в том, что в периоды высокой безработицы разрушаются неформальные сети контактов, которые позволяют потенциальным работникам и работодателям собирать надежные данные о качествах соискателей. В обоих случаях результат оказывается одинаковым: точно так же как длительные периоды высокой инфляции создают повышенные инфляционные ожидания, длительные периоды высокой безработицы увеличивают вероятность ее возникновения в будущем.

Отсутствие стабильной кривой Филлипса отнюдь не означает, как полагал Фридмен, единственность «естественного» уровня безработицы, соответствующего стабильной инфляции. Напротив, если государство готово мириться с высокой безработицей ради низкой инфляции, на чем настаивает модель Фридмена, то безработица будет поддерживаться посредством гистерезиса, который может сохраняться на протяжении нескольких десятилетий.

Эффекты гистерезиса легко обосновать микроэкономически. Но трудно представить с помощью динамически оптимизирующих репрезентативных агентов, которые населяют мир моделей DSGE. Существование эффекта гистерезиса делает проведение монетарной политики на основе правила Тейлора сомнительным предприятием, поскольку это правило практически не признает снижение безработицы в качестве самостоятельной цели политики.

Глобальный финансовый кризис

Очевидным критерием успешности того или иного теоретического подхода в макроэкономике служит его способность выступать основой для предсказания, понимания и преодоления экономических кризисов. Если применить этот критерий к текущему кризису, то налицо практически полная несостоятельность подхода DSGE в макроэкономике.

Во-первых, в период формирования пузыря почти никто из сторонников DSGE не предвидел надвигающейся опасности. Во-вторых, парадигма DSGE располагала к положительной оценке как раз тех изменений, которые и подготовили почву для кризиса, – например, так смотрели на рост и глобализацию финансового сектора и связанные с этим глобальные диспропорции. Самоуверенные заявления Алана Гринспена были крайним примером, однако они отражали типичную для большинства точку зрения.

В-третьих, даже в 2007–2008 годах, когда кризис уже начался, его тяжесть неизменно недооценивалась. Ситуация усугублялась политическим контекстом: сторонники администрации Буша не желали в предвыборный год признавать наличие рецессии.