Случай в электричке - Меружан Григорьевич Саркисян

и печальные. Видимо, встреча с маленькой девочкой вызвала какие-то далекие воспоминания. Он изредка поглядывал на нее и заметил волнение в больших голубых глазенках. Кончив играть, он спросил у Наташи:

— Тебе нравится?

У девочки в глазах стояли слезы.

— Ты почему плачешь? — спросил старик.

— Мне жалко, что они умерли!

— Кто умер?

— Они...

Старик некоторое время молча смотрел на девочку.

— Ты хотела бы сама сыграть о НИХ?

Девочка кивнула.

Старик протянул ей скрипку, так непохожую на ту, на которой учила ее мать. Звучала она иначе, и мать не учила столь сложным пассажам. Казалось, не было никакой возможности у девочки воспроизвести, хотя бы в упрощенном варианте, мотив той вещи, которую исполнил старик. Смычок коснулся струн, несколько раз девочка пробежала пальцами по грифу и уловила мотив, повторив его незатейливо, упрощенно, но повторила.

— Я не смогу стать учителем вашей дочери! — сказал Теремецкий. — Грешно возложить на себя такую ответственность. Я могу лишь дать ей первые уроки, пробудить у нее любовь к скрипке... Вам надо искать ей настоящего учителя. Для вас нет большей задачи в жизни!

Старик скромничал. Для первых шагов в музыке он оказался превосходным учителем. Быть может, он что-то и знал о методике преподавания или постарался узнать, когда получил такую ученицу.

Для возраста в семь, восемь, девять лет важно не испортить руку, не отвратить от скрипки и дать нужное направление для выработки вкуса. Со всеми этими тремя задачами старик справился.

Когда Наташе исполнилось одиннадцать и она перешла в пятый класс, наступил момент решающего выбора. Продолжать любительские музыкальные уроки или целенаправленно готовиться к поступлению в консерваторию.

...И вот представился случай встретиться с профессором консерватории. Елена Викторовна относилась к предстоящей встрече спокойно. Наташа нервничала — она остро переживала любое испытание. Но больше всех волновался Теремецкий. Он напутствовал Наташу так, будто бы ему самому предстояло держать экзамен. Повторили все, что она должна будет исполнить завтра. Старик уложил скрипку в тяжелый красного дерева футляр и протянул его Елене Викторовне.

— Возьмите... Девочка привыкла к инструменту, к его звучанию. От этого многое зависит. Я думаю, что у профессора есть скрипки не менее чудесные, но даст ли он их Наташе? И звук у них будет другой. Мне кажется, по нежности звука этой скрипке нет равных! — Он печально улыбнулся. — Делал ее почти триста лет тому назад итальянский мастер из Кремоны Лаурентис Сториони... Возьмите, девочка должна играть у специалиста именно на этой скрипке, а не на другой.

— Это же драгоценность! Нет, нет, спасибо огромное, — запротестовала Елена Викторовна. — Мы побоимся везти ее в электричке туда и обратно. А вдруг что-то случится?

Старик вздохнул.

— Да поймите же, это живое создание, это инструмент с душой, с голосом, он сделан не для того, чтобы лежать на комоде... И ничего не случится, уверяю вас, уверяю.

Наташа впервые оказалась в Москве. В другой раз эта долгожданная встреча взволновала бы ее, обрадовала, но сейчас... Наташа так нервничала перед встречей с профессором Дашкевичем, что почти и не видела города, все слилось в какой-то туманный и общий силуэт, хотя день был ясный, солнечный. Запомнила козырек крыльца над тротуаром, широкие ступени лестницы, зеркала в бесшумном лифте, дверь, обитую черной кожей, бронзовую табличку с именем профессора на двери, огромные светлые окна в просторных комнатах. Рояль, на стенах скрипки, множество скрипок, смычки, пюпитры для нот. Когда тебе одиннадцать лет, все люди, которым за сорок, кажутся стариками. Но все же профессор показался Наташе слишком молодым: ни бороды, ни усов, а ей представлялось, что к званию профессор — это как бы обязательное приложение.

Он окинул быстрым взглядом Наташу и сказал:

— Отдохни, отдышись!

Наташа открыла замки футляра и вынула скрипку. Профессор, увидев инструмент, чуть прищурился и уже не сводил с него глаз.

Если бы Наташа была способна что-либо видеть, когда начинала играть, она заметила бы, как в его глазах погасла ирония, как ее сменили сначала удивление, а затем какое-то беспокойство. Профессор следил за каждым ее новым тактом, опасаясь, что она ошибется, сфальшивит.

...Наташа опустила смычок.

Профессор обратился к Елене Викторовне:

— Я увидел в руках вашей дочери скрипку Лаурентиса Сториони и испугался! Иногда лишь обладание таким инструментом возбуждает у родителей необоснованные надежды, что их ребенок может стать скрипачом. Мои опасения рассеяны! Ваша дочь бесспорно одарена. У кого и где она училась?

— У сельского священника!

— Хм! Какие только неожиданности не подбрасывает нам жизнь! Священник! М-мда, подумайте только, сельский священник!

— Он сказал, что Наташа первая его ученица.

— Ну, он отлично справился, вернее сказать, они вдвоем справились с первыми задачами. Если вы хотели спросить меня, стоит ли вашей дочери учиться, мой ответ таков: не только стоит, но необходимо! Не-об-хо-ди-мо! Девочка — мало сказать — способная.

Елена Викторовна решилась. Она перебралась в областной центр. Наташа поступила в музыкальную школу и каждую неделю ездила в Москву, к профессору на занятия.

Незаметно пробежали школьные годы, после десятилетки Наташа поступила в консерваторию. И первое, что она сделала, написала благодарственное письмо Теремецкому. Тут же пришел ответ с поздравлением и глубочайшей просьбой повидаться с ним.

Наташа собралась к Теремецкому, но ее и Елену Викторовну позвали в правление колхоза. В кабинете у председателя сидел Теремецкий, председатель явно чувствовал себя стесненно.

Председатель колхоза — человек веселый. Без шутки фразы не скажет, а тут начал скованно, видимо, сильно его стесняло присутствие священника.

— Собрались мы сегодня, друзья мои, по несколько необычному поводу!

Он окинул взглядом собравшихся и откашлялся.

— Мы с радостью поздравим Наташу Снегиреву с поступлением в Московскую консерваторию... Это большая радость и для нас. Она здесь родилась, и, если ей суждено прославить родной край, во всем мире будут знать, что есть на русской земле село Брединка. А сегодня мы должны поблагодарить ее первого учителя.

Теремецкий наклонился и извлек из-под стола знакомый Наташе футляр красного дерева. Поставил его на стол, щелкнул застежками и открыл.

У Наташи замерло сердце, как в крутом падении, она почувствовала, что вот-вот брызнут из глаз слезы. Догадалась, не веря еще, что это возможно.

Председатель таинственно улыбался.

— Я хотел бы, — начал старик едва слышно. — Я хотел бы... — Он передохнул и повторил: — Я хотел бы тут торжественно подарить эту скрипку моей ученице. Уверен, что она станет гордостью России. Возьмите, Наташа!