Камни - Анна Дрейзер

случае чего они с Витольдом Альбертовичем с радостью заберут Джейн к себе в Выборг. Каролина снова отвечает, что в этом нет необходимости.

Ей нравятся кошки Давида. Но расстаться с Джейн она не готова.

В крайне случае, можно будет время от времени отправлять её в Выборг погостить. Будет хорошо и родителям, и Джейн.

И, разумеется, кошкам.

Попрощавшись с Альбиной, Каролина открывает другое окно переписки…

…и видит, что Давид написал ей уже больше десяти сообщений.

Дав, всё хорошо, не переживай)

Она быстро набирает это, отправляет и ждёт ответа.

Он приходит, кажется, буквально через пару секунд.

Господи, я так испугался!

Каролина хмурится.

Он не просто боится за неё.

Он неадекватно боится.

И это её тревожит.

Не может не тревожить.

Не оттого, что Давид-де начнёт предъявлять ей претензии, как все эти несносные мужланы.

А оттого, что Каролина врач-психиатр.

А Давид — её бывший пациент.

Она знает, что означает его неадекватная тревожность.

И именно это её беспокоит.

Не просто беспокоит — пугает.

Каролина пишет ему, что с ней всё нормально. И с ребёнком тоже. Что её однокурсница Ольга — прекрасный врач-гинеколог. Что он может не переживать.

Он тут же присылает ответное сообщение. Тёплое. С кучей смайлов.

Раньше, глядя на него, она никогда бы не подумала, что он может писать со смайлами.

Но в глубине души она понимает, что его тревожит не то, о чём она ему написала.

Точнее — не только то.

Каролина поджимает губы. Она всегда делает так, когда размышляет.

Затем, покачав головой — так, словно она ведёт с кем-то внутренний диалог, она быстро набирает в окне переписки:

Я не поеду на метро, не переживай. Я вызову такси.

Он явно доволен. Потому что отвечает сразу же.

Со смайлом.

— Твоя будущая жена очень милая, — говорит Паша. С того самого момента, как они сегодня встретились, он в подозрительно хорошем настроении и почти всё время улыбается, из чего Давид делает вывод, что, наверное, свою даму сердца Паша на их с Каролиной свадьбу пригласил и, наверное, она не отказала. — Она похожа на Барби.

— Как-то не довелось поинтересоваться её отношением к этой кукле, — Давид качает головой. — Но есть шанс, что она бы тебя убила. Она свободная, независимая, много лет занимается кикбоксингом — и сейчас очень переживает, что на какое-то время о любимом спорте придётся забыть, — он нарочито дразнящее усмехается. — Так что не факт, что ей нравится эта твоя сексисткая Барби. Впрочем, я спрошу.

— Я ж как лучше хотел, — тут же тушуется Паша.

— Забей ты. Я же шучу. Пора бы уже привыкнуть. Расскажи-ка лучше, чего это ты сегодня весёлый такой.

Паша тушуется снова. Но деваться некуда.

Он ведь знает, что Давид не отстанет.

— Ну, я сказал Свете про вашу свадьбу, — говорит он. — И… ты представляешь… она согласна… ну, согласна со мной пойти.

Давид пожимает плечами:

— Я не удивлён. Это только в твоих нездоровых фантазиях женщины угощают мужчин выпечкой собственного приготовления из жалости.

— Я просто не знаю… — продолжает Паша — теперь уже откровенно неуверенным тоном. — Может… может, мне стоит пригласить её куда-нибудь ещё до вашей свадьбы?

— Не просто «стоит», а, я бы сказал, это жизненно необходимо.

— А куда? — Паша снова становится грустным.

— Паш… тебе как будто пятнадцать.

— Знаю, — Паша вздыхает. — Но ты лучше не смейся, а помоги.

Давид выразительно смотрит на него:

— Ну, кино, театр, кафе, ресторан, не знаю, сам подумай, что она любит. Что может ей понравиться. В крайнем случае, пригласи просто прогуляться по городу. Ты сам, небось, на Невском в последний раз был, когда ещё учился в универе.

— Я не люблю Невский, — говорит Паша. — Там шумно.

— Я тоже не люблю Невский, — тут же соглашается Давид. — И именно по той же самой причине. Но, боюсь, если я посоветую тебе пригласить её на кладбище, ваше первое свидание может оказаться последним, — он усмехается.

— Ладно, я приглашу её погулять, — обещает Паша и снова тяжело вздыхает.

— Прекрати вздыхать как старый дед-пенсионер, у которого колет не то сердце, не то что-нибудь другое, — Давид снова смотрит на него. — Ну что ещё?

— Я просто думаю, — говорит Паша, — если вдруг дойдёт до… ну ты понимаешь…

Давид демонстративно прикладывает ладонь ко лбу:

— Господи боже, выучи слово «секс» наконец.

— Я его знаю, — заверяет Паша. — Но просто произносить его… в такой ситуации… мне кажется, это неприлично.

Давид складывает руки шпилем.

— Просто посмотри на меня, — говорит он. — Я из консервативной еврейской интеллигентной семьи. И я знаю это слово и не боюсь его употреблять. Если я смог, значит, и ты сумеешь тоже.

— Иди ты, — говорит Паша и начинает смеяться.

— Если у вас случится секс, то у вас случится секс, — Давид хлопает его по плечу. — С вас пять тысяч рублей, больной, следующий сеанс через неделю.

— А если получится плохо? — продолжает переживать Паша.

Давид не знает, что на это ответить. Он понимает Пашины переживания.

Он тоже боялся, что получится «плохо». Боялся внезапно оказавшихся зловонными носков. Недовольства обрезанным членом. Внезапных проблем с эрекцией. И ещё много чего.

Только вот «плохо» у них никогда не получалось. С самой первой ночи. С того самого первого раза, внезапно случившегося в коридоре, когда он так крепко прижимал её к себе, что она была вынуждена дать ему понять, что это слишком.

Не получалось «плохо» у них и потом. Им нравится одно и то же. Одни и те же позы и ласки. Они одинаково быстро возбуждаются. Порой в такие моменты он даже забывает о том, что ему уже за сорок.

Мерзкая, наполненная ядом фраза внезапно бьёт в голову, и, кажется, Давид даже дёргается, словно