Особый отдел - Николай Чадович

– Раньше и я так думал, – поглядывая в окно, сказал Кондаков. – А теперь частенько не могу понять – где опухоль, а где здоровый организм. Всё как-то перемешалось. Преступный мир сосёт у нас соки, но и мы у него многое отнимаем. И лексикон, и манеры, и песни, и даже психологию. Есть, значит, в этом что-то завораживающее…

– Конечно, есть! – к разговору присоединился водитель, до сих пор не позволявший ни единой машине обогнать себя. – Как-никак, а генетическая память сказывается. Ведь если верить Священному писанию, все люди произошли от Каина, прирождённого убийцы. Миролюбивый Авель своего семени на земле оставить не успел. Вот грехи пращуров на нас, бедных, и сказываются.

– Ну это, положим, только легенда, – возразила Людочка.

– Так и быть, отбросим легенду, – согласился водитель. – Обратимся к историческим фактам. Практически все великие люди запятнали себя преступлениями. Владимир Красное Солнышко убил брата, Пётр Первый – сына, Екатерина Великая – мужа, Александр Первый – отца, Дзержинский – сестрёнку-малолетку. Иван Грозный вообще маньяк какой-то. Чингисхан и Тимур начинали свою карьеру разбойниками. Сталин грабил банки. Даже Лев Толстой признавался в мемуарах, что причастен ко всем смертным грехам. Смешно сказать, но когда к власти по воле случая приходили мягкотелые добрячки вроде царя Федора, Николая Второго или Горбачёва, их правление оборачивалось катастрофой. Выводы, как говорится, делайте сами.

– У меня имеется контрдовод, – заявила Людочка. – Наш нынешний президент в нравственном плане чист, как стеклышко. И никаких катастроф пока не предвидится.

– Поживём – увидим, – молвил водитель, до предела увеличивая газ.

– Если будете так гнать, мы скорее всего увидим ангелов небесных, – сказал Кондаков, мужественно сражаясь с силами инерции. – Честно признаться, я удивлён вашей эрудицией. Она как-то не вяжется с избранной профессией. Или вы просто поднабрались ума от клиентов?

– Я, собственно говоря, по образованию философ, – пояснил водитель. – Узкая специализация – философия религии. Преподавал в институте. Вёл научную работу. В споре по поводу идейных позиций Конфуция случайно искалечил оппонента. Хорошо ещё, что срок условный дали. Вот с тех пор и кручу баранку.

– Тогда всё понятно, – сочувственно промолвил Кондаков. – Как я слышал, у Конфуция рыльце тоже в пушку. Он якобы причастен к геноциду кочевых племён, вследствие чего погибло чуть ли не два миллиона человек.

– Полтора, – поправил чересчур образованный водитель. – Хотя многие летописцы той поры, в том числе и Хань Ши, этого не подтверждают.

Деревня, в которой нашёл себе прибежище отошедший от дел рецидивист Чертков, помнила, наверное, ещё нашествие пресловутого Тушинского вора, не к ночи он будь помянут, причём с тех времён здесь почти ничего не изменилось, разве что солому на крышах заменили толем и шифером.

Как видно, практичные и недоверчивые местные жители, много чего повидавшие на своём веку, не рисковали вкладывать средства в недвижимость, опасаясь не то грядущего Страшного суда, не то новой социальной революции, не то очередного нашествия супостатов.

В понимании крестьян эти средства гораздо разумнее было использовать в соответствии с вековой русской традицией – для услады души и профилактики хворей, тем более что некоторая толика их потом возвращалась обратно в виде залога за стеклотару.

Короче говоря, подобные тенденции привели к тому, что деревенскую церквушку, некогда разрушенную пламенным революционером Соломоном Зунделем (впоследствии заколотым кулацкими вилами и погребённым у Кремлёвской стены), так и не восстановили, несмотря на благоприятные времена, зато расположенный рядом с церковными руинами продмаг сверкал непривычным для этих мест великолепием. Впрочем, популярностью пользовался только ограниченный круг товаров – хлеб, табак, спиртное, соль, спички и почему-то подгузники, спрос на которые особенно возрастал с приходом холодов.

Все эти мелкие, но характерные детали сельского быта Кондаков подметил совершенно случайно, пытаясь вызнать у аборигенов точный адрес Черткова. Такая фамилия, похоже, ничего не говорила крестьянам, привыкшим называть по прозвищу не только друг друга, но и собственного губернатора, и лишь когда Кондаков стал подробно описывать приметы своего знакомого, среди которых числились и многочисленные красочные татуировки, кто-то догадался:

– Так тебе, наверное, Челюскинец нужен! Сразу бы и сказал. Сейчас покажем его фатеру.

– А почему Челюскинец? – удивился Кондаков.

– Да он на отшибе от всех живёт, словно полярник на льдине.

Оказывается, к прежним кличкам Черткова здесь добавилась ещё одна, сейчас уже мало кому понятная.

Такси тронулось в указанном направлении, и вскоре взору Кондакова, перебравшегося на переднее сиденье, открылась ничем не примечательная, хотя и крытая железом пятистенка. На необычный статус её хозяина указывали только несколько мощных джипов, приткнувшихся к замшелому, покосившемуся забору. В этой глуши они смотрелись примерно так же, как марсианские боевые треножники на берегах Темзы.

– Ходоки прибыли. – Кондаков прищурился. – Сюда, как говорится, не зарастёт народная тропа.

– Слава истинного преступника столь же притягательна, как и женская красота, – глубокомысленно заметил водитель. – Великий Джу Си писал когда-то: «Между небом и землёй всегда было так, что добром пользуются, а к злу тянутся».

– Вы, гражданин философ, нас здесь подождите, – сказал ему Кондаков. – Мы ненадолго.

– Жду только до темноты, – заявил водитель, опасливо косясь на приближающуюся к машине козу. – Мне в полночь смену напарнику сдавать.

– Успеешь… – буркнул Кондаков, небрежно поправляя кобуру.

Уже приближаясь к обиталищу Черткова, он наставительно сказал Людочке:

– Веди себя приветливо, но с достоинством. Никогда не забывай, что ты представитель власти, а он – бывший вор. Это ничего, что мы к нему на поклон явились. Завтра всё иначе может повернуться. Посматривай по сторонам с таким видом, словно бы прикидываешь, откуда будет лучше начать обыск. И вообще, старайся помалкивать. Ваше племя не речи красят… Но если я тебя вдруг трону, – рука Кондакова легла на Людочкино бедро, – слегка смягчись. Улыбочку изобрази и всё такое прочее.

– Только не надо меня трогать чересчур часто, – девушка решительным жестом оправила юбку. – А то синяки останутся.

В огороде, прилегавшем к дому, копался старикан, очень похожий на анатомическую модель, изображающую взаимное расположение человеческих костей, мышц и сухожилий. Впрочем, эта худоба свидетельствовала отнюдь не о телесной немощи, а, наоборот, о недюжинной физической силе, которую не смогли сломить ни «истребительно-трудовые» лагеря 50-х годов, ни тем более лесные курорты более позднего времени.

На некотором удалении от Черткова – а это, вне всякого сомнения, был он – стояли две группы молодых людей, заметно дистанцирующихся друг от друга. О характере их взаимоотношений свидетельствовало ещё и то, что каждая компашка старалась не смотреть в сторону соседей.

Чертков, продолжая вскапывать грядки, что-то негромко втолковывал младшему поколению, внимательно ловившему каждое его слово. А когда один из гостей что-то брякнул невпопад, может, даже и непроизвольно, он с кряхтеньем разогнулся и плашмя огрел того лопатой. При этом все, в том числе и пострадавший, сохраняли каменное выражение лица.

Заметив остановившегося у калитки Кондакова, Чертков быстренько свернул сходку, и не потому, что испугался стражей закона, а просто нашёл подходящий повод, чтобы избавиться от докучливых посетителей.

– Домой валите! – велел он в самой категоричной форме. – И чтобы по дороге никаких разборок. Если опять спор возникнет, в шахматы играйте или канат перетягивайте. Хватит крови! Страна большая, делов на всех хватит. И помните, что отныне я вас всех на особом контроле держу. И тебя, Хасан, и тебя, Скоба.

Молодые уркаганы рассыпались в выражениях благодарности:

– Спасибочки, Василь Антипыч! Наше вам с кисточкой! Может, надо чего?

– Мне навоз нужен, да где же вы его, дурогоны, достанете, – сказал Чертков. – Заставить каждого из вас штаны спустить и по хорошей куче сделать – так у меня тогда вообще ничего, кроме чертополоха, не вырастет. Ладно, ступайте с глаз долой! Ко мне солидные люди заявились, не чета вам.

Бандиты цепочкой потянулись со двора, и каждый из них, проходя мимо Кондакова с Людочкой, уважительно раскланивался.

Когда джипы тронулись, всячески мешая друг другу, Чертков сказал, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Всех их клятв только до околицы и хватит. А потом опять мясорубка начнётся. Хоть на цепь этих мазуриков сажай… Ну заходите, чего за калиткой стоять, – последние слова, естественно, относились к только что прибывшей парочке. – Али стесняетесь?