«…Явись, осуществись, Россия!» Андрей Белый в поисках будущего - Марина Алексеевна Самарина

– “Я, Я”.

Вы узнали Его.

Как он “Я”» там стоит: и простирает навстречу – пречистые руки… Этот жест – жест захожего иерея – жест воздетых рук отпечатлели, конечно, надбровные дуги: по окончании светлой утрени иерей уйдет; вы его года не увидите… Он вернется на родину…» (307).

Во 2 главе дано описание церковной службы. Несмотря на то что она не так уж похожа на службу, проведенную в храме тела, Котик сразу вспоминает здесь Того Самого и «какую-то огромную, но позабытую истину: древнюю … когда-то открытую в храме», и становится понятно, почему человеком названа именно бабушка: это она привела Котика в церковь[132].

Итак, третий образ, человек, «Я», по существу не описан. «Я», иерей, как следует из этимологии слова, – жрец, т. е. тот, кто осуществляет связь с Тем Самым, «Кем-то давним», кто благословил на жизнь в земном теле («…переживаю я погружение себя в тело, как… опускание в мировую дыру; но решение принято; час жизни пробил; и, выпуская меня из родительских рук, Кто-то давний стоит там за «Я»; и – всё тянет мне руки: из-за багровых расколов; эти руки, желтея, мрачнеют; и – переходят во тьму» – 314). Но есть некое пространство, в котором можно ощутить его присутствие, – это церковь, «таимая комната блесков», где много света, сияния, золота: «…там – в сияющей синеватости дымов вставали светящие: б_л_а_г_а и ц_е_н_н_о_с_т_и… неописуемых, непонятнейших форм; там, оттуда, – на миг показалась т_а с_а_м_а_я Древность в сединах; и пышные руки свои развела: из Золотого Горба; и казалося мне, что стоял перед нами: Золотой Треугольник; две руки, как лучи, протянулись направо-налево от белого лика: белый лик, точно око, глядел в золотом треугольнике; и – миры миров там чинились: бед багряной завесою; человекоглавое серебро из руки затеплило звезду; золотою планетою дориносилася Книга… к престолу, сквозь разрывы завесы; но таинница строгих дел там закрылась; и – красные, кудлатые люди в огне, по бокам, как загаркали в ужасе!..» (331–332)

«Белый лик», «человекоглавое серебро», «в Золотом Горбе, у престола подъемлющий руки» – это о священнике, т. е. жреце, осуществляющем связь с Тем Самым и могущем к нему отвести.

Громкий зов, голос, от которого чуть не лопаются стены, «точно четыре животных подхватили провозглашенные вопли», связывается с Солнцем, «на котором я жил». Поэтому-то единственный зримый образ, напоминающий о Том Самом, – закат: «…выпуская меня из родительских рук, Кто-то давний стоит там за «Я»; и – всё тянет мне руки: из-за багровых расколов; эти руки, желтея, мрачнеют; и – переходят во тьму». Отметим также, что в первый период жизни единственным существом, ассоциирующимся у Котика с закатом, оказывается папа («…иногда приколотится он красным миром своим к Косяковскому дому, в котором мы жили; и смотрит с Арбата в оконные стекла багровым закатом…»). Возможно, так воплощается мысль о его безмерной любви к сыну.

Четвертый образ – лев

Несмотря на реалистичность описания и простоту объяснения того, как возник этот образ, он остается загадочным, потому что, появившийся в 1 главе и названный «первым отчетливым образом», включенный в четверку важнейших, он позже больше нигде не упоминается (если не считать одной строчки в конце второй главы)

Обратимся к страницам, в которых говорится о льве.

«Среди странных обманов… передо мной возникает страннейший (подчеркнуто здесь и далее мною): передо мною маячит косматая львиная морда; уж горластый час пробил: все какие-то желтороды песков; на меня из них смотрят спокойно шершавые шерсти; и – морда; крик стоит:

“Лев идет…”

…..

В этом странном событии все угрюмо-текучие образы уплотнились впервые; и разрезаны светом обмана маячивших мраков; осветили лучи лабиринты; посреди желтых, солнечных суш узнаю я себя: вот он – круг; по краям его – лавочки; на них темные образы женщин, как – образы ночи… и среди всего – Л_е_в…

Образ этот – мой первый отчетливый образ; до него – неотчетливо все; неотчетливо – после… посередине желтого круга мы встретились: я и Л_е_в.

Мне отчетливо: —

– Лев есть Л_е_в: не собака, не кошка, не утка; смутно помнится: Льва я где-то уж видел; и видел – огромную, желтую морду.

Да я знал её прежде: я ждал её…

(…) Я отчетливо помню, что —

– линии блещущих лавочек, солнце и желтая суша – куда-то отъехали перед львом; лев растет; и – заслоняет мне все; ужасаюсь я: рухнули все преграды меж нами; всё, что пряталось, появилось – под солнцем. Покров солнца на мраке не защищает от мрака; солнце бросило в мрак желтый круг; и из мрака ночей повылезали на желтую сушу все дети и няни: отдохнуть от опасностей; и тогда-то вот из желтеющей кучи песку, из-под круга на круг вылезать стал на нас головастый зверь, Л е в: и всё снова – пропало; солнце спряталось; снялось желтое пятно круга; и …все снялось: и продолжилась тьма» (309–311).

Крик: «Лев идет…» – вследствие сходства с «Идет, идет: вот – идет», – ощущаемым в преддверии встречи с иереем, позволяет сопоставить два образа, обнаружив некую общность между ними: в обоих случаях речь идёт о духовных существах, своим развитием превосходящих человека. Однако в самом существенном эти образы определенно расходятся, о чем говорит фраза во 2 главе: «Я – боролся со Л_ь_в_о_м…» (336), так что вряд ли правильным будет считать, что Белый имеет в виду Христа, как это было в поэме «Первое свиданье» («Лев символический, Иудин…»). Детали, использованные в приведенном фрагменте: желтый круг посреди темноты – Луна, уплотнение образов, мотив обмана – позволяют выделить из всей обширной символики образа льва единственное значение: Лев – это Люцифер. Эта встреча со Львом – символическое изображение явления стража порога[133] – означает переход порога из сверхчувственного мира в земной.

Таковы первоначальные значения тетраморфов в романе. Интересно, что хотя в большинстве мифологических, христианских и антропософских интерпретаций три из них обозначают природу, телесность, но у Белого, наоборот, с низшей природой связан лишь один образ – бык, остальные же обозначают нечто земному миру не принадлежащее. О возможном значении этого см. ниже.

Соотношение миров

В первых главах романа, пока у Котика сохраняется память о сверхчувственном мире, пока он столько же принадлежит ему, сколько земному, проводятся параллели между мирами, позволяющие показать, как эти миры соотносятся.

Связь, существующую между сверхчувственным и физическим мирами, помогает показать синтаксис. В произведении большое количество предложений с основой, выраженной существительными в именительном падеже. Такие