11 сентября и другие рассказы - Владимир Владмели

– Как вы здесь живёте. Мы ведь не виделись полтора года.

– Докладываю, товарищ полковник. Ты можешь гордиться своей дочерью. Она гораздо лучше меня переносила эмиграцию и спокойно относилась к тому, что пейсатые не признавали наш брак. Говорила, что недостатки есть при любой системе, а поскольку она всё равно будет проходить гиюр, то не важно, когда нам выдадут официальную бумагу. Так даже интереснее, жить в религиозном государстве в гражданском браке с двумя взрослыми детьми. Меня до сих пор бесит, что ортодоксы имеют здесь такое огромное влияние. Какой-то абсурд получается. Бабы воюют, а мужики Богу молятся. Видел, наверно, пейсатых. Здоровые, жирные, ни хера не делают, только детей строгают. Это конечно, неплохо, население увеличивается, но ведь надо ещё и реальную пользу обществу приносить.

– Ты им это скажи.

– Говорить мало. Правительство должно принять специальные законы.

– Принимай, не принимай, на служителей религии повлиять невозможно.

– Ошибаетесь, товарищ полковник, ещё как возможно. Пётр I же повлиял. Он во время войны заставил монахов Псково-Печёрского монастыря укрепления строить, сказал, что сам за всех молиться будет. И стал с утра до вечера честно бить земные поклоны, а поскольку ваши монахи работать любят, также как наши ортодоксы, то они выставили перед храмом икону Божьей матери, на глазах которой были видны слёзы. Пётр подошёл к иконе и попробовал слезу. Она оказалась солёной на вкус. Он ухмыльнулся и обратился с просьбой к Богоматери свой плач прекратить, потому что если она этого не сделает, то он выпорет всех монахов, так что их задницы заплачут кровавыми слезами. Богоматерь царскую просьбу услышала.

– Откуда ты знаешь?

– Уроки учил. Пятый класс, вторая четверть. Многие эмигранты считают такой подход правильным, поэтому скоро мы прищемим хвост пейсатым.

– Ты стал здесь ещё большим антисемитом, чем я был там.

– Ерунда, я просто крайности не люблю. Ты знаешь, недавно они запретили хоронить на еврейском кладбище солдата, у которого мать хохлушка. Парень, между прочим, погиб во время военной операции против террористов. Значит, защищать их он еврей, а в могиле по-человечески лежать – гой [38] . Когда это случилось, весь Израиль на дыбы встал. Я сам на демонстрацию ходил.

– А Тамара?

– Она осталась дома, сказала, что будет молиться за убитого.

– Да-а, – протянул полковник.

– Понимаешь, Тамара попала под их влияние. Она здесь стала набожнее Главного раввина и даже ребят хотела в ешиву отдать.

– А ты?

Я костьми лёг. Сказал, что со мной она может делать что угодно, а детей в цадиков превращать не позволю.

– Молодец.

– Знаю, что молодец, но она и сделала со мной, что хотела.

– То есть?

– Обрезание, – проворчал Гриша, – без этого по её мнению я был не настоящим евреем и она не могла со мной жить.

– Хорошо, что я православный.

– Погоди, она и тебя заставит.

– Э, нет. Я этим инструментом ещё пользуюсь, не так часто как раньше, но всё равно. И старухе моей приятно, когда всё в целости и сохранности.

Он опять назвал Веру Алексеевну старухой. Подсознательно он чувствовал, что она становилась самой собой.

– Что ты здесь собираешься делать? – спросил Гриша.

– Я как раз с тобой хотел посоветоваться.

– Займись с внуками математикой.

– А что, у них проблемы?

– У них нет, а у местной системы образования да. Я в седьмом классе уже дифференциальное исчисление знал, а они всё сложение с вычитанием мусолят.

– Ты и учился в специальной школе.

– Это неважно.

– На что же вы в таком случае смотрите? Родители называется.

– Мы целыми днями работаем, а Тамара ещё и молится, вот дети и предоставлены сами себе. Растут как трава.

– Значит, нужно их отдать в военное училище.

– Не смешно, товарищ полковник, да и училища у нас нет, так что придётся тебе самому принять командование.

– Ладно, сделаем.

– Они из летнего лагеря приезжают только к началу учебного года.

– Я подожду.

– А пока, чтобы скучно не было, можете походить с Верой в клуб ветеранов.

– Кто туда ходит, – спросил Павел Иванович, – старушки-пенсионерки, которым делать нечего.

– Это сейчас они пенсионерки, а раньше они тоже кем-то были, – возразила Вера Алексеевна, – входя вместе с дочерью в кабинет.

– Тебе очень туда хочется? – спросил полковник жену.

– Почему бы нет, – ответила она, – гораздо лучше, чем сидеть дома и вариться в собственном соку. Познакомимся с людьми, узнаем, как они здесь живут. Всё равно внуки в лагере.

– Если хочешь, иди одна, – сказал полковник.

– Я и так всю молодость одна провела и вдовой не осталась по чистой случайности.

Королёва послали тогда в Свердловск-40, который к настоящему Свердловску никакого отношения не имел и находился от него на огромном расстоянии. Город находился в Сибири и был вырыт в горе, чтобы скрыть установку для обогащения урана. Он был строго засекречен и ни на одной карте его не было. Жители Свердловска-40 пользовались всеми привилегиями советской элиты. Они очень хорошо зарабатывали, а в магазинах без очереди покупали продукты, недоступные простым смертным даже в столицах. Свободно продавалась и импортная одежда, но носить её было негде. Интеллектуальная жизнь города ограничивалась несколькими кинотеатрами и домом культуры, в котором выступали местные артисты-любители. Раз в году Свердловчане-40 могли уехать в отпуск в любое место Советского Союза, во всём же остальном они жили как в тюрьме. Сменить прописку удавалось очень немногим, а остальных ожидала смерть от лучевой болезни. Стариков в городе не было…

Туда-то и прилетел Павел Иванович. На военном заводе уже несколько месяцев работал его сослуживец, Миша Каменец, жена которого была на последнем месяце беременности. Миша рвался обратно в Москву, но начальство отпускало его только на две недели. Королёв должен был определить, в какой стадии находится проект, узнать, что нужно для его успешного выполнения и доложить в Министерство. Павел Иванович рассчитывал пробыть на заводе несколько дней, но Каменец упрашивал его остаться и закончить работу. Поначалу Королёв даже слышать об этом не хотел, однако в последнюю минуту уступил настойчивым уговорам Миши и отдал ему свой билет на самолёт. Они даже не успели переоформить документы, но было это до эпохи воздушного пиратства и формальности соблюдались не так строго.

Над тайгой в самолёте начал барахлить мотор и командир корабля запросил посадку на ближайшем аэродроме. Ему отказали, а садиться без разрешения на военный объект он не рискнул. По рассказам людей, слышавших записи «чёрного ящика» он умолял диспетчера принять самолёт, ведь все его пассажиры владели более важными государственными секретами чем то, что они могли увидеть. Ничего не добившись, экипаж вынужден был продолжать полёт, но до следующего аэродрома не дотянул.

О смерти пассажиров оповестили только ближайших родственников. Ведь Свердловск-40 считался городом-спутником настоящего Свердловска, поэтому ни аэродрома при атомном реакторе, ни самолёта официально не существовало, также как и рейса, на котором должен был лететь Павел Иванович. В списках погибших была его фамилия, а сам он не мог признаться Мишиной жене, что произошло в действительности. Она бы сочла его убийцей. Она работала в бухгалтерии Министерства и они сталкивались довольно часто. После аварии встречи эти были мучительны для обоих, но избежать их было никак нельзя и Павел Иванович подал рапорт с просьбой перевести его в любое другое место. Вера Алексеевна подключила к этому своих родственников и ему предложили преподавать на военной кафедре Московского ВУЗа. Возможность получить там генеральские лампасы была равна нулю, но зато жизнь его стала гораздо спокойнее.

В клубе ветеранов пожилые люди, разбившись на небольшие группы, разговаривали, смотрели ТВ или читали. Некоторые играли в карты или в шахматы. Как он и ожидал мужчин здесь было немного и никто из них особой симпатии у него не вызывал. Он сел в кресло и взял какую-то газету.

– Первый раз здесь? – услышал он глуховатый голос.

Королёв поднял глаза. Напротив стоял пожилой человек, гражданская форма которого не могла скрыть военной выправки.

– Да.

– Полковник Владимир Бегун, – протянул он руку.

– Полковник Павел Королёв, – сказал Павел Иванович, вставая.

– Какие войска?

– Бронетанковые.

– Коллега значит. Интересно, какая сейчас техника в советской армии. Когда я уходил, на вооружении был ещё Т-54.

– Хорошая машина.

– Ну, это с какой стороны посмотреть.

– Со всех сторон.

– Только не изнутри. Сидеть в нём неудобно, ноги вытянуть нельзя, а для того чтобы тебя расслышали надо орать во всю глотку.

– Так ведь он предназначен для военных действий, а не для увеселительных прогулок.

– Всё равно его можно было сделать лучше. Ведь если техника хорошая, то и воюется легче и побеждается быстрее.