Сбежать от зверя. Прощение - Анна Григорьевна Владимирова

– Марина, я не умею жить по чужой инструкции! – он зыркнул на меня. – Давай ты поспоришь со мной завтра?

– А сегодня что мне с тобой делать?

– Ешь булочку, – блеснул он снова глазами.

Интересно, а Стерегов меня как собирался защищать? Угрозой убийства Тахира? Где-то он просчитался.

13

Она не слышала, как трещит руль под ладонями. Не видела, как часто я сдаюсь зверю, и его когти впиваются в кожаную оплетку. Запахи Марины, больницы… и Стерегова обжигали и без того раскаленные нервы. И все, чем я жил, – одним вдохом и выдохом. А все мое существо рвало от дикой правды: она ушла, беременная моим волчонком. И этот ублюдок Стерегов игрался с его жизнью! Я позволил ему это!

А еще я вспомнил то самое «почти», которое знали все. В тот день, когда я выхватил пулю от Кати, мне звонил Гена. И именно он сказал, что Марина беременна. Я помню эту вспышку боли от его слов, а потом – следующую. Уже от Катиного выстрела. Сучка сама попросила Гену передать эту новость, боясь не успеть ко мне с пулей и инъекцией. Ну какая же прыткая ведьма, а!

Но все это стало неважным.

Важна теперь только Марина.

И мой ребенок.

У меня никогда не было своего родного ребенка. Я понятия не имею, как это. Но «это» теперь сидело на расстоянии вытянутой руки и обещало показать мне все. И вроде ничего сложного: бери, грей, корми и заботься… Но Кате надо было внимательнее читать «побочки» к своей «проверенной» годами «вакцине супергероя». Она наверняка противопоказана оборотням, чьи женщины – в чужих лапах! Да еще и так буквально… Я все не мог взять эту зверюгу под полный контроль. Стоило ослабить воображаемые пальцы на горле зверя, и перед глазами снова возникали Марина и Стерегов. А следом шла картечь болезненных эмоций: он держит руку на ее животе, шепчет что-то, касаясь ее виска губами… Будто он уже прошел с Мариной все, что должен был пройти я. Он знает, что делать, когда становится тяжело, а я – нет. Он торчал с ней в больнице, а я вел расследование!

И снова дыхание сбилось, а машина набрала скорость.

Нет, вреда Марине я не причиню. Иначе бы не забрал. Здесь вопросов не было – зверь будет беречь и защищать до последнего вдоха. И никакие договоры не помогут. Но вот с самой Мариной дела обстояли хуже. Я понимал, что ей плохо и страшно. И да, Стерегов сейчас был бы для нее, наверное, даже лучшим вариантом, чем неуравновешенный экспериментальный образец в моей морде. Но я так не хотел. Мне нужно было вернуться к ней таким, которого она защищала ценой своей жизни.

А еще мы теперь оба отвечаем за новую жизнь.

Не верилось…

Я стану отцом…

И этот ход мыслей успокаивал. Пальцы переставали дрожать, втягивались когти и зубы. И все будто начиналось с ноля. Незнакомая девушка рядом и совсем другой я…

Когда-то в прошлой жизни мне пришлось принять факт, что моя женщина не сможет сохранить беременность. Собственно, так мы и узнали о болезни Полины. Никто не виноват. Но и волчонка я потерял. Впрочем, как и женщину вскоре.

Теперь одна мысль о потере сжимала тисками позвоночник и парализовывала все мои ипостаси разом, прошивая их общим ужасом.

– Почему ты оставила ребенка? – спросил я.

– Я думала, что ты должен знать, – подала она тихий голос. – А потом Катя сказала, что ты точно хочешь ребенка.

– А если бы Катя не сказала? – потребовал я напряженно.

– Мне было просто страшно, – повернула она ко мне голову. – И больно. Иногда настолько, что хотелось бы перестать быть беременной.

– И Стерегов подложил лапу.

– Почему-то это подействовало, – спокойно пожала она плечами. – А мне было уже все равно, как избавляться от боли.

Допустим. Она не собиралась делать аборт, не хотела оставаться со Стереговым, ей просто было плохо… Плохо без меня. Только какое-то острое воспаление ревности продолжало требовать расправы над всеми причастными. Всеми, кто заставил нас пройти через это.

Пройти…

Я моргнул на шлагбаум на дороге, ведущей в мой поселок.

А ведь мы и правда свободны. Нет стен больше, нет договоров и обещаний. Нет ожидания. Мы действительно свободны. Довлатович, конечно, явится по мою душу, но что-то подсказывало – позже.

Когда в свете фар запрыгали глянцевые листья плотных зарослей, я сбавил скорость, чтобы машину не трясло.

Эта часть поселка активно строилась. Мне давно предлагали купить здесь участок. Потом умерла Полина, и старый дом все больше казался мне нашпигованным воспоминаниями, как стеклами. Сначала мне было уютно в нем валяться на диване и упиваться горем одиночества. Но несколько лет спустя я решил построить новый дом, а старый оставить Эльдару. Вскоре он получит документы на него, а я залезу поглубже в лес, потому что мне есть что прятать.

Дом достроили давно, но почти все комнаты в нем пустовали. Меня хватило лишь на то, чтобы обставить гостиную с кухней и спальню для себя. Но пожить там не довелось. А вот теперь время пришло.

Лес потихоньку воевал за свои территории, угрожая проглотить мой дом. Я позволял ему многое. Отгородил его забором, но в правах не ограничил, и теперь рядом с верандой раскинулась молодая ель, а все, что не залили бетоном и не заложили камнем, игнорировало мои планы на двор. И если бы не Камиль, вряд ли бы мне повезло сегодня загнать машину на площадку.

С Камилем мы подружились, когда я остался один. Старый волк вырастил своих щенков и жил в поселке в одиночестве. Когда я решил, что повезу Марину сюда, попросил его включить в доме отопление. И теперь внутри меня самого немного отогрелось при виде горящих окон и запаха дыма.

– Тахир Муратович, рад вас увидеть, наконец, – улыбнулся мне Камиль, собирая десятки мелких морщин на лице.

– Взаимно, – кивнул я. – Спасибо большое, что смог вырваться по просьбе.

– Скажешь тоже, – улыбнулся он шире, но улыбка медленно сползла с его лица. Дождь не помешал ему почувствовать мое настроение. – Звони, как буду нужен.

И старик бесшумно растворился в темноте за забором.

Марина не стала дожидаться, пока я позволю ей выйти из машины. Строптивая самка, что тут скажешь? Она уже стояла у крыльца и смотрела на дом, быстро промокая в больничной пижаме. И я без слов подхватил ее на руки и понес в дом.

– Марина, ребенка мы оставляем, поэтому ты