Монтаньяры - Николай Николаевич Молчанов

литератор тех времен, именно тогда начал писать свои знаменитые «Картины Парижа». Вот как он описывает место, где Дантон проводит теперь время: «Вы входите в большую залу суда. Какой шум! Какой хаос! Громогласными возгласами адвокат заменяет доводы разума, а многословием — глубину мысли. Его считают хорошим оратором только потому, что у него могучая грудь. Полюбуйтесь на храбрость судей, проводящих полжизни на этой шумной арене!.. Мудрый человек не может уйти отсюда, не проникнувшись отвращением даже к самому справедливому судебному процессу». Но зато здесь же, как подчеркивает Мерсье, «крючкотворство дает кусок золота».

Если бы Дантон был ординарным человеком, то такой мир мог бы привлечь и поглотить его, тем более что он вовсе не чужд тяги к золоту. Однако он прежде всего человек большого природного ума и широких духовных интересов. Он, как и многие его современники, тоже сын века Просвещения. Еще в Труа, овладев латынью, он зачитывался античными классиками. Плутарх, Тацит, Тит Ливий, Цицерон — властители его дум, и он увлекается их мыслями и красноречием. Работа у Вино в Париже оставляет ему досуг, который он заполняет чтением. Вольтер, Монтескье, Руссо и другие французские просветители не оставляют его равнодушным. Особенно близок ему по духу Дени Дидро, кстати, тоже уроженец Шампани. Дантон читает «Энциклопедию», созданную усилиями Дидро и д'Аламбера, зачитывается произведениями самого Дидро. Многие его идеи, понимание справедливости как общественного интереса, его атеизм, концепция демократии и народного суверенитета близки Дантону, так же как и его нравственные идеалы. Дидро считал страсти людей, руководимые разумом, главным мотивом человеческого поведения и находил, что в них нет ничего порочного, даже в страсти к удовольствию, ибо это отвечает человеческой природе. Для Дидро стремление человека к счастью естественно и оправданно. Дидро разоблачал ханжеские разговоры о добродетели вообще и с уничтожающим сарказмом показывал, что назойливая проповедь какой-то абстрактной добродетели часто скрывает внутреннюю порочность. Некоторые биографы Дантона уверяют, что его нравственный облик был копией знаменитого «Племянника Рамо», написанного Дидро еще в 1762 году. Действительно, это «неподражаемое», по словам Маркса, произведение напоминает о трезвой и в высшей степени человечной морали Дантона. Однако Дантон не мог «подражать» Рамо с его крайним цинизмом просто потому, что «Племянник Рамо» был впервые опубликован много лет спустя после смерти Дантона.

Нравственный облик Дантона формировался социальной средой, воспитанием, характером, темпераментом. Поистине, ничто человеческое ему не было чуждо. Просто все у него проявляется сильнее, ярче, энергичнее, чем у других. На некоторых это производило впечатление какой-то театральности, хотя ничего нарочито наигранного в нем не было. Он задыхается в атмосфере Дворца правосудия и юридических контор. Природа влечет его. Он часто отправляется на прогулки в предместья, увлекается фехтованием. Страсть к воде не оставляет его, и он постоянно купается в Сене, собирая толпу зевак, привлеченных редким тогда зрелищем. По свидетельству одного из его друзей, вылезая как-то раз из воды недалеко от Бастилии, он произнес с гневом: «Эта крепость возмущает меня! Когда же мы ее уничтожим? В тот день я нанес бы по ней хороший удар киркой!»

Взрыв негодования при виде вызывающего символа королевского всевластия над бесправным народом легко понять. В прекрасном Париже, как он рисовался раньше в мечтах Дантона, прекрасно жили аристократы и разбогатевшие буржуа. Париж менялся на глазах, являя картину поражающих контрастов. Повсюду сооружались роскошные особняки. По узким улицам без тротуаров проносились, обдавая грязью прохожих, сверкающие позолотой, лаком и стеклом кареты знати. В столице бедность сотен тысяч жителей предместий выглядела особенно контрастно. По городу бродили двадцать тысяч нищих, живших только подаянием. Дантон видел и слышал все. А на устах — распри короля с дворянством из-за попыток Тюрго и его преемников заставить привилегированных платить налоги, ибо двору не хватало денег на фантастическую роскошь. Умы, пробужденные идеями просветителей, думали и волновались. Идеи свободы и равенства проникали в народ, не говоря уже об ученых людях из третьего сословия, в кругу которых вращался Дантон.

Его собственная судьба пока не баловала успехами. Мечты оставались мечтами. Уже несколько лет он в Париже, но нет никаких признаков славы или богатства. Вместо этого — убогая, хлопотливая, малодоходная жизнь мелкого судейского клерка. И никаких шансов на продвижение. У него множество разнообразных знаний, приобретенных чтением, но нет официального диплома. А без степени лиценциата нельзя даже записаться в сословие адвокатов. Хозяин Дантона, прокурор Вино давал ему кров и пищу. Он полюбил этого жизнерадостного гиганта и был удручен, когда тот заявил ему, что хочет уйти от него, чтобы добиваться диплома. Но Вино понимал положение молодого человека и сам посоветовал ему попробовать получить университетский диплом в Реймсе, где экзаменаторы покладистее, чем в Париже. Будущий политический противник Дантона Бриссо в своих «Мемуарах» напишет: «Факультет университета в Реймсе был легендарным. Прежде всего тем, что там приобрели свои ученые степени Дантон, Ролан, Лонтенас». И он процитирует письмо Ролана, другого крупного политического соперника Дантона: «Прибыв в Реймс 30 июля 1770 года, я был включен в список для прохождения экзамена на 31-е и узнал одновременно об объеме требуемых знаний, над изучением которых просидел целый день и ночь. 3 августа я выдержал экзамен по гражданскому и каноническому праву и получил степень бакалавра. В тот же день узнал новое задание. 5 августа прошел защиту и сразу достиг степени лиценциата». Итак, семь дней пребывания на факультете потребовалось будущему министру жирондистов, чтобы получить диплом. Дантон был несравненно способнее Ролана и, применяя такую же методику, легко достиг цели.

В октябре 1784 года он уже смог поставить перед своей подписью «лиценциат прав». Но он изменяет и саму подпись, выделив апострофом первую букву, самозванно приобретая тем самым дворянскую приставку: «д'Антон»! Не только тщеславие побудило этого «республиканца» пойти на примитивную уловку. Его толкали на это и чисто практические, деловые соображения: принадлежность к благородному сословию многим еще внушала доверие и уважение. Он всего лишь адвокат парламента. Такое звание без жалованья давалось каждому обладателю диплома и само по себе ничего не значило. Несколько ранее Дантона такое же звание получил Робеспьер и, мудро рассудив, что с этим сокровищем в Париже ничего не добьешься, уехал делать карьеру в Аррас. Но не таков Дантон, осторожности и предусмотрительности у него куда меньше, зато смелости, оптимизма и веры в себя — хоть отбавляй!

Дантон начинает частную адвокатскую практику