Мамочки мои… или Больничный Декамерон - Юлия Лешко

На одном конце скамьи сидела красивая девушка с распущенными темными волосами и стройными ногами, спрятавшая лицо в руки. Он никак не мог понять – то ли она плачет, то ли уже не плачет и просто закрывает лицо. Впрочем, с его места ничего не было видно: лицо было укрыто ладонью и волосами. В общем, он сидел на другом конце скамейки, уперев руки локтями в колени, – молодой, красивый, одетый в модную джинсовую «варенку», привезенную отцом из Италии… Можно было бы подумать, что они незнакомы. Но лицо у него было такое растерянное и хмурое, что проходившие мимо гуляющие граждане, мельком бросавшие взгляды на пару, мгновенно понимали: эти двое поссорились.

Откуда-то издалека зазвучала мелодия, которую они оба любили, – «Леди ин ред» Криса де Бурга, но сейчас она казалась чужеродной: атмосферу, что называется, можно было резать ножом.

Потом, с очевидным усилием поднявшись со скамьи, он подошел к сидящей все в той же позе девушке. Попытался говорить рассудительно, но голос жалко подрагивал:

– Ну, ты не расстраивайся… Ты… Спасибо тебе… Ну, нельзя нам жениться, рано… На две стипендии не проживем… Второй курс… Меня, может, в армию заберут… Ну, не плачь… Что ты, первая, что ли? Все пройдет… Медицина у нас всесильна. Я тебе как медик говорю…

На этих его словах девушка, наконец, отбросила руки от лица и взорвалась:

– Пошел ты к черту, медик! У меня детей больше не будет! Мне об этом другие медики сказали!..

Доктор Бобровский шел дальше. Остановился, поискал глазами – не пройдет ли кто-то знакомый, но коллеги больше не попадались.

Бобровский обратился к молодому мужчине, проходящему мимо, но по направлению к роддому:

– Простите, у вас закурить не найдется?

Прохожий улыбнулся, разведя руками, и коротко бросил:

– Извини, не курю.

Бобровский задумчиво кивнул и пошел дальше, буркнув себе под нос:

– Да я и сам не курю… И другим не советую…

Он вышел на проспект, поднял руку, увидев проезжающее такси. Машина остановилась, и в этот момент со стороны роддома раздался хлопок… Владимир Николаевич обернулся на звук: это хлопнула петарда, выстрелив в небо голубой цветок фейерверка. Потом еще один… Потом еще…

Водитель хохотнул:

– Во, дают!

Врач пояснил:

– Мальчик у кого-то родился! Если бы розовый был – то девочка… И сердечки… – сел в машину и захлопнул за собой дверь…

Утром Вася прибежал к Ленке и им удалось занять место в любимом всеми посетителями закутке, на скамейке. Мимо них по коридору за высоким серьезным доктором Бобровским прошла пара таких же серьезных интернов…

Лена сидела, прижавшись лицом к плечу мужа:

– Ну, если бы мне кто-то сказал, что Людоед мне хоть конфетку передаст, – не поверила бы. А тут – фруктов целую тонну, соки всякие, минералка дорогая, печенье импортное, йогуртов на месяц хватит. Прямо как будто и не Людоед…

Вася беззаботно махнул свободной рукой:

– Да какой она Людоед! Просто старая дева.

Лена посмотрела на мужа каким-то странным взглядом:

– А ты откуда знаешь, что старая дева?

Вася захохотал:

– Это все знают. А чего особенного? – потом поднял бровь. – Ну, может, не совсем уж такая дева…

Ленка, чисто из женской солидарности, протянула с иронией:

– Ну, и не совсем уж старая… – а потом добавила, вспомнив лицо Людоеда: – И вообще – красивая. Я как-то не задумывалась: ей сколько лет?…

Вася срубил с плеча:

– Сто! В смысле, сороковник есть, точно!

Его жена задумалась:

– Не уверена. Она серьезная. Вот и выглядит старше. А вообще она очень умная и красивая и одевается всегда стильно. У нее и поклонник есть… Может быть, и не один…

Но Вася уже потерял интерес к теме:

– Ну, хватит уже про Людоеда. Кто ее полюбит – тот дня не проживет. От нее полфакультета плачет и без стипендии сидит.

Но Лена, легонько отстраняясь от мужа, все же хотела докопаться до сути:

– Вася, я вот как-то раньше внимания не обращала на Людоеда, но однажды видела: у нее на кафедре стояли свежие фрезии, белые. Я еще подумала, может, праздник какой.

– Сама купила, – брякнул безжалостный Вася. Но Лена пропустила его выпад без внимания:

– А помнишь, мы ее ждали, она на зачет опаздывала, я тогда еще перекрестилась: подумала, что пронесет. Мы с девчонками уже на крыльце стояли, думали куда пойти на радостях… Вдруг подкатывает такая крутая тачка и из нее выходит она. Ну, мы даже не посмотрели, кто за рулем: не до того… А сейчас я так понимаю, что это кто-то из ее воздыхателей был, – и заключила, покачав головой, – и совсем она не такой «сухарь», как хочет казаться.

Вася выслушал размышления Ленки, пожал плечами:

– Соков она принесла… Ну и что? Замучила тетку совесть, что она беременной неуд влепила, вот она и замаливает грехи апельсинами. Наплюй ты на нее!

Лена, согласная в душе с Васей, все же вздохнула:

– Бессовестный ты, Васька. Все равно… Ну, принципиальная. Ну, чокнулась уже на своем предмете. Она же твою жену не бросила, до больницы довезла, врачам с рук на руки передала, ждала, пока скажут, что со мной, а ты…

Вася смягчился:

– Ну ладно уже. Пойду завтра в деканат, спасибо скажу грымзе. Фрезий принесу.

Обнял Лену покрепче, двумя руками:

– А кто у нас будет, что говорят?

Ленка засмеялась счастливым застенчивым смехом:

– А он все время попой поворачивается. Не разобрать.

Возвращаясь с практических занятий в предродовой палате по коридору отделения, интерн Саша Сосновский резко затормозил: мамочка, показавшаяся ему смутно знакомой, самостоятельно взвешивалась на весах, озабоченно передвигая гирьки. Саша окликнул ее осторожно.

– Катя!

Катя Молчан на весах обернулась на голос парня в белом халате. И заулыбалась:

– Приве-ет! Сосновский, ты, Сашка?… Ой, тебя не узнать! Стрижка!.. Какой серьезный! Чего в халате? Навещаешь кого-то?

Сосновский солидно поправил халат, достал из кармана трубку для прослушивания плода, выразительно продемонстрировал ее Кате:

– Я тут интернатуру прохожу, у Бобровского.

Катя спустилась с весов, несколько недоверчиво, новыми глазами осмотрев интерна:

– Да ладно… Ты – врач? Да еще гинеколог? Не шутишь? Кто бы сказал, не поверила бы! Как ты в медицинский поступил, у тебя же по химии твердая «пятерка» была: то «тройка», то «двойка»… Помнишь, как ты химичке сказал:

«Маргарита Ивановна, три плюс два – в сумме пять. Поставьте в аттестат…»

Саша смущенно потер нос:

– Да Марганцовка мне по поведению двойки ставила, а не по химии. Не могла понять, что у меня научный склад ума!

Катя вспомнила и засмеялась:

– Ну да, Марганцовка… А как вы золотое перо из ее любимого «паркера» сперли для эксперимента, помнишь?

Сосновский махнул рукой:

– Сама виновата: сказала, что «царская водка» золото растворяет. Что перо? – увлекся воспоминаниями Саша. – Ха! Мы еще и водку в школу принесли. «Императорскую». Кто ж знал, что для этого кислота нужна? И «паркер» левый был, и водка оказалась паленая… Эксперимент не удался.

Посмеялись…

– Вообще-то свою пятерку по химии на экзамене я получила только благодаря тебе. У тебя такие шпоры были классные… – вдруг сказала Катя.

Сашка приосанился:

– О, помнишь, значит! Один раз помог – и еще помогу. Родишь на пятерку!

Катя засмеялась:

– Во-первых, сейчас в школе десятибалльная система. Во-вторых, я к тебе рожать не пойду! Ни за что!

Сосновский немножко обиделся и в тон сказал:

– Это еще почему?! Во-первых, я в институте химию как-нибудь наверстал. Во-вторых, я принимал уже роды. У меня самая лучшая статистика в группе. То есть сам Бобровский меня хвалит, а ты не доверяешь?

Катя не сдавалась:

– Могу себе представить встречу одноклассников. О, привет! А вы знаете, как Катька Троянович рожала!? Щас расскажу…

Сосновский покровительственно положил ей руку на плечо:

– Ну, здесь ты, Катенька, не права! Я же врач. Клятву Гиппократа давал!

И звучно произнес нечто непередаваемое на латыни…

Катя изумленно-уважительно вняла непонятной мудрости и все же уточнила:

– Что это значит?

– Пусть отсохнет мой язык! – вольно перевел Сосновский. – Врачебная тайна, короче.

Катя оценивающе глянула на одноклассника:

– А ты на моем месте пошел бы к однокласснику рожать?

Тут уж Сашка засмеялся от души, даже согнулся слегка:

– Я бы ни к кому рожать не пошел. Да я и не пойду!

И вдруг Сосновский буквально онемел. По коридору шла красавица-докторесса Наташа. Шла, как Дайана в клипе Майкла Джексона: свет в конце коридора просвечивал через стройные линии ее передвигающихся длинных ног. Саше показалось, что он даже слышит мелодию и слова: «Dirty Diana…»

На самом деле Наташа сказала вполголоса:

– Молчан, в палату. Обход.

Сосновский «отмер» и чуть охрипшим голосом поздоровался: