Убийца поневоле - Александра Маринина

– Зачем ты меня ударил? – тихо и монотонно спросил он.

– Ты же умер, – прошептал Сурик. Губы и язык плохо слушались его.

– Конечно, я умер, – так же монотонно ответил покойник. – Вот я и хочу узнать, зачем ты меня убил.

Со скрипом распахнулись автоматические двери лифта, но его спасительная глубина была черной, как бездонная пропасть, – там тоже разбили плафон. Сурик сделал над собой отчаянное усилие, преодолевая разлившееся по телу оцепенение, и буквально нырнул в эту темную глубину. Но покойник оказался не менее проворным. Он вошел в лифт следом за Суриком и встал так, что тот не мог ни выйти обратно, ни нажать кнопку нужного этажа.

– Зачем ты меня ударил? Зачем ты меня убил? – печально бубнил мертвец. Голос его становился все тише и тише, постепенно снижаясь до зловещего шепота, но насмерть перепуганному Удуняну казалось, что у него над ухом орет громкоговоритель. Он не мог заставить себя выйти из лифта, чтобы выбежать на улицу, потому что при этом пришлось бы протискиваться вплотную к стоящему в дверях покойнику. Об этом Сурик даже помыслить не мог.

– Я тебя не бил, – в отчаянии пролепетал он. – Я только по ноге ударил, ты не мог от этого умереть.

– А от чего же, по-твоему, я умер? – прошелестел мертвец едва слышно. Он стоял так близко, что Сурик отчетливо различал исходящий от него трупный запах.

– Ты упал и ударился. Честное слово, ты сам упал и ударился головой. Это не я, ей-богу, это не я, я тебя не убивал. Ты сам упал! Ты сам! Я не виноват!

Сурик уже почти кричал, по спине его градом стекал холодный пот. Неожиданно дверь лифта сама собой закрылась и кабина плавно пошла вверх. На шестом этаже в ярком свете, хлынувшем с площадки в темноту лифта, Удунян увидел, что рядом с ним никого нет.

Глава 8

1

– Что ж, Анастасия Павловна, на этот раз вы не ошиблись, – сообщил Бокр, позвонивший Насте рано утром. – Удунян действительно был последним, кого в своей бренной жизни видел Станислав Беркович. Вам эта информация что-то дает?

– Скорее еще больше запутывает. Приятно, конечно, сознавать, что я не разучилась угадывать, но ясности пока что не прибавляется. Судя по всему, наши подопечные до сих пор не сделали ничего такого, что позволило бы судить об их криминальном бизнесе.

– Ничего, – подтвердил Бокр. – Мы смотрим за ними очень внимательно, но не зафиксировали ни одного подозрительного контакта или поступка. Варятся в собственном соку. Резников один раз летал за товаром в Стамбул, мой человек поехал за ним следом, туда и обратно в одном с ним самолете. Ничего интересного не увидел, хотя, конечно, в такой ситуации ни в чем нельзя быть уверенным. Может, Резников и встречался в Стамбуле с кем-то, но сделал это незаметно для окружающих. Или вообще не встречался ни с кем, а только переговорил по телефону из гостиничного номера, но это мы проконтролировать не смогли, вы уж извините.

– Господи, Бокр, – ахнула Настя, – сколько же у вас денег, что вы можете послать своего человека за границу?

– Нескромно, Анастасия Павловна, нескромно, – залился Бокр своим замечательным повизгивающим скрипучим смехом. – Но денег у Эдуарда Петровича много. А то вы этого не знаете? Кстати, небольшая деталь. Резников где-то с месяц назад обварил крутым кипятком левую руку, причем довольно сильно, повязку только недавно снял. Ну это так, к слову.

– Сошлось. Теперь все сошлось, – удовлетворенно сказала она.

– Что сошлось? – не понял Бокр.

– Рука сошлась. В записке, которую Дарья отдала милиционеру, были самые обычные приметы, под них подходят тысячи мужчин. Но там было написано: «левую руку держит в кармане». Если у Резникова в тот день была на руке повязка, он, вполне естественно, мог держать руку в кармане. Это-то и было самым убедительным доказательством, что девушка описала именно ЕГО приметы. Вы меня порадовали, Бокр, спасибо. Мне эта рука покоя не давала. А теперь все сошлось.

Бокр некоторое время молчал в трубку, Насте даже показалось, что связь отключилась.

– Алло! Алло, Бокр! – нерешительно произнесла она.

– Я здесь, – ответил он. – Можно, я еще кое-что скажу?

– Конечно, я вас слушаю.

– Дядя Толя и Эд были абсолютно правы. Вы действительно ни на кого не похожи.

– Вы это к чему?

– Ни к чему, просто так. Выражаю вам свое восхищение, может быть, несколько неуклюже. Когда мне прийти с докладом?

– Я жду вас… Впрочем, нет, погодите, я передумала. Вы можете приехать сейчас? Отвезете меня на работу, и заодно мы кое-что обсудим. Пора менять схему.

2

Он не любил этот район, хотя здесь прошло его детство и все было знакомо. Может, оттого, что не любил воспоминаний о детских годах, и не потому, что они были тяжелыми и полными лишений, вовсе нет. Нормальное детство в нормальной семье. Но Игорь его почему-то не любил.

Мать, как обычно, была всем недовольна. Он привез ей две огромные сумки с продуктами, но она начала противно склочничать и корить его, что вот навез ей всякой заграничной ерунды, а обычного мяса в доме нет. И теперь, сунув в карман матерчатую авоську, Игорь шел пешком на маленький рыночек, чтобы купить парной телятины.

Выйдя на параллельную улицу, он остановился как вкопанный: прямо перед ним стояли белые «Жигули». Те самые. Он зажмурился и тряхнул головой, но машина по-прежнему стояла, дерзко демонстрируя ему свои номера.

Ерохин отошел в сторону, немного постоял, задумавшись, потом зашел в ближайший магазин и встал у окна, из которого хорошо видна была белая машина. Он совсем не думал о том, сколько может так простоять, ожидая владельца машины. Просто он знал, что должен ждать столько, сколько нужно, чтобы попытаться узнать, кто этот человек.

Молоденькая кассирша бросала на Игоря недоуменные взгляды, но он не обращал на нее внимания. Просто стоял и ждал.

Время близилось к часу дня, магазин пустел, по залу зашмыгала тетка с ведром и тряпкой.

– Молодой человек, у нас обед, – сказала она Игорю таким возмущенным тоном, словно он вырывал у нее изо рта кусок хлеба.

И в эту минуту он увидел его. Владелец «Жигулей» вышел из дома вместе с девушкой в черном пальто и с черным шарфом на голове. Игорь ее узнал сразу. Он не мог не узнать ее, хотя прошло столько лет… Он слишком хорошо помнил ее лицо тогда. И если говорить правду, она за эти годы не сильно изменилась. Боже мой, подумал он, это же ее отец, они поразительно похожи – оба высокие, стройные, с твердо очерченными лицами и серыми глазами под прямыми разлетающимися к вискам бровями. Как их фамилия? Кажется, Вакар. Да, точно, Вакар.

…Потерпевший Вакар Андрей…

…Потерпевшая Вакар Елизавета…

От суда над братом Юрки Орешкина остались смутные обрывочные воспоминания. Их, малолеток, не судили, они выступали свидетелями по делу об обвинении Орешкина-старшего в подстрекательстве к убийству. В суд их привезли родители, участковый, молоденькая инспекторша по делам несовершеннолетних и работник уголовного розыска. Всех четверых крепко держали за руки и никуда от себя не отпускали. Ему, Игорю, было очень страшно, это он помнил отчетливо, а все остальное терялось в тумане. В зале судебного заседания народу было много, но все лица сливались в одно неясное зыбкое пятно. Он никого не разглядел и никого не запомнил.

Но девушка… Она вела за руку мальчика в голубой куртке и показалась тогда Игорю невероятно красивой, наверное, потому, что ее лицо светилось счастьем и надеждой. Когда Колька Закушняк сбил ее с ног, а маленький сопляк Равиль начал пинать ногами, Игорю стало на какой-то момент даже жалко ее…

Ерохин вернулся домой, так и не дойдя до рынка. – А мясо? – недовольно спросила мать, глядя на вернувшегося с пустыми руками сына.

– Рынок сегодня не работает, санитарный день, – соврал Игорь. – Слушай, мать, ты не знаешь, Юрик Орешкин никуда не переехал, на старом месте живет?

– Да ты что? – Мать удивленно уставилась на Игоря. – Не знаешь, что ли? Помер твой дружок, уж года два как схоронили.

– Как – помер?

Игорь почувствовал, как у него отнимаются ноги, и присел в кухне на табуретку.

– Вот так и помер, – торжествующе сообщила мать, которая никогда не любила друзей Игоря и считала, что они его испортили. – Допился. Кто-то его прибил, как пса шелудивого. В подъезде полдня валялся, пока его не забрали. Люди мимо ходили – думали, пьяный спит. Там винный магазин рядом, Юрка твой вечно в очереди ошивался.

Ерохин немного пришел в себя. Нет, ничего, не так страшно. Юрка превратился в алкаша, а все алкаши рано или поздно дохнут под забором. Плохо, что он, Игорь, совсем порвал с друзьями детства. После специнтерната они еще немного покантовались вместе, потом ушли в армию, а после армии ни разу не встретились. Почему так получилось? У каждого сложилась своя жизнь, и к старым приятелям уже не тянуло? Или где-то в глубинах подсознания таился черный неизбывный ужас от совершенного когда-то убийства, и ужас этот не позволял встречаться, чтобы не вспоминать?