Чудо в перьях - Юрий Черняков

— Боюсь, — признался я. — Сам не знаю чего, но боюсь. Страшно снова садиться за рояль.

— Понимаю, — кивнул он, поднимаясь из-за стола. — Наташа! Пригласи участников совещания… Тогда иди прогуляйся, зайди в филармонию, в парк, словом, не сиди на месте, побудь сам с собой. И вспоминай, что я тебе только что сказал…

И взяв меня под локоть, вывел из кабинета.

Я шел по улицам города, не зная куда, не замечая прохожих, не обращая внимания на девушек, и прислушивался к тому, что во мне происходило. Одно мне было ясно: я уже другой человек. Я слышал в себе неясный шелест чужих мыслей. Чтобы проверить себя, зашел в наш гараж. Был как раз обеденный перерыв, и за столиками резались в домино и карты. Я подсел к картежникам. На меня хмуро оглядывались, но ничего не говорили. Черт меня дернул согласиться, чтобы Пичугин меня возил! Но в игру меня взяли.

— Деньги есть? Покажи.

Я беспрекословно показал. Они присвистнули, переглянулись. В глазах появился блеск. Столько здесь на кон еще не ставили. Я не поднимал глаз, вслушивался в себя. Ну конечно, играть теперь будут все против меня. Даже мой партнер, сидящий напротив. Я играл, стараясь не поддаваться азарту. Напоминал себе, что хочу только проверить, а не заработать их кровные. И вскоре уже разбирал вполне отчетливо их рассуждения перед каждым ходом, а еще через минуту знал, у кого какая карта, а значит, кто чего боится…

Мой партнер испуганно смотрел на меня, придерживал козыри, но это уже не имело значения. Мысли моих противников теперь напоминали хаотичную мешанину, не было никакой последовательности, но они продолжали делать ходы именно так, как я предполагал.

Через двадцать минут они остались без копейки. Я поднял глаза. Шелест их бессвязных мыслей в моих ушах стал вовсе неразличимым. Я увидел, что над нами сгрудилось чуть не полгаража.

— Из рукава достает! — вдруг заявил мой партнер, только что заработавший при моей помощи столько, сколько ни разу не получал за месяц. Это был ремонтник, бывший водитель, спившийся и отовсюду списанный. Дома трое детей, больная жена, а он все пропивает.

— Никак нет! — загудел надо мной бас нашего диспетчера. — Все честно, специально смотрю, ни разу не передернул!

К столу собралась уже вся автобаза. Сгрудились сзади меня, смотрели в карты, жестами и знаками подсказывали… Но все было тщетно, скорее, подсказчики только мешали игрокам.

Я уже приспособился различать мысли тех, кто играл против меня. Они лихорадочно перебирали варианты, смотрели в глаза тех, кто стоял сзади, — так? Или по-другому? Да ходи, увидишь! — отмахивались болельщики, сами основательно запутавшиеся.

Сегодня я был безжалостен к своим прежним товарищам. Меня чуть не пришили у них на глазах, они знали намерения невесть откуда взявшегося уголовника, и только Пичугин за меня вступился… А я его отблагодарил. Вся автобаза против меня. И пусть. Их деньги уже не помещались в мои карманы. Едва не вся зарплата, которую они сегодня получили. Я оглянулся на стоявших сзади: желающих больше нет? По их взглядам я понял, что живым отсюда не выйду. А если уползу, то калекой. Нет так нет. Я сгреб деньги в кучу и поманил нашу кассиршу, стоявшую вместе с другими женщинами, чьи лица перекосились от страха.

— Ира, раздай им по новой. Согласно ведомости. Мне чужого не надо.

И вывернул карманы для достоверности. Потом отправился на выход, стараясь не оглядываться.

— Добрый, а? — заговорили сзади. — Что ему наши деньги. Свои не знает куда девать. Лопатой гребет! Хозяин с собой забирает в столицу, так видишь, какой сделался. Брезгует!

Я шел неторопливо, подняв голову, и в голове, пробиваясь сквозь чьи-то голоса, звучала неизвестная, никогда не слышимая музыка… И вдруг тупой удар в спину. Мимо головы просвистел болт и разбил стекло на КП. Я моментально обернулся. Кто-то шарахнулся за угол. Я снова пошел к воротам, всей спиной ожидая нового удара. На этот раз все было серьезней. И снова здоровенный камень пролетел рядом с головой. И снова зазвенело выбитое стекло. С криком выскочила вахтерша.

Домой, к Марии, я приехал только под вечер, совершенно пьяный и обалдевший от печальной музыки в голове, не дававшей мне покоя. Мои родители уже спали.

— Где ты был? — спросила Мария. — Он искал, родители волновались.

— А ты? — спросил я, опускаясь на софу. — Волновалась?

— Еще как… — Она села рядом на пол, стала снимать с меня туфли.

— Я сам! — вырвал свою ногу. — Слуги в лакеях не нуждаются.

— Хоть позвони ему… Что-то срочное. Так волновался, почти кричал, чтоб тебя нашла. А где тебя искать? Звонила по твоим подругам — никто не знает. Позвони, слышишь.

— Пошел он! — Я снова лег, зажал руками уши, но от этого музыка раздавалась еще явственней, требуя выхода.

Я вскочил, оглянулся, затряс головой.

— Надрался, да? — сказал появившийся на лестнице батя. В его голосе звучала обида. Как так — без него?

— У нас есть… ну какой-нибудь инструмент?

— Молоток, что ль? — спросил отец, спускаясь. — Я его на место положил. Веранду застеклил, а то дуло там, и лесенку на чердаке поправил.

— Да нет… — Я вдруг забыл, как это называется. — Рояль, вот!

— Да ты что? — охнула Мария. — Такого еще не было, надо же… Рояль ему среди ночи!

Я стал лихорадочно одеваться. Вскочил, зажал руками лопающуюся от музыки голову. Мария стояла в дверях, раскинув руки.

— Не пущу! — сказала она. — Видите? До горячки допился. Рояль ему.

К счастью, раздался звонок. Это был хозяин.

— Уже второй час ночи! — сказал он. — Где ты был?

— С прежней жизнью прощался! — сказал я. — С товарищами по работе. А что? Массаж нужен? Цаплин под конвоем? Счас сделаем, Андрей Андреевич, не сомневайтесь. Какие еще будут указания»? Вы говорите, говорите.

— Ты мне нужен, Паша, только не такой… — горько сказал он и положил трубку.

— Слыхали? — указал я на телефон. — Барин зовет! А во мне гены взыграли, дорогой папочка, всех наших крепостных прадедов! Ничего не могу с собой поделать! Таким вы меня уродили!

И рванул на себя дверь. Я не знал еще толком, куда мне надо. Выскочил на шоссе, стал голосовать, благо машина подвернулась — самосвал с пьяным, улыбающимся и на ходу засыпающим парнишкой. Но ничего, довез его, доехал сам. И сразу к освещенному всеми огнями ЭПД, к парадному подъезду. Подъехал на этом самом самосвале, парнишка улыбнулся последний раз и заснул, оставшись в таком виде до самого утра, а я бросился вовнутрь здания. К счастью, меня здесь знали, а то бы не поздоровилось от надвинувшихся с разных сторон амбалов.

— А, старичок… А после двух ночи у нас двойной тариф.

— Да не бабы мне нужны! Оркестр где? Еще играет?

— Играет. Но за вход в валютный ресторан отдельная плата, старичок.

Я отмахнулся, вбежал в зал ресторана. Ничего себе! Такого я даже не представлял. Какие девицы, какой интерьер! И все ради заезжих шестидесятилетних импотентов!

Оркестранты настраивались на очередной танец, похоже, для гостей с солнечного Кавказа, а может, не менее солнечной Мавритании. Я кинулся к пианисту.

— Позволь, браток, душа горит! Отдохни, а? Только минуту.

Они переглянулись. Меня они, конечно, знали, но мало ли, лезет с пьяной рожей, вот дай ему, и немедля, а если инструмент переломает?

— Вы умеете играть? — учтиво спросил пожилой саксофонист, склонившись ко мне с эстрады.

— Увидите, увидите! Дайте…

Я вскарабкался наверх, подтолкнул пианиста, неторопливо поднимавшегося. И ударил с наслаждением по клавишам! Закрыл глаза, замотал головой, освобождаясь, разряжаясь, содрогаясь…

Черт знает какая это была ночь! С кем пил, с кем обнимался, кому бил рожу в туалете, в чьем номере, с какой шатенкой очутился… А в промежутках лез на эстраду, играл, пел, мотал в такт головой, доводя себя и присутствующих до неистовства.

Потом уже, после, сколько бы меня ни приглашали повторить, ничего уже не получалось. Забыл! Все забыл, и никакие джазовые импровизации мне больше не удавались.

А утром, чуть живой, поплелся в мэрию. Как в пасть удава. Вошел к хозяину и опустил повинную головушку. Ну конечно, он опять из-за меня не спал всю ночь. И не подпускал к себе врачей, хотя опять разыгралась стенокардия. А я в это самое время… И конечно, уже знал, чем я занимался в этом его ЭПД. Тем, для чего он предназначен.

Он был бледен, через силу улыбался, держался за сердце. Может, притворялся? Я решил не реагировать. Пусть, пусть сделает скорбную мину, оскорбленный моим невниманием, — сколько это уже было? И до каких пор?

— Скоро, Паша, совсем скоро это закончится! — сказал он торжественно и встал.

«Кстати, — подумал я, — он по-прежнему читает мои мысли, а я, свободно читая их у бывших товарищей по работе, в отношении дорогого Андрея Андреевича остаюсь в прежнем неведении. Вот и сейчас смотрит на меня и будто прислушивается одним ухом…» Он удовлетворенно кивнул.