Прутский поход (СИ) - Романов Герман Иванович

— Смотри, вот Рымник, за ним три турецких лагеря. В крайнем к востоку, прикрывая направление на Браилов с главными магазинами, стоит сам визирь Балтаджи. У него под рукою тысяч восемьдесят войска, наполовину пехоты и конницы. Они и лезут на дивизии Вейде и Алларта, а те отбивают их атаки пока успешно. Вот тут еще два лагеря — в центральном тысяч тридцать конницы, наполовину татарской, из сбежавших буджакцев. Да тысяч пять аскеров — те валы пытаются возводить. А в самом крайнем лагере собраны незначительные силы — несколько тысяч пехоты и тысяч пятнадцать конных сипахов. Интересная конфигурация войск, распределены крайне неравномерно, и кроме главного лагеря полевых укреплений фактически нет. Если будем сидеть сиднем, то османы успеют их возвести, а на хрена нужно, «троянскую осаду» тут изображать?!

— Хм, тут я с тобой согласен — у Полтавы месяц сидели, ожидая пока шведы соизволят из лагеря выйти, и нас атаковать, — фыркнул Меншиков с довольной улыбкой, видимо припомнив, как с драгунскими полками встретил армию короля Карла у линии редутов.

— Лучше битву при Лесной вспомни. Где сам «корволантом» командовал, Александр Данилович, — произнес Стефан на фельдмаршала, с которого моментально схлынула малейшая расслабленность, и он собрался, прищур стал жестким, и он внимательно посмотрел на господаря.

— Что ты предлагаешь?

— Берешь обе драгунские дивизии, казаков с ними, а также сажаем на лошадей всю пехотную бригаду твоего свояка генерал-майора Головина, и ты идешь корволантом к самим предгорьям. После обходного маневра обрушивайся всеми силами на западный турецкий лагерь, и бьешь там турок со всей дури… богатырской удали, что одно и то же, как не взгляни.

Меншиков фыркнул, но не возразил, задумался. Стефан продолжил говорить дальше, чертя шпагой:

— Дивизия Аникиты Репнина оставляет позиции по Сирету, и без обозов, спешным маршем уходит вот сюда, где вместе с инфантерией генерал-поручика Берхгольца составляет корпус. Ему придам валашскую и молдавскую конницу, подкрепленную драгунской бригадой князя Волконского. У Репнина противником будут буджакские татары, против которых нам можно биться иррегулярным боем. Корпус берет штурмом османский лагерь, и, соединившись с тобою, атакуете вместе армию визиря. В этот момент дивизии генералов Вейде и Алларта сам веду через реку, и перехожу в наступление на главный лагерь — сдавим его с двух сторон, и так, чтобы кровь брызнула!

Стефан развел ладони в стороны, и сдвинул их, показывая, что примерно может выйти. И торопливо добавил, спеша пояснить свой план:

— Река обмелела, перейти ее легко можно. Полки поставим в каре — ружейными залпами и картечью из пушек атаку османской конницы нам сорвать можно, и опрокинуть штыками. Солдатам выдать рацион из сушеного мяса и рыбы, вина в баклагах, чтобы сырой воды не пили, и лепешек. Биваков не будем устраивать, обозы не берем, чтобы на марше скованными повозками не быть. Момент удобный, Данилыч, им надлежит воспользоваться.

— Толково, — после долгой, затянувшейся на минуту паузы задумчиво произнес Меншиков. Взгляд «светлейшего», как показалось самому Стефану, стал уважительным, что ли. — Пожалуй, так и надо сделать, ваша светлость, и военный консилиум провести перед баталией.

— Конечно, коррективы внести нужно, даже необходимо, пусть князь Василий Владимирович, раз он начальник штаба, диспозицию составит. А дивизию Репнина нужно немедленно маршем сюда отвести.

— Гонцов немедленно отправлю, — произнес Меншиков, и ухмыльнулся. — Нет, недаром Петр Алексеевич тебя наказывал слушать!

Русские драгуны и фузилеры идут маршем во время Прутского похода 1711 года. Жара, а речки пересохли, да и вода мало пригодная — потери в бою были намного меньше, чем от болезней.

Глава 25

— Воронежские верфи нужно перенести на Южный Буг, там флот строить отныне. Лиман Бугский глубокий, и река тоже, не Дон с отмелями. Так что поезжай, Федор Матвеевич, туда немедленно, указы написал, их уже исполняют. Место мы с господарем Стефаном присмотрели, и там надо город возвести, с верфями и портом, а имя ему в честь Николая Угодника, небесного покровителя моряков — Николаев, так мы вместе решили.

Царь остановился, раскурил трубку от свечи, посмотрел в распахнутое окно, оглядывая стоящие на якорях корабли. В Таганрогском заливе под командой вице-адмирала Крюйса собралась вся эскадра из семи вымпелов, но драться с турками в линии могли только пять новых кораблей, два старых, самых маленьких и худо вооруженных боя не выдержат. Галер так вообще полдесятка, и ни одной новой, а мелкие суда можно и не учитывать. А у турок в Керчи флот из двух десятков больших кораблей только, да полтора десятка галер — выходить против них в море с малыми силами безумие!

— Большие корабли в Воронеже и Таврове строить больше не станем. Сами видите, господа адмиралы, что на мелководье моря Азовского ничего путного у нас не выходит, как ни стараемся. Только деньги зря тратим, а казна у меня не бездонная. Потому достроить за нынешнее лето все, что там стоит, и по Дону отправить. Хорошо бы осенью успеть, пока дожди идут, а нет, так будущей весной. Но пушки и оснастку всякую с припасами на стругах и плотах спускать вниз по реке, и в Таганроге чтобы все под рукой было, дабы время понапрасну не терять. А ты, Корнелий Иванович, тут все подготовь, чтобы корабли на камелях вывести в залив.

— Исполню, господин «великий шкипер», — склонил коротко стриженую голову норвежец — по летнему времени в парике было тягостно, их никто из моряков не носил.

— «Святого Георгия» и «Ежа» с «Безбоязнью» самолично сам осмотрел в Азове — нет смысла их ремонтировать, деньги токмо впустую потрачены. Нельзя из сырого леса строить, а тут вина на мне целиком лежит — все спешка проклятая — успеть бы к войне корабли построить!

Адмиралы притихли от откровенности монарха, который порой вот так признавал свои ошибки. Прямо беда с Азовским флотом — торопились быстро построить, ведь война с турками шла, крепость в устье Дона нужно брать. Затем создали «кумпанства» и разом заложили полсотни баркалонов и «варварских кораблей» по типу флейта. Лес, понятное дело, сырой на них пошел, куда сушить-то, если боевые действия шли, а мир со «Священной Лигой» османы заключать не собирались. Но вот отправили посольство на «Крепости» в Константинополь, а корабли достраивали уже неспешно еще в течение нескольких лет. Но сие занятие бесполезное было, если изначально худой материал на киль и шпангоуты пошел, да доску из него пилили.

Страшно подумать — без малого семь десятков кораблей построили с превеликими трудами, надрываясь, людишки мерли от натуги и хворостей, а многие суда даже одного плавания не совершили, на реке сгнили и на дрова разобраны были прямо на месте.

Огромные деньжищи выброшены на ветер, обращены в дым, причем не фигурально, а буквально!

Из всей этой массы кораблей только семь стоят сейчас на якорях в заливе, из них два совсем небольших, мало пригодных для баталии. Да еще семь на Дону стоят, спешно в строй вводимые. Если вниз их спустить по реке, то число удвоено может быть, пусть меньше чем у турок, но сражаться супротив в баталии уже можно будет. Но как обидно — остался только один из пяти построенных кораблей!

С галерами еще хуже — ровно три дюжины построили, пять осталось, и те норовят рассыпаться. А более нет, даже кили не заложили, и где брать новые на замену, да вообще строить их или нет, совсем непонятно. Одна галера из седьмицы — плачевный итог!

Пять лет тому назад, когда стало ясно, что шведы походом на русские земли пойдут, стало страшно — а вдруг турки этим моментом тоже воспользуются и полки свои двинут. А ведь с ними и татары всей ордой двинутся, а их тьма-тьмущая. Решили вдругорядь османов кораблями припугнуть — вот только денег наскребли на это дело совсем немного, всего на достройку десятка больших пушечных кораблей. Из тех, что раньше заложены были, но с началом войны со шведами строительство пошло не шатко, ни валко, трудились спустя рукава.